Вяземская Голгофа - Татьяна Беспалова

– Да ты ступай к складу. Видишь там пожарище? Весь интендантский взвод его тушит. Вера там ночевала, неподалеку. Может, ещё успеешь…

– Что успею? – Тимофея душили слезы.

– Повидаться напоследок, – был ответ.

Тимофей бежал по тлеющим головешкам.

– Смотри-ка, парень! Герой Испании плачет. Видно, плохи наши дела! – сказал кто-то ему в спину.

Интендантский склад – сарай, наскоро сложенный из железобетонных плит, – пострадал от прямого попадания. Из черного зева ворот валил густой черный дым. Солдаты интендантского взвода спасали добро. Они выскакивали из дымного чрева, будто черти из преисподней. Вера говорила ему много раз: кто верит в чертей, тот должен и в Бога верить. Будто без одного не может быть другого. Ан вот они, черти: в руках мешки, картонные и деревянные короба. Вера верила в чертей. Нет, она всё ещё в них верит, потому что жива!

По ухабам на водовозке прикатил старшина интендантской роты. Вооруженный худым, посеченным осколками ведром, он, как наседка цыплят, подзывал своих подчиненных. Каждого обильно поливал водой и посылал обратно в дымное чрево склада. Тимофей подбежал к нему всё с тем же вопросом.

– Веру Кириленко не видел?

– Куда ты, капитан?! Не сюда ты, капитан! Ступай далее! – старшина махнул рукой в сторону ельника. Голос его действительно походил на куриное квохтанье. – Там бомба упала. Порушила блиндаж. Вера Сергеевна там. Может, и жива!

Тимофей побежал в ельник. Так и есть: бомба угодила в блиндаж, проломив бревенчатую кровлю, разметав на стороны землю. Обдирая в кровь руки, Тимофей принялся разгребать завал. Кто-то помогал ему, кто-то вложил ему в руки топор. Сообща они расчистили свежую руину. Внутренность блиндажа оказалась пустой. Ни живых, ни мертвых людей, там не было. Сил тоже не осталось. Тимофей забрался под старую елку, привалился спиной к стволу. Ствол твердый, шершавый, сидеть на жестких корнях неудобно да и уединиться не получилось. Под елью отлеживался ещё один вояка, с макушки до пят закутанный в плащ-палатку. Боец едва шевелился и тихо плакал, но пока не вопил, не причитал, не звал маму.

– Ты что стонешь? Ранен? – глухо, с неохотой поинтересовался Тимофей. – Погоди минуту, переведу дух и помогу добраться до санчасти. Ты Веру Кириленко, летчицу, не видел? Да не плачь же! Сидеть можешь, значит, и жить будешь!

Превозмогая усталость, Тимофей откинул полу плащ-палатки. Знакомые ореховые глаза глянули на него. Сухие, обветренные губы окликнули по имени, красивые пальцы крепко ухватили за запястье. Вера! Наконец-то он нашел её! Вот она сама: орден Красного Знамени на левой стороне груди. Причудливо заплетенная коса – на правой. Тимофей поцеловал косу. Вера всхлипнула.

– Куда ранена?

– Цела…

– Неужели испугалась? – Тимофею стало весело, он навалился на Веру, пытаясь уложить её на спину, и та поддалась с привычной покорностью.

Ах, эта покорность! Раньше, до войны, до гибели Константина, разве была Вера Кириленко покорной? Он привык следовать за ней, в безнадежной борьбе выгрызать мгновения любви зубами, как срывает лесной хищник мясо с костей своей жертвы. Ему нравилось быть ведомым в паре с нею. И ничьих более команд он не желал слушать, и ничью опеку не желал принимать. А покорность – лишь сладостный миг, когда она позволяла ему намотать свою косу на ладонь, откинуть назад голову, подставив его поцелуям губы и шею, раскинуть на стороны руки и принимать его любовь молча, беззаветно, будто в самый последний раз.

Тимофей зарывался лицом в душистые волосы, стараясь растрепать, расплести косу. Вера не сопротивлялась. Он отстранился, чтобы ещё разок глянуть ей в лицо. Сухие губы, сухие, внимательные глаза, сухие щеки. Как же так? Она ведь только что плакала!

– Нет, ты всё же ранена.

– Мне тяжело…

Тимофей выпустил её из объятий, приподнялся, давая ей свободу.

– Я получила письмо от Кости.

– Он жив?!

– Скорее всего, мертв… Как мы и думали… или без вести пропал… Ты же слышал, что говорил Прожога о судьбе приграничных аэродромов. И Левушка был с ним. Левушка…

Тело Веры содрогнулось. Тимофей отпрянул. Вера уселась, обняла руками дрожащие колени. Её бил озноб. Тимофей заметил в её руке скомканный листок.

– Письмо?

– Да. Послание с того света.

Вера распрямилась, разложила исписанный правильным почерком тетрадный листок на хвое. Она оглаживала письмо ласковыми движениями. Тимофей неотрывно смотрел на её дрожащие пальцы, стараясь разобрать слова.

