Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский

В тюрьме Пхеньяна коммандер Бучер был допрошен и избит первым. Ему даже не перевязали рану. Корейцы добивались «чистосердечного раскаяния», причем в выражениях буквально следующих: «Пуэбло» вторгся в воды КНДР как шпионский корабль, посланный преступной администрацией Джонсона, чтобы спровоцировать новую корейскую войну. Текст признания в духе «чух-чхе» был уже написан.

Бучера поставили на колени, и он услышал резкий стук… но это был всего лишь молоток. Он еще жив. Корейский офицер сказал: «Хорошо, что вышла осечка. Он не стоит пули. Забьем его камнями, как собаку!» В первую ночь он так ничего не подписал.

— Ты ничего не выиграл, — брызгая слюной, кричал ему в лицо желтый человечек с армейскими погонами старшего полковника, — час назад наше радио уже передало твое признание. Ты грязный шпион, мир презирает тебя.

Избитый до потери сознания, Бучер твердил, что он находился в международных водах. Он продолжал настаивать, чтобы помогли его раненым и позволили встретиться с командой. Ему протянули авторучку — подпиши, или умрешь раньше своих истекающих кровью людей. Бучер ничего подписывать не стал.

На вторую ночь, после нового избиения, его куда-то повели в темноте. В едва освещенной камере пыток ему показали чье-то истерзанное тело со слабыми признаками жизни, висевшее на стене в кандалах. Бучеру объяснили, что это южнокорейский шпион. Несчастный был еще жив. Голова ужасно раздулась, один глаз выпал из глазницы и раскачивался на нерпе, было хорошо видно, как неестественно выпирают переломанные кости… Старший полковник с пафосом произнес:

— Вот так мы поступаем с вражескими лазутчиками!

Корейцы пригрозили Бучеру: если он немедленно не признается в совершенных преступлениях, они начнут убивать его команду, начиная с самого молодого, до тех пор, пока командир не признается. Самый молодой моряк был принесен в камеру Бучера.

Бучер наконец сказал, что он подпишет документ. Корейцы настояли, чтобы факт собственноручной подписи был снят на кинопленку, а устное признание зачитано полностью у микрофона для передачи по пхеньянскому радио. Перед камерами Бучер выглядел сломленным и напряженным. Он медленно начал читать бумагу, написанную партийными пропагандистами северян. Было понятно, что американец такого никогда не напишет. При чтении Бучер нарочно коверкал обычные слова, произносил предложения слитно, до потери смысла. Все это выглядело ужасной репризой перед лицом смерти. Бучер нашел свое оружие.

ЗАЧЕМ АМЕЛЬКО «ВОЕВАЛ» С АМЕРИКОЙ?

Адмиралы, каперанги — все встали, когда в зал заседаний Военного совета ТОФ вошел Чернышев. Звезда Героя на лацкане. Немцы звали его генерал Лукаш. Он и в самом деле был генерал-майором, командовал соединением партизан, руководил подпольными обкомами. Четверых Лукашей повесили немцы в белорусском Полесье, а партизанского командира так и не поймали. Почему-то он всегда этим гордился, часто этот факт упоминала краевая пресса. А чем гордиться-то — что четверых невинных вздернули?

Чернышев был грузный, отяжелевший. Бритый череп, багровое лицо гипертоника. Донимала одышка. Из-за нее не летал самолетами, ездил в Москву только поездом в мягком вагоне. Неделю туда, неделю обратно, первому секретарю часто оставлять Драй почти на месяц нежелательно. Потому выезжал изредка, только на пленумы ЦК, но вес в столице имел. Когда в 1963 г. начались перебои с хлебом, прямо заявил Хрущеву — с огнем играем. Приморские докеры лопатят канадскую пшеницу тысячами тонн, а их семьи едят хлеб пополам с кукурузой, и того — буханка в руки, очередь в три кольца. Хрущев согласился, снял хлебные ограничения в Приморском крае.

Командующий флотом адмирал Николай Амелько лаконично обрисовал обстановку. Американцы выдвинули к северокорейскому порту Вонсан авианосцы «Мидуэй» и «Энтерпрайз» с кораблями охранения, подняли в воздух авиацию. Демонстрируют решимость, заявленную в своей прессе, — если власти КНДР не отпустят «Пуэбло», они войдут в Вонсан и силой освободят корабль с экипажем.

— В Москву доложил? — спросил Чернышев.

— Спит Москва, Василий Ефимович, — ответил командующий.

