Королева сплетен в большом городе - Мэг Кэбот

Глава 7

Лучший способ сдержать слово – это вообще его не давать.

Наполеон I (1769-1821), император Франции Я измеряю окна и кровать в квартире Чаза и Шери и плачу. И не могу остановиться. Я совсем расклеилась. Я понятия не имела, что дома кто-то есть. Поэтому, когда сонный Чаз выходит из спальни, держа в руке измятую книжку в мягкой обложке и произносит: «Господи, что ты здесь делаешь?», я взвизгиваю, выпускаю из рук сантиметр и начинаю падать.

– С тобой все в порядке? – Чаз протягивает ко мне руку, чтобы удержать, но уже поздно. Я падаю на пятую точку прямо посередине его гостиной.

Это все из-за их кривого паркета. Он во всем виноват.

– Нет, – всхлипываю я, – не в порядке.

– Что случилось? – Не могу сказать, что Чаз смеется, но все-таки уголки его рта подозрительно дрожат.

– Это не смешно, – заявляю я. Жизнь на Манхэттене практически лишила меня чувства юмора.

Конечно, когда мы с Люком лежали в постели или, развалившись на диване его мамы, смотрели по ее же плазменной панели (искусно спрятанной за подлинным гобеленом шестнадцатого века, изображающим пасторальную сцену) шоу «Выдохни и танцуй», все было прекрасно.

Но через минуту после того, как Люк уходил на занятия- с девяти до пяти ежедневно, – все мои комплексы по поводу ненадежности моего положения возвращались, и я опять начинала думать, что сейчас как никогда близка к тому, чтобы вылететь из Нью-Йорка, как Кати Пенбейкер, и что единственным отличием между нами является то, что я не страдаю, как она, распадом личности.

Что клинически доказано.

– Прости, – говорит Чаз. Он смотрит на меня сверху вниз и старается не улыбаться. – Скажи мне, пожалуйста, почему ты рыдаешь в моей квартире средь белого дня? Люк не разрешает тебе этого делать в доме ею мамы или есть какая-то другая причина?

– Нет. – Я все еще сижу на полу. Так удобнее плакать. Чаз и Шери тщательно убирают свое жилище, и поэтому я не боюсь испачкать платье. – Шери отдала мне ваш запасной ключ, чтобы я померила окна и кровать. Я собираюсь вам сшить шторы и покрывала.

– Ты нам сошьешь шторы и покрывала? – радуется Чаз. – Здорово. – Увидев, что я продолжаю плакать, он перестает улыбаться. – Или нет. Если ты плачешь из-за этого.

– Я плачу не из-за покрывала, – говорю я, вытирая слепя тыльной стороной ладони. – Я плачу потому, что я неудачница.

– Раз так – надо выпить, – вздыхает Чаз. – Налить тебе чего-нибудь?

– Алкоголь не решит проблему, – завываю я.

– Не решит, – соглашается со мной Чаз, – но я весь вечер читал Витгенштейна, и он помог мне избавиться от мыслей о самоубийстве. Ты присоединишься ко мне? Я собираюсь сделать джин с тоником.

– Да-а-а, – икаю я. Вдруг немного джина приведет меня в порядок? У бабули это всегда получалось.

Некоторое время спустя я уже сижу рядом с Чазом на обитом золотистой тканью диване.

Подушки на нем тоже золотые. Если бы я не знала, что они были списаны из одной юридической фирмы, я бы решила, что они из китайского ресторана. Дорогого, но все-таки ресторана. Я рассказываю Чазу о плачевном состоянии моих финансов.

