Змееед - Виктор Суворов

Но и найти убежище — полдела. Ночи-то холодные. Да и голод не тетка. Надо найденное убежище заранее к длительному залеганию подготовить, обеспечить себе тепло и питание. Люська и об этом в свое время позаботилась.

Но и это не все. Убежище надо искать такое, из которого есть тайный запасной выход. Неплохо еще и круговой обзор иметь, чтобы быть в курсе того, что вокруг происходит. В убежище том должен быть источник воды. Вопрос с туалетом решить надо. Неплохо бы на зиму и печку иметь с запасом дров. А как дым из трубы прятать? Ночью топить. А если ночь лунная? Еще и о том надо позаботиться, чтобы крысы запас продовольственный не расхитили. Да и о собственной защите от крысиных атак подумать. Съедят ведь. Сыроежка как-никак.

Обо всем этом она размышляла раньше. