Исповедь гейши - Кихару Накамура

Вместо этого мы использовали тайный шифр: «У меня болит плечо» или «Со вчерашнего дня у меня ужасно разболелась рука». Собственно говоря, болело сердце, но этого нельзя было говорить, ибо все тотчас бы обо всем догадались. Поэтому в подобных случаях он прибегал к нашему шифру. А так никто ничего не заподозрит, поскольку его занятие состояло в том, чтобы двигать обеими руками.

После передачи венского вальса из Берлина он сказал несколько слов по-немецки. Я впервые за долгое время, вся истомившись в разлуке, опять могла слышать его голос.

Затем он заговорил по-японски: «Дорогие соотечественники…» В конце своего выступления он сказал: «Поскольку я каждый день много работаю, а климат здесь иной, у меня ужасно болят руки и плечи… Теперь я отправляюсь в Америку…» Затем раздался треск.

Все это предназначалось мне. Здесь говорилось, что он страшно тоскует по мне. Он обращался ко мне одной! И вот слезы потекли по моему лицу.

Я писала ему каждый день. Эти письма я посылала в посольство в Берлине либо в консульство в Нью-Йорке. Позже он назовет их «муравьиными письмами», так как они писались бисерным почерком, похожим на муравьев! Хотя он был очень занят концертами, его почтовые карточки и письма со всего света говорили о неизменном чувстве, которое он ко мне испытывал.

Я купила большую карту мира, повесила ее на стену рядом со своим туалетным столиком и отмечала места, откуда приходили его весточки. Иногда названия самих мест были для меня совершенно незнакомыми. Его письма всегда находились в пути почти два месяца, и мои ответы шли столь же долго.

Когда он через год возвратился домой, то, улыбаясь, показывал мне телеграммы, открытки и письма, которые посылали ему на судно, в Берлин и всюду его приятели.

«Кихару все время плакала. Суйсэй».

«Скорей возвращайся. Кихару все глаза высмотрела. Ко».

«Остерегайся блондинок. Иначе Кихару доведешь до слез. Мото».

Некоторые открытки доходили даже спустя полгода. Запоздалый ответ на старое письмо подобен выдохшемуся пиву.

Кажется чудом, что сегодня письмо из Токио авиапочтой доходит за четыре или пять дней.

К сожалению, радостью его возвращения я могла наслаждаться совсем немного.

Счастливое времяпрепровождение с его музыкантами-друзьями длилось лишь полгода, когда вновь заговорили о поездке за рубеж, которая должна была продлиться более двух лет.

Мне и один год тяжело дался, а мысль, что можно будет лишь писать муравьиные письма, была просто невыносимой.

И тут Хидэмаро предложил, чтобы я в этот раз сопровождала его. У него был добрый приятель еще со школьной скамьи по имени Мотоно Сэйити, тоже дворянин. Я часто его встречала на приемах министерства иностранных дел, и он с самого начала был посвящен в наши дела. По сравнению с первой поездкой Хидэмаро вернется теперь примерно через три года. Он обратился за советом к господину Мотоно.

Тот должен был вскоре отправляться в качестве консула в Нью-Йорк. Он объяснил мне, что Америка достаточно терпимая страна и что там в отличие от Японии никого не будет заботить, расписаны ли мы официально с Хидэмаро или нет. Поэтому я должна, пока Хидэмаро будет в Европе, на один или полтора года в качестве гувернантки его сына отправиться с ним в Нью-Йорк и обучиться у госпожи Мотоно английскому языку, стряпне и различным обязанностям по дому. После завершения турне в Европе и возвращения Хидэмаро в Америку мы могли бы снять небольшую квартиру и жить вместе. Жизнь в Америке была бы для нас приятней, нежели в Японии. Со своей же стороны Хидэмаро не видел никаких трудностей, чтобы заработать на жизнь нам двоим.

Я бы довольствовалась жизнью с ним и без свидетельства о браке, чтобы каждый день видеть дорогое мне лицо. Поэтому была очень благодарна господину Мотоно за его доброе участие.

Единственным препятствием были мои мама и бабушка. Ввиду своего несовершеннолетия мне необходимо было получить их разрешение. Девушки, которые растут в «мире цветов и ив», живут в тепличных условиях, и у них мало опыта общения с внешним миром.

На следующий же день господин Мотоно поспешил к нам, чтобы поговорить с моими матерью и бабушкой. Они выслушали его предложение и попросили время подумать.

Однако три дня спустя меня вызвали к брату Хидэмаро, премьер-министру Коноэ. К своему удивлению, я узнала, что мои бабушка и мать посетили его в резиденции и пожаловались. Если бы я в худшем случае хотела выйти замуж — пусть это был бы даже бедный плотник или чернорабочий, — меня бы поняли. Но почему я хотела ехать содержанкой в Америку — этого они не могли понять. К тому же я еще наполовину ребенок, не имеющий о мире никакого представления. Каким образом Хидэмаро, уже достаточно взрослый человек, не может все это понять? Они умоляли премьер-министра оказать влияние на Хидэмаро в качестве старшего брата и позаботиться о том, чтобы он порвал со мной и чтобы мы больше не встречались. Премьер-министр пообещал уладить дело и разлучить нас.

Мама и бабушка спрашивали себя, почему я хотела ехать именно в Америку, когда моя карьера была столь успешной. Путешествие в Америку означало тогда, что скорее всего люди больше никогда не увидятся. Все это побудило их обратиться к премьер-министру.

Уже через неделю Хидэмаро отплыл в Европу. Это был конец. Вскоре разразилась война, а с ней погибла моя первая большая любовь.

Мой дебют в качестве гейши

Чтобы девушка могла стать в Симбаси гейшей, ей необходимо было иметь явные способности к танцу и игре на сямисэне. Мне были особо близки довоенные нравы Симбаси, когда «мир цветов и ив» переживал свой расцвет.

Тогда в Токио существовало бесчисленное множество союзов гейш, и поскольку самих гейш была не одна тысяча, в различных местах выработались свои правила организации дебюта для гейши, так называемого о-хиромэ. В одних кругах гейш не устраивалось никаких испытаний, поскольку там девушек доставляли прямиком из деревень, и после ускоренного двухмесячного обучения их посвящали в гейши. Мне хочется показать присущие Симбаси до войны особенности.

У нас проводились крайне строгие испытания. Танцы, которыми мы должны были овладеть, особо тяготели к школам Фудзима-рю и Ханаяги-рю, позже сюда добавилась хореография наставника Ниси-кава Сэндзо. Обучение игре на сямисэне было главным образом сосредоточено на овладении такими жанрами, какногауяш, киёното, токивадзуи утад-зава.

Будущие юные гейши тоже были самого различного происхождения. Одни были выходцами из сельской местности, совершенно наивными. Другие же были приемными дочерьми из заведений гейш. Даже родные дочери уважаемых владельцев чайных домиков или заведений гейш часто обучались этому ремеслу. Различия между этими отдельными категориями девушек были очевидными. Однако все без исключения, кто хотел стать симбаси-гейшей, должны были выдержать строгий экзамен.

Раньше большинство девушек обучались по меньшей мере одному виду традиционного японского искусства, даже если у них не было особой цели становиться гейшей. Искусством составления цветов или чайной церемонией мог овладеть и взрослый ребенок, но обучение танцам и игре на сямисэне лучше всего было начинать по возможности с самого раннего возраста. Подобно тому как нынешние родители заставляют своих дочерей брать уроки игры на пианино или балетного танца, в ту пору девочки из высокопоставленных образованных семей должны были овладевать японским танцем и игрой на сямисэне, служащей аккомпанементом при исполнении нагаута. Многие девушки, которые, подобно мне, не происходили из чайных домиков или заведений гейш, должны были сызмальства обучаться японскому танцу и игре на сямисэне, даже если у них порой ноги и руки были как крюки. В определенные дни каждого месяца происходили экзамены, где нагаута, киёмото и другие направления японского танца были обязательными, и к ним усердно готовились.

В Симбаси гейши-соискательницы должны были показать в одной из дисциплин особые успехи. Это могли быть игра на сямисэне, пение в жанре киёмото или танец в стиле нисикава.

Пополудни весь квартал содрогался от всякой разноголосицы звуков, что извлекали усердно занимающиеся на сямисэне.

Если девушка не выдерживала испытания, она могла повторить попытку по истечении трех месяцев. Если же в течение полугода она три раза провалится, то считается непригодной, и ей приходится искать другое занятие.

Но даже для выдержавшей экзамен новоиспеченной гейши испытания не заканчивались, поскольку осенью и весной устраивались традиционные танцы адзума, а в июне, помимо всего, давалось целое представление адзума, и все это требовало бесконечных проб.

При исполнении танцев адзума в апреле и октябре на сцену все выходили — от тринадцатилетних учениц (хангёку) до совершенно юных школьниц (ситадзикко) включительно. Иначе обстояло дело при организации представления адзума в июне, когда требовался высокий профессиональный уровень. Чтобы ему соответствовать для получения ангажемента, гейши должны были готовиться еще усердней, нежели в период подготовки к экзаменам.