– И теперь, – завершаю я свой монолог, держа в руках высокий, запотевший и почти пустой стакан, – я получила работу, не скажу, что о такой я всю жизнь мечтала, но все-таки на ней смогу чемуто научиться. Но мне за нее не платят, и я понятия не имею, где взять денег, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру. Сейчас я не могу даже на временную работу устроиться, ведь у меня на это не будет времени, я же должна буду ходить к месье Анри. А еще я столько трачу на еду! Честно говоря, не знаю, как выкручусь, если только не продам свою коллекцию. У меня нет денег даже на метро, чтобы добраться отсюда домой. И я не могу рассказать об этом Люку, просто не могу, он, как мадам Анри, решит, что я дура. И у родителей я тоже не могу попросить, у них нет денег, я взрослая и сама должна себя содержать. Наверное, мне придется извиниться перед месье Анри, сказать, что я совершила ошибку, и пойти в ближайшее кадровое агентство в надежде, что там для меня найдется хоть какая-то работа.

Я всхлипываю.

– Или я это сделаю, или мне придется вернуться в Энн-Арбор и снова пойти работать в магазин, если мое место еще никто не занял. А если я вернусь, все станут судачить о том, как Лиззи Николс пыталась устроиться в Нью-Йорке, но у нее, как и у Кати Пенбейкер, ничего не получилось.

– Это та, которая любила уводить чужих парней? – спрашивает Чаз.

– Да, – отвечаю я. Как хорошо, что парень Шери уже знает обо всем, что касается людей, с которыми мы с Шери общались, и ему не нужно ничего объяснять, как Люку.

– По-моему, – говорит он, – они не будут сравнивать тебя с ней. Ведь у нее, кажется, не все в порядке с головой?

– Вот именно, ей можно простить то, что она не прижилась в этом городе. А мне нет!

Чаз задумывается над моими словами.

– А еще, по словам Шери, она шлюха.

По-моему, у меня сейчас начнется мигрень.

– Мы можем вообще оставить Кати Пенбейкер в покое?

– Ты первая начала, – замечает Чаз.

Что я здесь делаю? Зачем сижу с парнем моей лучшей подруги на диване и рассказываю о своих проблемах? Тем более что ее парень является еще и лучшим другом моего парня.

– Если ты расскажешь Люку, – рычу я, – хоть что-то из того, что я тебе сегодня сказала, я тебя убью. По-настоящему убью.

– Верю, – со всей серьезностью отвечает Чаз.

– Вот и хорошо. – Я не очень уверенно поднимаюсь на ноги. Чаз не пожалел джина. – Мне нужно домой. Скоро Люк вернется.

– Сиди уж, чемпионка, – говорит Чаз и толкает меня. Я плюхаюсь на диван, прямо на свой расшитый кардиган.

– Эй, поосторожней! – воплю я. – Это же чистый кашемир.

– Не кипятись, – говорит Чаз. – Я хочу тебе помочь.

Я, защищаясь, выставляю вперед ладони.

– Только не это. Ни за что. Я не хочу занимать, Чаз. Я либо выкручусь сама, либо нет. Я не притронусь к твоим деньгам.

– Приятно слышать, – сухо произносит он. – Я вообще-то не собирался предлагать тебе деньги. Я только хотел узнать, ты будешь занята в своей мастерской весь день или нет? Может, только вечером?

– Чаз, – говорю я и опускаю руки. – Мне не будут там платить. Когда тебе не платят, ты вправе сама распределять свое время.

– Точно, – соглашается он. – Можешь устроить так, чтобы по утрам ты была свободна?

– К сожалению, да, – отвечаю я.

– Видишь ли, так случилось, что «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» остались в утреннюю смену без секретарши. Она ушла от них в туристическую фирму музыканта Тарзана.

Я смотрю на него во все глаза:

– Ты имеешь в виду фирму твоего отца?

– Точно, – говорит Чаз. – Профессия секретарши оказалась настолько востребованной, что им пришлось разделить рабочий день на две смены. Первая – с восьми утра до двух, и вторая – с двух до восьми вечера. В вечернюю смену у них работает девушка, которая мечтает стать моделью, утреннее время ей нужно для показов… или чтобы прийти в себя после ночных тусовок, понимай, как хочешь.