Качество жизни - Алексей Слаповский

— Ошибаешься. Просто я думал, что таких девушек не бывает.

— Всякие бывают! — махнула Даша рукой, и в голосе ее слышалась не похвала себе, а скорее, наоборот, осуждение: всякие бывают как раз умными и нормальными, а я-то как раз дура!

Я ожидал, что наедине с нею мне станет неловко. Слишком разный жизненный опыт, другой багаж мыслей и знаний. Слишком разные сферы жизни. Возраст. Лексикон. И т. п.

Но через полчаса я сидел перед телевизором в своем любимом широком кресле, а она втиснулась рядом, пихала меня кулаком под ложечку и говорила:

— Худой какой!

— Тебе нравятся с животами?

— Нет. Но ты солидный же мужчина, у тебя должно быть тут много. Тебя надо кормить!

Она сбегала на кухню, принесла колбасу, сыр и прочее, что попалось, и начала, дурачась, меня кормить. Не скажу, что это было неприятно.

«И у них возникло чувство, что они знают друг друга всю жизнь!

И настала ночь, которой они оба так боялись, но одновременно ждали ее, желали и жаждали. Ночь! Приют надежд, но и пристанище разочарований! Именно ночью часто решается судьба любви, и дело не в нюансах телесных взаимопознаний, тут что-то необъяснимое. Над каждым ложем выстраиваются звезды, и двое образуют проекцию этих звезд. Если эта проекция совпадет любовь будет жить, если нет — увы. Поэтому кто-то из двоих должен быть искусным звездочетом, а лучше, если оба. Но при этом искусство любви в его технических проявлениях это хоть и путешествие иногда в космосе, но в корабле, в скафандре, любовь же настоящая — полет без всего, соприкосновение с космосом непосредственное, и в каждом миге — бездонная бездна!»

Ольга Ликина. «Моя любовь Любовь».

Даша, как только мы улеглись, тут же начала возиться со мной, деловито пошмыгивая своим слегка простуженным носом. Я, понимая, что такой красоты сроду в руках не держал (истинная правда!), должен был блаженствовать и восхищаться, но как-то не получалось. Отстранив ее, я сказал:

— Постой. Полежи спокойно.

— Может, вообще заснуть? — обиделась она.

Я не ответил. И начал действовать сам.

Наверное, во мне и тут проснулся адаптатор, а процесс того, что было дальше и описания чего вы ждете, но не дождетесь, был схож с процессом адаптации текста, ибо текст, который ты взялся привести в удобоваримый вид, обычно покорен, безропотен и молчалив. А если бы каким-то образом зашевелился, заартачился, запищал или, напротив, взялся помогать (смешно представить), это очень помешало бы.

И еще. Впервые я понял, что именно такие простушки мне всю жизнь и нравились, просто я не имел к ним доступа. В них все настолько понятно, если не искать сложностей там, где их нет, настолько адаптировано, извините за долбление в одну точку, настолько просто и мило, что… что? Пока извинялся, забыл. Ну, и не надо.

12

Даша осталась у меня. И, надо заметить, здоровье мое в это время заметно улучшилось.

И деньги появились: Костик позвал и вручил конверт. Я заглянул.

— Однако…

— Это в связи с тем договором, — сказал он.

— А-а…

И я мог бы в этот момент опять попросить показать договор. Но не попросил. Небрежно сунул деньги в карман. С мыслью, что, в принципе, моя деятельность в издательстве стоит даже больше. Так что все справедливо.

Даша привыкла ко мне, как к доброму дядюшке. Удивительно быстро привыкла и удивительно крепко. Я, конечно, не очень в это верил, хотя и умилялся. Она весьма облегчила мою жизнь: убиралась, готовила, стирала. Я уже подумывал, что надо бы увеличить ее жалованье. В свободное от хозяйства время она смотрела телевизор и читала все подряд из моей библиотеки. По вечерам пересказывала прочитанное, часто делая точные замечания. На основании этого я чуть было не сделал вывод о ее природном вкусе и попросил перечислить любимые книги.

— Да у меня много, — сказала она. — Ну, если детские тоже считать, «Незнайка на Луне», «Человек-амфибия», то есть весь Беляев вообще, у нас в районной библиотеке собрание его было, я все прочитала. «Республика Шкид», значит, потом… Ну, зарубежные, то есть «Дон Кихот», «Робинзон Крузо», «Гулливер»… Это детские. Ну, потом классика, само собой. «Анна Каренина» нравится. «Война и мир» нет, нудно. Достоевский тяжелый, но «Братья Карамазовы» ничего, я только пропускала, где там про детей и про Алешу, помнишь, да? Но все равно тяжелый. А Чехов еще тяжелее.

— Ранние рассказы смешные. «Хамелеон», например.

