На языке эльфов - Сабина Тикхо

чтобы как обычно следовать за мной по пятам. Так почему ты сидишь тут? Почему ты еще не все!

Думаешь, мне хорошо? От этой щекотки в животе, пузырей в груди, от этой радости с ее желанием вырваться, показаться на поверхности – улыбкой, сиянием глаз, неусидчивостью, восторженной речью.

Быстрее говори, что хотел. И иди прочь, наглый суетливый человек.

– Итан? Эй…

– Зови меня как все, – это вырывается, пока я кладу телефон на стол. Прежде чем на тебя смотрю.

– Я не все. – Звучит очень серьезно. И, может, немного строго. Вынуждает посмотреть, повернуть голову.

А ты ловишь мой взгляд и улыбаешься. Победно.

У меня чувство появляется, будто… будто ты знаешь меня как облупленного. Это не так, но очень часто я смотрю тебе в глаза, а там как будто карта.

Карта всего меня.

– Ты занят?

– Да.

Осматриваешь стол, мой закрытый рюкзак на подоконнике:

– Чем?

Черные рваные джинсы, такого же цвета рубашка в серую клетку, заправленная небрежно и кое-как. Один край свисает, другой задыхается в плену крупного ремня.

У моих пальцев все то же самосознание – им хочется дотянуться и поправить, одернуть, чтобы было гармонично. Хочется потрогать ткань, узнать, какая она на ощупь, что ты чувствуешь кожей, когда в нее одет.

– Учусь.

– Ммм. – И поднимаешь свой рюкзак с колен, чтобы разместить на столе – располагаешься. – Ты тут уже больше часа сидишь, самое время передохнуть.

– Меньше, – спорю машинально. Еще ты будешь делать вид, что знаешь, где я, когда и что делаю. Не перегибай.

Вынимаешь смартфон из переднего кармана, слегка выгнувшись и откинув торчащий свободно край рубашки.

– Пришел в четырнадцать сорок, – жмешь на кнопку блокировки – подсвечиваешь экран, – сейчас шестнадцать ноль три, – и подмигиваешь с очередной победной улыбкой, – больше часа.

Уже был здесь, когда я пришел? Я спрашиваю глазами.

Ты вздыхаешь. Кратко барабанишь пальцами по темной поверхности стола и трясешь коленкой. Вид у тебя такой, будто решаешься на что-то.

– Мне, – немного опасливо щуришься и смотришь, не поворачивая головы, – докладывают, где ты. – Неуверенно так, полувопросом. Таким прощупывают почву, когда не знают, каких ждать последствий. – Если вдруг где-нибудь увидят.

Как бы ни была натренирована моя мимика, с каждым разом управлять ею все сложнее. Брови подскакивают буквально машинально. Не из бурного удивления, потому что его нет. У меня такое чувство в отношении тебя, будто… я могу и способен принять любые твои стороны.

– Докладывают?

Киваешь очень самозабвенно. И смешно. Потому что похож на ребенка, который кивает часто-часто, чувствует, что ему сходит с рук, уверяет, что больше никогда-никогда.

– И кто доложил в этот раз?

Ты разворачиваешься.

– Анна! – зовешь, поднимая руку над головой, показываешь кому-то большой палец.

Смотрю через плечо в гущу деревянных стеллажей и вереницу однотипных столов со встроенными настольными лампами, узнаю твою близкую подругу за одним из таких. Тебе в ответ она демонстрирует жест «окей» и прикладывает палец к губам – не кричи. Ты уже оборачиваешься обратно ко мне, а я продолжаю смотреть.

На то, как аккуратно она поправляет пальцами волнистые пряди, стриженные под каре, за острую форму ушей и ловит мой взгляд своим всего на миг. А после – обратно в конспект, покачивая карандашом меж пальцев. Будущий социолог с вечно прямой осанкой, повадками аристократов и умением одеваться так, что рядом с ней самому себе можно показаться жутким неотесанным неряхой. Когда ходит с тобой в кафе, она пьет американо из крошечной кружки, не признает углеводов, ест лишь овощи и все заменяет соей.

Я подслушал и знаю, что вы с друзьями как-то приезжали на Рождество к ней домой в Филадельфию. Выяснил, что у нее в семье все вегетарианцы. Непримиримые. В тот раз вы уезжали жутко голодными, а Лиен забыл свои палочки, их ему потом отправляли почтой. Потому что «любимые и все-таки драгоценные».

Мне казалось, вас с Анной связывают отношения не совсем дружеские.

И на что свалить очередные крошечные воронки, сужающиеся где-то в районе моей груди? На чье самосознание? Пальцев? Они сжаты на коленях.

Когда разворачиваюсь обратно к столу, понимаю. Со стороны, наверное, выгляжу напряженно и глупо. Немного разочарован.

В самом себе.

Сколько жизней нужно прожить, чтобы быть сдержаннее и равнодушнее? Еще восемь? Сколько мне вообще жить. И как дальше-то? Теперь.

Когда…

– «Любовь, секс и Лос-Анджелес».

Ладно. Принять в тебе могу все, но удивляться не устану.

– Что? – И разжимаю кулаки, подношу к лицу, гремя браслетами, чтобы убрать волосы ладонями назад и выдохнуть. На мне сегодня бежевая рубашка к классическим брюкам. Всё из легкой ткани, тонкое, а я чувствую, что готов вспотеть. Пытаюсь сменить позу, опереться локтями о стол, попробовать расслабиться.

– «Бабник». – Вынуждаешь повернуть к тебе голову. Сидишь свободно, расставив ноги и разложив локоть на столе, опираясь для удобства – почти лежишь. – «Жестокие игры», «Больше, чем секс», «Голая правда». – Левая рука в воздухе, поочередно разгибаешь пальцы. По одному на каждое… название. Это пять. Теперь начинаешь заново. – Все серии «Красавчика», «Казанова», «Правила съема: Метод Хитча», «Любовь и другие лекарства», …девять.

– Считаешь правильно. Дальше?

– Это фильмы, в которых так называемые бабники доказывают, что могут влюбиться и быть верными кому-то одному.

Ох. Ты серьезно?..

– Ты смотрел все эти фильмы со странными названиями?

– Все выходные и вечер пятницы.

Значит, серьезно. Что я должен чувствовать, слыша такое? Должен ли я?

– Так ты бабник? – И откидываюсь на спинку стула, сложив руки на груди. Как будто весь под контролем. И не думаю о том, каково это – лежать с тобой рядом в темноте и смотреть кино.

– Нет, но мне кажется, у тебя сложилось такое впечатление.

Я вздыхаю, прежде чем ответить:

– Ты не бабник. Ты человек. Можешь и будешь менять партнеров в жизни и постели.

– А не слишком ли это обобщенно? Всех под одну гребенку? – Сцепляешь обе руки в кулак, налегаешь на стол и очень пытливо смотришь. Словно экзаменатор. Будто априори знаешь этот предмет лучше меня. – Ты что, за восемь жизней не видел, как один человек был верен другому от начала и до конца?

– Видел, – киваю. – Но до этого другого была куча попыток, на которые этот один оказался способен.

– Мы не эльфы, Итан, – кратко мотаешь головой. Серьезно. – Нам природа не дала всех тех барьеров, которые есть у вас. Мы такими созданы. Ну, как в песне.

Я не успеваю уточнить какой, как ты выпрямляешься, меняешься в лице и жестах и начинаешь…

петь?

– Kissing strangers, till I find someone I love, – ведешь плечами якобы под ритм, пытаешься этот ритм сохранить, – till I find someone I trust.