На грани тьмы - Иштван Немере

— Трудный противник, — покачал головой Амстел. Перед глазами его все время стояли четыре маленьких цилиндра, четыре белых цилиндрика.

В роскошно обставленном зале военный министр Фальконер, Фрогне и Стейдел ожидали президента. Советник по делам здравоохранения чувствовал себя неловко в бывшем королевском дворце. В зале стояла мебель с золотой инкрустацией, паркет блестел как зеркало, стены украшали дорогие картины. Особенно угнетающе действовала на Стейдела висевшая против входной двери большая картина прошлого века, изображавшая охоту. Пегие охотничьи собаки преследовали перепуганную лису, на заднем плане, на фоне темных деревьев, мчались всадники во фраках.

Отворилась дверь. Поспешно вошел президент. Все трое вскочили с кресел. Президент несколько минут назад прилетел на вертолете из небольшого городка, где произнес предвыборную речь. Он был в темном костюме с мягким серым галстуком. Голова гладко причесана.

— Ну так что, господа? — хрипло спросил он, не здороваясь.

— Вышли вечерние газеты, — сказал Фальконер, кивая на большую кипу.

— Доложите кратко, что пишут.

— Как и следовало ожидать, смакуют скандал. Обсуждают, какова ваша роль в этом деле.

— Меня сильно ругают?

— Сильно.

Фрогне чувствовал, что его положение шатко. В конце концов, зачем нужен советник по выборам кандидату, выдвижение которого с минуты на минуту становится все сомнительнее? Он понимал, что должен вступить в разговор.

— Противники наши молчат, — заговорил он. — Наварино сделал только одно заявление. «Пока нет доказательств, что нынешнее правительство действительно дало указание о производстве бактериологического оружия, мы никого ни в чем не обвиняем». Так он сказал.

— Ишь ты, как благородно! — выпятил губы президент.

— Грондейл дал интервью «Радио Маддалена». Он кандидат и от защитников окружающей среды, поэтому, естественно, заявил, что «ведение бактериологической войны — преступление против человечества, природы и всего живого мира», — продолжал Фрогне.

— Значит, никаких признаков того, что они воспользовались удобным случаем, — сказал президент и сел. Остальные последовали его примеру.

— Еще воспользуются, просто ждут, чтобы ситуация прояснилась. Не хотят вслепую набрасываться, дело-то обоюдоострое.

— Да, это так. — Фальконер взял сторону советника, хотя и недолюбливал Фрогне. Но теперь они стали вынужденными союзниками. — Завтра атака на нас усилится. Они ко всему станут придираться.

— Как бы все ни кончилось, неприятностей не оберемся. — Стейдел решил, что и ему следует внести свою лепту в разговор. — Даже если «гепардам» удастся разделаться с террористами, институт, как ни крути, «погорел»! Там будут кишеть репортеры, вынюхивать, высматривать. Как же — зловещая слава!

— Я уже распорядился перевести его в другое место, — сообщил Фальконер.

— Какова будет смертность, если бактерии вырвутся на свободу? — спросил президент у Стейдела.

Тот подумал и медленно ответил:

— Это зависит от многого. От того, какая погода в данном районе в данное время, какой ветер дует, от населенности территории. Если это произойдет в столице, инфекция быстро распространится на весь город. В первые два-три дня число погибших достигнет двух — двух с половиной миллионов. Потом еще возрастет. Ущерб может быть неисчислимым. В течение нескольких часов расстроится вся общественная жизнь, снабжение, работа учреждений, полиции, армии. Практически мы окажемся на военном положении. И на собственной шкуре ощутим, что значит быть атакованными бактериологическим оружием.

Ничего хорошего объяснение Стейдела не предвещало. Минуту все молчали.

— Вы преувеличиваете, — заговорил Фальконер. Голос военного министра был спокоен, но одно веко предательски подрагивало. Стейдел всего пять лет назад попал в министерство, потом стал советником президента. Раньше он был практикующим врачом и уж в подобных-то симптомах разбирался.

— Надеюсь, сегодня ночью этот кошмар кончится, — вздохнул президент. — Уполномоченный правительства Эберт, которого вы хорошо знаете, обещал к рассвету доложить об окончании «акции Кортези».

— Весьма легкомысленно с его стороны, — зловеще процедил Фрогне. — Я бы на его месте таких обещаний не давал. Дело зависит не только от него. Это уж точно.

