Гобелен - Белва Плейн

Йахим спросил, не замерз ли Поль.

– У нас не хватает угля, – спокойно пояснил он. – Мы старались натопить для тебя. Говорят, что американцы живут в парниках.

– О, ради меня не стоит беспокоиться! – взмолился Поль.

– Я могу дать тебе шаль. Вечером ставится холодно. Мы, мужчины, не стыдимся сидеть в шерстяных шалях поверх пиджаков.

– Мне хорошо, прекрасно, – настаивал Поль.

– Мы, немцы, пережили худшие времена, чем небольшой холод, – сказал Йахим. – Через что мы прошли! И мы выживем. Мы всегда выживаем.

Поль почувствовал, что от него ждут ответа.

– Да, благодаря вашему необыкновенному терпению, – сказал он. Это было банальное замечание, и он добавил: – Эта война войдет в историю, как падение Рима. Какое безумие! Впрочем, все войны – безумие!

– И безумие мира. – Тон Йахима был на удивление резок. Совершенно неожиданно исчезла легкость. Он наклонился к Полю. – Ваш президент с его четырнадцатью пунктами. Он обещал, что нас не расчленят, что нас не накажут. Он обещал справедливость. А что получилось, когда мы приехали в Версаль? Не было справедливости. Мы потеряли колонии, мы потеряли Силезию, нас разорвали. Перемирие было надувательством.

Он постукивал ложкой по тарелке.

– Но вы пожалеете об этом, когда наберется сил русский медведь! Он будет самым сильным в мире.

Убийцы! Посмотрите, что они сделали с царской семьей! И только Черчилль среди всех ваших лидеров достаточно умен, чтобы понимать это. Вам следует русских уничтожать, а не нас, немцев!

Поль поймал взгляд Элизабет. Она явно была смущена:

– Он становится таким несдержанным, бедняжка. Я пытаюсь его останавливать. Что сделано, то сделано. Не сотрясай напрасно воздух.

– Мы великая цивилизованная нация, – продолжал Йахим, словно не слышал жены. – И говорим, что договор, который нам навязали, надувательство. Это не то, что нам обещали.

Действительно, государственный секретарь сказал, что Вильсон отступил от своих принципов, вспомнил Поль. Он сам разделял некоторые сомнения Йахима – требование репараций было губительным. Но слышать такие веши от этого – этого немца – было совсем другим делом.

– Нашу экономику душат, – говорил Йахим, тяжело дыша и с укором глядя в свою пустую тарелку.

Поль спокойно возразил ему:

– Со сбалансированным бюджетом эти мучения можно было избежать. Но ваши правые промышленники не позволяют правительству поднять налоги: они богатеют на падении марки.

Йахим поднял голову:

– Извини меня, но это чепуха.

– Но я кое-что понимаю в деньгах. Я банкир.

– Поль прав, – горячо заговорила Элизабет. – Правые не хотят, чтобы сохранилась республика. Они убили Вальтера Ратенау – блестящего человека, друга моего отца, – потому что тот пытался заставить работать Веймарское правительство. И еще потому, что он еврей. Вот почему.

– Ты преувеличиваешь, – сказал Йахим. – Ты всегда преувеличиваешь опасность антисемитизма. Тебе он всюду мерещится. Это глупо и вредно для твоего здоровья, Элизабет.

Его гнев выплеснулся и прошел. Он отодвинул стул.

– Пойдемте выпьем кофе в гостиную, – и во второй раз за этот вечер добавил: – Мы должны говорить о хорошем. Это не тот случай, чтобы вести такие серьезные разговоры. Дорогая, попроси Дженни привести Регину попрощаться.

На столе стоял серебряный кофейный прибор. Элизабет разлила кофе в чашки старинного майсенского фарфора. Поль обратил на них внимание: в последнее время он изучал фарфор. Его угощали маленькими пирожками и ледяными бисквитами. Хотелось отказаться, но он не сделал этого, понимая, что их приготовили в честь его визита. Поэтому он ел, восхищаясь пирожками и старинным фарфором. Это были более безопасные темы, чем политика.

Затем привели ребенка. Двухлетняя девочка, с румяным лицом, раскрасневшимся после купания, в розовом кружевном халатике и маленьких шлепанцах, была очаровательна. Она прижимала к себе куклу вверх ногами; ей хотелось, чтобы все, включая Поля, поцеловали ее на ночь. Ее темные глаза, совсем не похожие на глаза родителей, светились умом и лукавством. Когда позвали няню, чтобы она забрала девочку, Поль понял, что родителям очень хотелось похвастаться перед ним своим ребенком, но в то же время они боялись утомить Поля чрезмерным проявлением своего обожания.

– Регина изучает французский. Гувернантка француженка, – сказала Элизабет. – Мы хотим, чтобы она знала много языков. Она должна вырасти гражданкой Европы.

Йахим улыбнулся:

– Моя Элизабет – мечтательница. Регина – гражданка Германии, и этого вполне достаточно. Однако изучать языки всегда хорошо.

Потом Йахим рассказал пару забавных историй о своей малышке. Поль, в свою очередь, рассказал, как он водил Хенка гулять в Центральный парк и мальчик спросил у лысого господина, что случилось с его волосами.

– Он славный парнишка, умный и сильный, – закончил он и внезапно понял, что говорил о Хенке, словно о своем сыне. Чувствуя себя немного глупо, он объяснил:

– Видите ли, я по-особенному отношусь к нему из-за Фредди.

– Ты говорил, что у тебя с собой фотографии, – напомнил Йахим.

– Любительские. Они не очень хорошие, но дадут вам представление о ваших американских родственниках.

Он вытащил конверт и веером разложил фото на столе:

– Вот, это мои родители. Это Хенни, сестра моей матери, та, что занимается политикой. Она состоит в каждом комитете за мир, который только существует.

– Чудесно! – воскликнула Элизабет. – Я бы хотела познакомиться с ней. Да, у нее серьезное лицо.

Хенни, которая всегда перед камерой чувствовала себя скованно, серьезно смотрела с фотографии.

– А вот мой дядя Альфред, мы зовем его Элфи, стоит на крыльце своего загородного дома. С ним Мэг, его дочка. Снимок сделан несколько лет назад, сейчас она совсем взрослая, в колледже, как вы говорите, в университете.

В памяти промелькнуло что-то неприятное, и какое-то мгновение он пытался определить, что это… О, это Мэг с тем малым Пауэрсом в день возвращения Дэна домой…

– Вот Хенк. Сейчас ему семь. Он с дедом Дэном. Правда, они похожи? А вот Ли. Я снял ее в день открытия ее нового магазина, освещение не очень хорошее, но…

Ли была снята смеющейся, показывающей ровные зубы: воротничок из шелковых лепестков, аккуратная головка…

– О, она прехорошенькая! – воскликнула Элизабет.

– Она очень модная, яркая и общительная, так что всем приятно на нее смотреть. И любить ее, – добавил Поль поспешно. – Ее все любят.

– Как это мило, – сказала Элизабет. – Я начинаю понимать этих людей. Теперь посмотрим самое важное – фото твоей жены.

Поль просмотрел снимки, заглянул в конверт. Фотографии Мариан нигде не было. Он посмотрел на пол: может быть, он уронил ее?