Наивная смерть - Робертс Нора

«Тут ты на работе, – напомнила она себе. – Никаких личных дел. Все, конец».

Ева решила выпить кофе и полюбоваться видом из своего крошечного окошка, чтобы прояснить мысли и взяться за работу.

Она все еще пила, все еще смотрела, когда раздался стук в дверь и вошла Пибоди.

– Доброе утро. Как прошел ужин?

– Я поела. Бери пальто. Мы едем в квартиру убитого.

– Прямо сейчас? Может, мне созвониться с Лиссет Фостер, убедиться, что она…

– Я сказала, бери пальто.

– Слушаюсь.

Пибоди заговорила, только когда они оказались в машине.

– Я что-то пропустила? Мы считаем Лиссет главной подозреваемой?

– Напомни мне: когда мы сняли с нее подозрение?

– Мы не снимали, но, мне казалось, мы решили, что она вряд ли в этом замешана.

– У нее была возможность. А что до мотива, между мужем и женой мотив всегда найдется. Бывает, просто вдруг понимаешь, что ты замужем за дыркой от задницы. Вот с этого и начнем. – Несколько минут Ева вела машину молча. – Я хочу посмотреть, где он жил, – добавила она уже спокойнее. – Хочу посмотреть, как он жил. Как они жили. Его тело говорит о том, что он был здоровым мужчиной двадцати шести лет, умершим от отравления смертельной дозой рицина. Больше оно нам ничего не говорит. Но это еще не значит, что самому убитому больше нечего сказать.

– Ладно, я поняла. Все в порядке?

– Нет, не все в порядке. Но говорить об этом я не собираюсь. Нам надо делать нашу работу. – Но наступившее в салоне молчание показалось Еве еще хуже разговора. Она провела рукой по волосам. – Поговори о чем-нибудь другом. Обычно ты трещишь, не умолкая. Ради всего святого, поговори о чем-нибудь другом.

– Ммм… Что-то ничего в голову не приходит. Не умею я говорить под давлением. А-а, знаю! Ты готова к завтрашнему вечеру?

– А что такое должно случиться завтра вечером?

– «Сейчас».

– Если сейчас, значит не завтра вечером. Что ты приняла на завтрак?

– Я позавтракала сушеным грейпфрутом. Набрала вес за праздники, и все никак он с меня не слезает. Это все печенье. – Пибоди испустила скорбный вздох. – Весь мой зад состоит исключительно из печенья.

– Какого печенья? Я люблю печенье.

– Да любого. Всех сортов, – ответила Пибоди. – Не могу устоять перед рождественским печеньем. Моя бабушка до сих пор печет сама. Все делает сама, даже полуфабрикатами не пользуется.

– Чем она не пользуется? Я думала, печенье делают из сахара.

– Ну да, из сахара. И еще из муки, яиц, шоколадных чипсов и масла. Ммм… масло… – Пибоди мечтательно закрыла глаза. – От коров.

– От коров получается только молоко. – Ева остановилась и выждала, пока стадо пешеходов пересекало перекресток. – И я не понимаю, как кто-то может пить то, что получается от коровы. Все равно, что моча.

– Из молока делают масло. Если, конечно, это настоящее масло. Черт, вот теперь я проголодалась. Не могу говорить о печенье. У меня от одного разговора зад растет! Мы же говорили о чем-то другом. Ах да! «Сейчас».

– Что сейчас? Что ты заладила, «сейчас, сейчас»?

Сдвинув брови, Пибоди уставилась на Еву.

– Ты что, нарочно меня с толку сбиваешь? У тебя отлично получается. Ты же знаешь, о чем я говорю. О новом шоу Надин. Завтра премьера. Ты первая у нее выступаешь.

– Я стараюсь об этом не думать.

– Это будет обалденно! Что ты наденешь?

– Я думала, может, одежду попробовать? Для разнообразия.

– Да ну тебя, Даллас, шоу будут транслировать по всем федеральным каналам и по спутникам. Рекламы – море. Пусть Рорк выберет тебе наряд.

Глаза Евы сощурились до узких щелочек, она почувствовала, как рычание поднимается у нее в горле.

– Я сама умею одеваться. Ношу одежду уже бог знает сколько лет. – Ей вспомнилась Магдалена в вызывающе дерзком красном платье и серебряных туфельках. – И я полицейский, а не какая-нибудь модная шлюха. А если ему нужна шлюха, виляющая задом в шикарных прикидах, на здоровенных каблучищах, нечего было жениться на мне.

– Ну, вряд ли его так волновал твой гардероб. – Пибоди с опаской попробовала пальцем неизведанные воды. – Вы что, поссорились?