«Нас это чрезвычайно обеспокоило, — вспоминал о событиях тех суток адмирал Амелько в журнале «Военно-исторический архив». — Ведь, во-первых, от их района маневрирования до Владивостока около 100 километров и, во-вторых, у нас с КНДР был заключен договор о взаимной, в том числе и военной обороне. Я немедленно связался с главкомом С.Г. Горшковым и заявил, что в этих условиях необходимо флот привести в полную боевую готовность. С.Г. Горшков заявил мне, ты-де мол, знаешь, что комфлотом подчинен министру обороны и главнокомандующему, звони министру обороны А.А. Гречко. На этом разговор закончился. Начал звонить министру обороны — не отвечает. Позвонил дежурному генералу КП Генштаба. Коротко объяснил обстановку, он ответил, что начальника Генштаба в Москве нет, а министр отдыхает на даче — разница во времени между Владивостоком и Москвой 7 часов. Попросил у дежурного генерала телефон дачи министра — он отказал, заявив, что ему это запрещено. Дело не терпело отлагательства. Я решил собрать Военный совет флота. Позвонил Василию Ефимовичу Чернышеву… Попросил, чтобы он обязательно был на заседании Военного совета — дело очень серьезное. Он пришел».

А почему бы, собственно, Василий Ефимович взял бы да не пришел? Во всех краях и областях, где дислоцированы штабы военных округов и флотов, первый секретарь обкома или крайкома КПСС был в обязательном порядке членом Военного совета. То же самое распространяется на нынешних губернаторов. Не удалось повидать Евгения Наздратенко в погонах капитана 2 ранга, пожалованных ему Ельциным, но, говорят, в роли члена Военного совета Тихоокеанского флота старшина запаса смотрелся превосходно. Такое делалось (делается, и будет делаться) для того, чтобы военные товарищи не слишком замыкались в себе и не забывали интересов страны, которую взялись защищать.

Но вернемся к Чернышеву. «Вы же придите обязательно, уж будьте так добры, тут такие дела!» — надо ли говорить подобное человеку сталинской закваски… А если надо, то почему? Или — когда?

Всем известно, что у Сталина был причудливый рабочий график. Ложился он в три часа ночи, вставал к полудню. Такой имел тиранский бзик. И ближний свой круг тиранил, заставлял сидеть на работе до полуночи… А вы никогда не задумывались — зачем он это делал? Хозяин известен мстительной жестокостью, но не самодурством. Сталин был всегда целесообразен. Всея Великия, Малыя и Белыя самодержец Петр Алексеевич, руки которого тоже в крови по локоток и выше, нам, потомкам, все-таки более понятен. Регламентируя все и вся на европейский манер, Петр в своих бесчисленных указах непременно писал: «Понеже…» — то есть «Потому, что…». И весьма подробно разжевывал своим дремучим подданным, чего государь желает от них добиться. Сталин не считал нужным объяснять «для особо тупых». Он постоянно играл с аппаратом в «угадайку». Так эффективнее. Не понял — сам виноват. Так страшнее.

Но все-таки: почему сталинские столоначальники понуждались еженощно бдеть до морковкина заговенья? Не все, правда. Только самые верхние чины — от уровня начальника наркомовского (позже министерского) главка. Конторский люд работал с 9.30 до 20.00. «Топ-менеджеры» приезжали на службу к 11.00 (этот Имперский атавизм в Первопрестольной жив поныне, поутру в коридоры власти не суйся!), в 17.30 имели трехчасовой обеденный перерыв. Потом в 20.30 возвращались в «офис» и сидели до полуночи. Но зачем?

А затем, что страна такая. Необъятная. На 12 часовых поясов растянутая. И, чтобы не прервалась управленческая нить, ждали московские сидельцы, пока проснется восточный берег Державы. А то ведь с каким-нибудь чукотско-камчатским деятелем никогда и не услышишься. То он уже спит, то ты еще не проснулся.

У Сталина, хотя он на Дальнем Востоке никогда не бывал, к этой российской окраине было какое-то особое отношение. Говорят, он долго размышлял над картой, разглядывая узкую полосу земли, похожую на палец, просунутый в Азию. Как именовать — Приморская область? Вроде несолидно. Край же предполагает в своем составе национальную автономию. Советизировать полудикий народ удэге, разбросанный по Уссурийской тайге? Так уже с чукчами нарыдались…

— Ладно, — решил вождь. — С краю находится, пусть будет край.

Заодно якобы закрыл краевой центр для иностранцев. Когда, демократам пришла пора «открыть закрытый порт Владивосток», в архивах так и не дознались, кто же его закрывал. Десятилетия город продержали на замке безо всяких нормативных актов!

Об этом я пишу так подробно потому лишь, что принципиально важно понять, когда же комфлота Амелько пытался дозвониться на дачу министра обороны… Вы вообще представляете ситуацию, чтобы дежурный генерал Генштаба не дал командующему крупнейшим советским флотом дачный номер телефона министра обороны? Я не могу себе этого представить. Хотя бы потому, что полная нелепость, когда бы по московскому городскому телефону Амелько начал докладывать маршалу Гречко о развертывании у себя под носом авианосной группировки США. Для этого существует защищенные от прослушивания средства, благодаря им министр обороны на связи всегда и везде (надо будет, поднимут в воздух специальный самолет-ретранслятор) — в кабинете, в машине, в дачной постели, на Северном полюсе! Это ЗАС, ВЧ, прямой провод, знаменитая кремлевская «вертушка», пользоваться которой командующий флотом может и должен только лично, без посредства адъютантов и дежурных. Другое дело, когда звонить уже просто неприлично. А неприлично — это в Москве сколько часов?