— Во всяком случае, мы в него верим. В Эберта и его «гепардов»! На его месте, — Фальконер выпятил грудь, — я бы разделался с террористами, как только стемнеет.

— И вспыхнула бы эпидемия, — презрительно отмахнулся президент. На это министр не смог ответить, наступила неловкая тишина. Все ощутили облегчение, когда открылась дверь и вошел секретарь.

— Господин президент, вам надо переодеться. Прием начнется в половине восьмого.

— Действительно, чуть было не забыл об этом министре иностранных дел! Моя супруга готова?

— Она звонила, что ждет вас.

— Иду.

С порога он обернулся. При свете лампы было видно, как скверно он выглядит. «Сразу постарел», — недовольно подумал Фрогне.

— Не уходите, господа! После банкета я вернусь. А к тому времени, возможно, получим более благоприятные известия.

Ровно девятнадцать часов.

Темнота приближалась к городу с востока. На западе нет-нет да блистал солнечный луч, словно арьергард потерпевшей поражение армии, кусочки света, обращенные в постыдное бегство. Они быстро исчезали со стен, с тускло сереющих оконных стекол. Сумрак окутывал город, тени труб, брандмауэров растворялись в приближавшейся ночи. На улицах загорелись гирлянды белого жемчуга. Спешили люди с серыми лицами. С обманной веселостью заплясали чередой, заиграли потрескивающие, крутящиеся, мерцающие неоновые огни. Крыши домов еще хранили следы солнца. На западе неярко тлели полосы подсвечиваемого снизу небосвода. Скоро и они поблекнут, вступит в свои права вечер, уже сейчас пульсирующий на тысячах улиц города — чудовищного исполина с сердцем — дизелем внутреннего сгорания, глазами-рекламами, руками-электрокабелями, ногами — лестницами метро.

Редакция почти опустела. Давно ушли печатники, в подвале темно. У вахтера тихо звучит радио, передают «Патетическую симфонию». Масперо с Пьетро Хаутасом сидят в большом общем зале, разгороженном стеклянными стенками на клетушки.

— Если кто-нибудь поднимет крышу и заглянет сюда, то увидит лабиринт, а в нем два человеческих существа. Сидят они там в центре и гадают, какой же из путей единственный спасительный, верный путь, — рассуждает Масперо.

— Мы и в самом деле как подопытные крысы в искусственном лабиринте, — ворчит Пьетро, запуская пятерню в кучерявую шевелюру. Чувствуется, что мыслями он где-то далеко, сидит как на иголках.

— Не нервничай, — говорит Масперо, хотя и сам не может похвастать спокойствием. Сегодняшний успех неплохо бы закрепить. «Подбросить бы огоньку». Но он тревожится. Понимает, что началась опасная игра, но говорить об этом Пьетро не хочет. Парень и так мается. Быть может, что-то предчувствует? А вдруг террористы не позвонят? Хотя по радио передавали, что институт все еще в осаде. Значит, дело не прикрыто.

— Сам не нервничай, — отвечает Пьетро, продолжая безостановочно мерить шагами зал от стены до стены. Взгляд у него отсутствующий, он с нетерпением ждет, когда наконец зазвонит телефон.

По радио с аэродрома лейтенант Меравил сообщает, что самолет и парашюты готовы. Почти в тот же момент по городскому телефону полковнику Эберту докладывают, что Национальный банк под сильной полицейской охраной отправил деньги — двадцать миллионов в стофранковых купюрах, бывших в употреблении. Словно ощутив, что пришло время, звонят террористы.

— Значит, так, полковник, — слышит Эберт голос Лиммата, — мы решили принять ваше предложение. С небольшими поправками.

Эберт предпочел помолчать несколько секунд, чтобы не выдать своего облегчения, потом спросил:

— А именно?

— За автобус мы даем двух заложников. На аэродроме перед взлетом — документы и четырех заложников. Остальные четверо полетят с нами. Все прочее — как договорились.

— Хорошо, — перевел дух Эберт.

— Автобус должен быть здесь через час, — добавил Лиммат.

— Я могу прислать его сейчас же. Он стоит неподалеку.

— Я сказал: через час! Предварительно позвоню.

Щелчок, трубка положена.

— Странно, что они не спешат. Другие террористы обычно хотят получить все сразу, — сказал Бренн.

— Наверное, действуют по заранее разработанному плану, — предположил Трааль. — Это подтверждает радиосообщение, перехваченное Центром. Они упоминали о каком-то варианте плана, которым хотят воспользоваться.

— Да, и еще с времени и месте.