– Не совсем. Пока еще нет. Но, я думаю, мы уже на грани. – Ева ловко обогнала справа седан и стремительно въехала по пандусу на уличную стоянку второго уровня. – Отсюда пешком доберемся.

– Да уж, – вздохнула Пибоди и, выбравшись из машины, побежала трусцой следом за Евой.

Жестокий холод пробирал до костей, ветер свистел в глубоких городских ущельях.

– Если ей нечего скрывать, она впустит нас без проблем и позволит осмотреть квартиру. А если нет, мы живо получим ордер. Ищем следы яда, включая сами семена или любой побочный продукт. Хочу просмотреть его компьютер, телефон, диски, бумаги. Хочу знать, что он держал в ящиках комода, в карманах пальто. Короче, весь набор.

Пибоди вздохнула с облегчением, когда они вошли в здание, оставив февральскую стужу за дверью.

– Если у них такая же квартира, как у Ковальски, это много времени не займет.

Поднявшись по лестнице, Ева постучала в дверь. Дверь открыла женщина с усталыми глазами и блестящими тугими косичками.

– Могу я вам помочь?

– Лейтенант Даллас и детектив Пибоди. Нам нужна Лиссет Фостер.

– О, вы полицейские, расследующие смерть Крейга. Я Сисели Боливар, мать Лисси. Входите, прошу вас. Она в ванной. – Сисели бросила обеспокоенный взгляд на закрытую дверь ванной. – Она принимает душ. Всю ночь не спала. Я собираюсь приготовить завтрак. Ей надо хоть что-то съесть. Извините. – Она вновь повернулась к Еве и Пибоди: – Садитесь, прошу вас. Хотите кофе?

– Не стоит беспокоиться.

– Никакого беспокойства. Я хочу что-нибудь для нее сделать. Сегодня после обеда мы встречаемся с родителями Крейга, хотим обсудить… – Ее губы задрожали —…приготовления. Я хочу заставить ее поесть.

– Когда вы приехали в Нью-Йорк, миссис Боливар?

– Вчера поздно вечером. Я приехала, как только Лисси позвонила и сказала мне. Я тут же приехала. Ей нужна ее maman. Он тоже меня так называл. Maman.

Сисели углубилась во встроенную кухоньку и остановилась, словно не зная, что ей дальше делать.

– Моя Лисси хотела жить здесь, и, пока с ней был Крейг, я не волновалась. Через несколько лет, говорил он мне, – они ведь оба были так молоды! – через несколько лет они заведут детей, и я стану grandmaman. Так он сказал. Знаете, что сделал этот убийца? Кого он убил? Он убил Крейга – этого чудного мальчика и детей, которых они с Лисси собирались родить. Он убил эту радость. Вы знаете, как это случилось?

– Нам нужно поговорить с вашей дочерью.

– Bien sur.[3] Садитесь, пожалуйста. Я сварю кофе. Они едят яичный заменитель. Дома у меня есть настоящие яйца. Моя соседка держит кур. Но здесь… Он был хорошим мальчиком. – В ее глазах заблестели слезы. – Такой милый мальчик… Это не должно было случиться. Садитесь, пожалуйста.

В гостиной стояла ярко-синяя кушетка с ярко-зелеными подушками и два кресла, обитые тканью с широкими сине-зелеными полосами. Один угол комнаты занимала рабочая станция, в другом углу стоял небольшой стол и два стула. Обстановка, порядок, яркие краски придавали довольно тесному помещению стильный и в то же время деловой вид.

Сисели подошла к двери в ванную и тихонько постучала.

– Mignon,[4] пришла полиция. Лейтенант и детектив. – Сейчас она выйдет, – повернулась Сисели к Еве. – Через минутку. А я пока сварю кофе.

Лиссет вышла в широких шароварах и фуфайке, в толстых теплых носках. Она выглядела, как тяжелобольная. Кожа стала бледной и одутловатой, глаза распухли от слез и потускнели. Двигалась она так, словно каждое движение причиняло ей боль.

– Вы что-то узнали? – спросила она. Голос стал дребезжащим, как ржавая жесть. – Что-то о Крейге?

Ева поднялась на ноги.

– Присядьте, миссис Фостер.

– Я ходила на него посмотреть. Мы вместе ходили. Вместе с его родителями. Мы пошли в это ужасное место. Это не ошибка. Вы так и сказали. Их это просто убило – его маму с папой. Это убило их. Что мне теперь делать? – Лиссет окинула взглядом всю маленькую квартирку, словно только теперь сообразила, где находится. – Что мне теперь делать? Maman?