Бастард - Марина Дяченко

Лежа на животе, он ощущал, как браконьер режет стягивающие его путы; вот отпустило плечи, грудь, живот… Вот легче стало ногам… Руки не слушались — Станко их попросту не чувствовал. Подвывая от боли и облегчения, принялся сметать муравьев, катаясь лицом по траве.

Илияш, стоя над ним, строго выговаривал:

— Если я сказал — на месте, то это, будь уверен, «на месте» и значит! Надо было тебя полчасика тут подержать, хорошая была бы наука… Помнишь того парня, что мы видели?

— Скотина ты, — шептал Станко, вытирая вместе с муравьями и слезы, — скотина… Хороша наука… Я посмотрел бы на тебя, свинья ты…

Он всхлипнул и перевернулся на спину. С трудом сел. Сказал прямо в смеющиеся глаза:

— Свинья! Ты где был?! Я звал тебя, звал…

— Сам свинья, — отозвался Илияш в тон. — Я, что ли, не предупреждал тебя? Сам виноват, не скули теперь!

— Это я скулю? — Станко зашелся от гнева. Веки его быстро опухали, не давая глазам раскрыться. — Я еще и скулю?!

— Знаешь, — протянул Илияш с насмешливой рассудительностью, поговорка есть: — мишка любит мед, а пчелки виноваты!

Станко сердито отвернулся.

Этой ночью им не пришлось спать.

Пригас костер, Илияш прикорнул рядом. Станко, которого весь день колотил озноб от муравьиного яда, потихоньку бредил с открытыми глазами. Ему мерещилась Вила в подвенечном платье и с красной косынкой на голове; в этот момент Илияш, всегда чуявший опасность за версту, дернулся и сел, беспокойно уставившись на Станко соловыми глазами. Обоим стало вдруг ясно, что рядом, в темноте, находится кто-то третий.

Ни шороха, ни звука, ни привычного крика ночной птицы; Станко, мгновенно покрывшись испариной, нащупал в темноте обнаженный меч. Илияш сжимал в одной руке кинжал, в другой — тлеющую ветку из костра.

Тот, третий, смотрел на них из глубокой, как колодец, тьмы. Станко казалось, что он слышит мерное, сухое дыхание. Потом — тресь! — сломанная веточка щелкнула со звуком разгрызенной кости.

— А… — начал было Станко, но Илияш так глянул на него, что тот прикусил в пересохшем рту и без того непослушный язык.

Прошла минута, потом еще невесть сколько времени, ветка в руке Илияша перестала тлеть, пальцы Станко, сжимающего тяжелую рукоять, онемели — а третий, ночной гость из темноты, все не уходил.

Он двигался по кругу — они поняли это по неспешному треску веток, чуть слышным вздохам, по дуновению ветра. Размеры гостя установить было трудно — если он и был массивен, то двигался с удивительной легкостью.

Станко старался держаться лицом к неведомой твари, по крайней мере лицом к тому месту, где она должна была быть. Илияш сидел неподвижно, наклонив голову, подчинив все чувства слуху.

— Омм! — в темноте, похоже, зевнули, и в нос Станко ударил густой запах гнилого мяса. Потом он увидел прямо перед собой два круглых красных ободка — и еле сдержал крик.

Красные ободки расширились и сузились опять. В центре каждого из них посверкивала белая искорка.

В следующую секунду ночной гость удалился. Слушая стихающее потрескивание веток, путники обнаружили, что сидят, мертвой хваткой вцепившись друг в друга.

…Утром они осмотрели следы — будто кто-то через равные промежутки вдавливал в землю огромные бочки. На дне одного из них окоченела расплющенная мышь.

— Это, — пояснил неприятным голосом Илияш, — это из беззаконных земель забрело… Там полно всяких… Расплодили колдуны проклятые… — Илияш вытер лицо и посмотрел на Станко длинным странным взглядом: — Да, парень… далеко мы зашли… — и усмехнулся.

— Далеко зашли? Замок близко? — быстро спросил Станко.

— Беззаконные земли близко, — протянул браконьер. — А замок… Дня три… Четыре… Если все будет «бархатом»… А еще лучше…

— Что?

— Ничего, — носком ботинка браконьер сбрасывал на дно бочкообразного следа жирную глину.

Станко окинул взглядом место ночевки, и ему снова стало не по себе.

— А… беззаконные земли… — и не стал продолжать.

— Здесь, — нехотя кивнул проводник, — рядом уже… Но мы туда не пойде-ем! — он усмехнулся и погрозил Станко пальцем.

— Давай-ка… поскорее, а? — предложил тот, взваливая на плечи исхудавший мешок.

Илияш отрешенно кивнул.

Идти было тяжелее, чем обычно. Еще одна бессонная ночь давала о себе знать.

Лес поредел. Ноги увязали в противно мягком, податливом, зыбком слое прошлогодних листьев. То и дело приходилось обходить выпирающие из земли высокие камни.

Илияш по привычке что-то напевал — уже не так весело, как в начале пути, но Станко сумел-таки разобрать песенку про милую деву, про длинную ночку, про то, что у кого-то там захромал конь и луна теперь в ущербе; потом песенки-прибаутки стихли, и, протискиваясь в очередную щель между стволами и камнем, Станко услышал вдруг, как Илияш вполголоса произносит странные, звучные слова.

Это были, кажется, стихи — но стихи на непонятном языке, чеканные, зловещие, одновременно ласкающие и терзающие слух; Станко не мог уловить ни одного знакомого слова, но в железном ритме строк ему слышались звуки битвы, звон мечей и военные клятвы.

Дождавшись, пока стволы и камни чуть расступятся, позволяя двоим идти рядом, Станко догнал проводника. Тот, покосившись на него, осекся и замолчал.

— Что это? — спросил Станко удивленно.

— Где? — буркнул Илияш.

— То, что ты говорил только что… Это стихи?

— Это, — Илияш досадливо поморщился, — это так… ничего.

Станко обиделся — ему показалось, что браконьер скрытничает и не желает с ним разговаривать. Фыркнув, он отстал.

Илияш шел теперь молча, а Станко, глядя ему в спину, крепко задумался.

Он думал о том, что, в сущности, об Илияше знает совсем немного и все — с его слов. Что он в страже служил — это похоже, боец отменный, а вот почему сбежал? А главное — кем раньше-то был, ведь не родился же он стражником, а?

Морща лоб, Станко вспоминал все мелкие Илияшевы повадки — как ест, как умывается, как палку держит… Охотник умелый, и шкурку сдерет, и ощипает, и зажарит, и… А вот только не из простых он, Илияш. Не из простолюдинов.

Станко и сам не знал, почему именно сейчас в этом уверился. Может быть, смутная тайна, связанная с его проводником, давала о себе знать и раньше, но именно сейчас, вспоминая чеканные слова непонятных строк, Станко понял вдруг, что браконьер — не совсем тот, за кого Станко принимал его раньше.

Может быть, шпион?

Ему очень не хотелось так думать — после всего, что было. А было множество ловушек, и в каждую из них Станко не надо было даже толкать сам угодил бы, не окажись рядом проводника…