Попутный ветер - Екатерина Горбунова

— А магия?

Девушка удивилась.

— Что магия?

— Ну какова ее природа?

— На мой взгляд, это ошибка Мракнесущего. Какая-то случайность в его попытке повлиять на строптивых рожденных.

Теперь пришло время удивляться Олафу. Или даже изумляться.

— Жизнеродящая обеспечила нас всем, дала тех, кто строго выполняет свои функции. Если жить в мире с живой природой, то можно обойтись и без магии. Пашцы будут следить за сменой сезонов, удобряйки — за качеством почвы, мыльники — прекрасно отстирают с одежды грязь, вытравилы не позволят далеко распространиться инфекциям. И это далеко не полный перечень созданных на благо человека существ. Ни один маг же не создал того, чему нет аналога в мире.

— Человеческий маг, возможно, — кивнул юноша, — он будет использовать законы мироздания себе во благо, и говорить о своей исключительности. А вот драконы, например, могут создавать артефакты, доныне не существовавшие.

— Артефакты! Не живую вещь! Игрушку, возможно, просуществующую долго, — вскинула глаза Летта. — Но не имеющую своей души! И ни одно создание не сможет создать душу, пока не признает в себе двойственность Жизнеродящей и Мракнесущего.

— Как это?

— У каждого человека есть свой дар. Чтобы существовать, мы обмениваемся своими дарами друг с другом. Состоим из частичек совершенного. И владеем всем, если принимаем частичку другого.

— А маги? — Олафу было интересно открывать для себя Летту.

— А маги — они могут все, кроме того, чтобы просто дружить. Воюют за собственное могущество, что-то беспрерывно доказывают, копят силу, но не на благо, а чтобы только нанести удар побольнее. Это ужасно! Это самые бестолковые создания!

— Ну, по-моему, за долгие годы Мракнесущий все-таки чего-то добился: есть люди, которые прямо-таки преувеличивают в себе его суть. Мне, например, знакома одна девушка, которая торопится в Темьгород, считая, что…

— Не надо! — вскрикнула она, укоризненно глянув на юношу, и словно в ознаменование конца разговора, скинула плащ, перекинула его через плечо и прибавила шагу.

Олаф хмыкнул и замолчал. Его спутница может быть и рассуждала о самой теологии, как большинство жителей Империи, в общих понятиях. Но в ее рассказе боги представали довольно живыми и объемными. Они обладали своими чувствами и жили своей жизнью. Это не были абстрактные сущности. Скорее, такими представали люди, созданные ими. Возможно, мать научила Летту вере? Настоящей и глубокой. Вынеся ее из своего отвергнутого Храма.

Вечер пролился на землю как-то сразу. Будто неряшливый мастеровой расплескал ведро темной краски на яркую картину. Вот еще виднелись тропа и окрестности, а вот уже спрятались от усталого взгляда. Вместе с темнотой пришла прохлада, но идти в темноте было совершенно не возможно. Надо было искать место для ночлега.

Впереди высилась горная гряда. Насколько помнил Олаф, там имелись пещеры. Скоротать ночь молодые люди решили в ближайшей. Молния редко бьет дважды, и там вряд ли бы оказался кто-то страшнее летучей мыши. Однако юноша предложил полушутя:

— А не проще сразу на входе спеть пару-тройку песен Мракнесущего?

Летта обронила без объяснений:

— Нет, — и смеяться на эту тему как-то сразу расхотелось, в короткое слово была вложена слишком огромная сила.

Нечаянная спутница точно знала, о чем говорила. Не мани лихо, даже простым упоминанием его.

Парень мысленно обругал себя. Он, уже не первый раз за день, умудрился обидеть свою спутницу. Она, конечно, ничего не высказывала в ответ. Но Олаф чувствовал себя дикарем, попавшим в изысканное общество: и ничего плохого не желал, но и делал все не так. Видимо, выбранное им одиночество давало свои плоды, в людском обществе бывать он разучился.

Олаф, пытаясь скрыть свое смущение, попытался заняться делом: быстро соорудил факел и прошел с ним вглубь каменного свода, чтобы проверить безопасность пещеры. Где-то капала вода, орали летучие мыши, едва слышался писк сезонного выводка камнежорки. Но этих громоздких и неуклюжих на первый взгляд, похожих на больших червей, у которых выросли передние лапы с когтистыми длинными пальцами, созданий Жизнеродящей можно было не бояться. Они вполне терпимо относились к людям и прочим теплокровным. В качестве еды их интересовали только камни. Объедая их, камнежорки, выгрызали целые тоннели в горах. Детеныши же, разрабатывая челюсти, пользовали булыжники среднего и маленького размера. И порой создавали из них что-то особенное.

Огонь факела высветил именно такую небольшую причудливую вещицу. Небольшая, продолговатая, она хорошо помещалась в руке и напоминала нераскрывшийся бутон на коротком стебле. Юноша наклонился и подобрал ее. Интересно, детеныш камнежорки намеренно придал камню такую форму? Полюбовавшись на поделку, Олаф опустил ее в карман куртки. Пройдя еще немного вперед, и не заметив признаков опасности, молодой человек решил вернуться назад.

— Здесь вполне безопасно, — громко возвестил для девушки, но осветив факелом место стоянки, увидел, что Летта Валенса уже крепко спит, укрывшись своим плащом, и замолчал.

Она не проснулась от его голоса. Сон её был безмятежен и светел. В запахе Летты проскальзывали нотки карамели, как ночные бабочки взвивались вверх и растворялись в ночи. Хотелось присесть рядом, прикрыть глаза и представлять миры, в каких может витать фантазия путешественницы. Сон — подарок Мракнесущего? Олаф с улыбкой покосился в сторону попутчицы.

Перед тем, как затушить факел, юноша обнаружил на каменном выступе заботливо накрытый чистой салфеткой нехитрый ужин. Что ж, он был весьма кстати. Живот тоскливо заурчал.

— Спасибо, — впиваясь зубами в печенье, шепнул Олаф и подоткнул плотнее плащ на девушке, положив рядом с ней камнежоркину поделку.

День четвертый. Сумеречная песня

Олаф специально лег так, чтобы проснуться с первыми лучами солнца. Но его спутница все — равно встала раньше. Когда юноша открыл глаза, еще под впечатлением сна, Летта уже сидела причесанная и готовая в дорогу. На ее лице поблескивали подсыхающие капли воды.

— Там в глубине пещеры — ручей, — махнула рукой девушка. — Можно умыться.

— Странно, я ничего не заметил, — удивился молодой человек.

Она только пожала плечами.

Олаф поднялся и по полумраку повторил свою ночную дорогу. Миновав место, где нашел каменную поделку, остановился и прислушался. Впереди едва слышалось журчание. Видимо, ночной писк детенышей камнежорки, которые помалкивали теперь, перебивал песню ручья. Юноша продолжил путь, и через сотню шагов обнаружил место, указанное Леттой. Никаких нарисованных знаков рядом не обнаружилось. Вода была чистой и ледяной. Олаф присел на корточки и с удовольствием вымыл лицо и шею, прополоскал рот. Зубы моментально заломило от холода, как и руки. Это ощущение прогнало остатки сна.