– Вот, – Вера наконец протянула ему дрожащий листок. – Сам почитай. Я уж не могу. Оказывается, и мертвецы умеют письма писать.

Тимофей принялся читать.

«Здравствуй, Вера. Надеюсь, ты жива и прочитаешь это письмо. На этот раз я действительно прощаюсь с тобой. Самое горячее моё желание сейчас, чтобы ты пережила эту войну. Это будет непросто, но ты живи. Пожалуйста, живи. Пока война не кончится, не вспоминай о нас. Вспомни потом, после Победы. Лев сейчас со мной. И он присоединяется к каждому моему слову. Сегодня каждый из нас уже сделал по два вылета. Мы оба: и Лев, и я, вернулись на аэродром живыми. Но скоро опять поднимемся в небо. Будем бить гадов. А если нас не станет, ты поработаешь за всю нашу семью, родная. Тут случилась оказия. В вашу сторону едет один надежный человек. Он взялся разыскать тебя и передать письмо. Я хочу, чтобы ты узнала, как мы со Львом прожили эти последние дни.

Приближение войны мы чувствовали заранее. Немцы стали вести себя нахально. Часто пересекали линию границы. Первого я подбил ещё до войны. Вечером двадцать первого июня мы с Николашей и Гречишниковым шли одним звеном вдоль линии государственной границы. Получили приказ: если увидим, что немцы нарушили границу, сбивать. Закат был красив, родная, а немец нахален. Я просто ударил из ШКАСов по кабине. Летчик мертв. Самолет воткнулся. Вот так я сбил свой первый самолет ещё до начала войны. Двадцать второго числа я сделал девять вылетов. За мной в тот день осталось две победы, родная. А всего наш полк сбил тридцать пять самолетов. Николаша всегда со мной в одном звене. Штурмовкой в эти дни не занимались. Все силы бросили на отражение авианалетов.

Ты будешь воевать, родная. Вероятно, появится возможность осуществить свою мечту – пересесть на истребитель. Если это случится, опасайся “сто девятых” “мессеров”. Их излюбленная тактика – атака с превышения с последующим уходом “горкой” вверх. У наших “ишачков” нет шансов догнать “мессершмитт-109”. Если доведется летать на “ишачке”, постарайся навязать схватку в горизонтальной плоскости. Становись врагу в хвост, чуть ниже, чтобы он не мог видеть тебя. Если имеешь дело с бомбардировщиками, опасайся стрелка. Его убей первым. И вообще нападай первая, показывай отвагу и моральное превосходство коммуниста над фашистом.

В эти последние минуты думаю только о тебе. Мы не ладили в последнее время. Оба виноваты. Но сейчас, перед лицом опасности, я думаю, что виноват больше. Ты просто знай: я помню всё хорошее. Помню баньку у тихой реки, со странным названием Ночь. А ты помнишь?

Вот моё последнее напутствие. Желаю побед и долгой жизни. Твой Константин Кириленко».

Под твердой росписью Кости стоял корявый мальчишеский росчерк. Это Левушка приложил руку. Тимофей поднял глаза на Веру. Её лицо стало похоже на иссохший, осенний лист.

– Он перепутал, – сказала она. – Опять всё перепутал. Река называлась Тьма. Мы с Костей впервые встретились к этих местах.

– Он хочет, чтобы ты жила, – напомнил Тимофей.

– Хотел.

– Ты же веришь в загробную жизнь.

– Погибшие на войне солдаты попадают в рай. – Вера отвела глаза.

– Ты бредишь, – вздохнул Тимофей.

Зажигалка и мятая пачка папирос «Зефир» отыскались в кармане галифе. Тимофей закурил. Тлеющий огонек папироски оказался слишком слаб. Письмецо с того света никак не хотело гореть. Даже пламя зажигалки поначалу оказалось бессильным.

– Бесполезно, – проронила Вера. – Прожога всё знает. Он сам передал мне письмо. Ты видел генерала, того, что прибыл из-под Вязьмы, Лукина? Его штабные привезли целую сумку бумаг. Письмо отыскалось среди них. Лукин сам мне передал. На глазах у Прожоги. Ничего не боится!

– Да кто такой Прожога?! – Тимофей закашлялся, будто задохнулся собственным гневом.

Не слушая возражений, Ильин поднял Веру на ноги.

Дымы иссякали. Похоже, аэродромной обслуге удалось справиться с пожарами. Но крики раненых всё ещё слышались отовсюду.

– Куда идти? – растерянно переспросила Вера. – Надо помочь своим. Раненым. Ты слышишь? Они кричат! А если новый налет? Ведь он будет? Обязательно будет!

Её всё ещё донимал озноб.

– Мы должны взлететь! – возразил Тимофей. – Встретим лаптежников в воздухе. Я снова подниму мессер, а ты останешься на земле оплакивать своих. Вот только горючее…