— А это разве его?

— А ты думала, чье?

— Мало ли. В школе проходили, а я там через раз была… Нет, рассказ помню. Но я думала — Зощенко какой-нибудь.

— Это до революции было, а Зощенко писал после.

— Ну и пусть. Чего пристал вообще?

Я отстал и решил сводить ее в кино. Кино модное и кассовое. Фантастика, спецэффекты, зрелище масштабное и качественное мне скорее даже понравилось, ибо давно отучил себя от эстетства. Но Даша осталась недовольна:

— Надоело как-то быстро, одно и то же. Мне про людей нравится.

— Если про людей, пойдем в театр. Там живые актеры играют.

— Издеваешься? Думаешь, я в театре не была?

Я взял билеты в один из самых известных театров, на одну из самых известных постановок: «Вишневый сад».

Играли, на мой взгляд, не ахти. Режиссура была слишком режиссурой и показывала себя в каждой мизансцене. Но я постарался это не замечать и в который раз наслаждался чеховским текстом.

А Даша начала ерзать уже на десятой минуте. А на пятнадцатой шепнула:

— Ты извини, мне чего-то нехорошо. Я тебя снаружи подожду. В смысле — в фойе.

Я не стал дожидаться антракта и вышел вслед за нею.

— Опять не понравилось? Про людей же.

— Да ну! Нет, играют хорошо, стараются, но ведь тоска же! Интересно когда? Когда не знаешь, чем кончится. А тут же сразу ясно, что они этот сад продадут.

— Ты пьесу читала?

— Я пьес вообще читать не могу. Все только говорят, никаких описаний.

— Ты ошибаешься. В последний момент у них появятся деньги, и сад они не продадут.

— Без разницы. Деньги они все равно протратят. Ясно же, что люди непрактичные. Только ясно слишком как-то сразу, зачем мне все время про это слушать? Ты иди смотри, если нравится, я тут подожду.

— Мне тоже не нравится, — сознался я.

— Ну вот, а сам говорит!

Так я ее культурно развлекал, хотя она не очень напрашивалась, больше всего любила сидеть дома. Мне иногда казалось, что она не просто сидит, а отсиживается, отдыхает от своей предыдущей бурной жизни. Недаром же она без меня ходила только в соседний магазин, не выезжая в город, словно боялась там кого-то встретить и сбиться с пути истинного. Несколько раз в день звонила мне на работу, причем не с мобильного телефона, который я ей подарил, а с домашнего, как бы отмечаясь и желая показать мне, что она дома, полностью мне верна, ждет, скучает. Я, повторяю, на всякий случай не верил ей, но было все-таки приятно.

13

Неожиданно звонок Ирины. Без приветствия:

— Слушайте, скажите своему сыну, пусть он перестанет меня преследовать! Звонит, у дома караулит, у телецентра дежурит, это что такое? И, главное, звонить-то звонит, караулить-то караулит, а хочу с ним поговорить — уезжает или молчит в трубку. Идиотизм какой-то!

— Да… Все не так просто. Давайте встретимся, обсудим.

— Вы думаете, у меня время есть? Я работаю двадцать часов в сутки, между прочим!

— Как хотите…

— Да ничего я не хочу! Ладно, где встретимся?

— Ну, не знаю. В ресторанчике каком-нибудь…

— Какой, к черту, ресторанчик? Когда?!

— Вы не ругайтесь. Назначьте сами.

— Приезжайте сюда, в Останкино, через главный вход, это справа, если ехать от центра. Как ваша фамилия? — пропуск выписать.

— Как и у сына.

— Думаете, я знаю его фамилию? Мне имени хватало! Через два часа жду. Не раньше и, естественно, не позже!

Я приехал, и случилось то, с чего, собственно, и можно начать будущим адаптаторам данного текста. А все, что ранее, беспощадно выкинуть. Я бы выкинул. Своего не жаль. Или это только мне своего не жаль, а другим наоборот? Странный же я человек в таком случае…

14

Ирина встретила меня и повела в ресторан телецентра (если уж тратить время, то хоть пообедать заодно). Там надо подняться по широкой лестнице. Справа внизу — четырехгранный столб-колонна. Я остановился. Ирина тоже остановилась и повернулась. Наверное, думала, что я собираюсь что-то сказать. Она была как раз около этого столба. Я сделал шаг, оказался рядом с ней и оперся рукой о столб, поверх ее плеча. Ирина удивилась, я обнял ее и прижал ее к столбу.

Это реконструкция событий, на самом деле я этого момента не помню. Очнулся быстро, через несколько секунд, увидел, что повис на ней, будто раненый солдат на сестре милосердия, понял, что надо отстраниться, но тело было наполнено свинцовой тяжестью, ноги ослабели, голова кружилась.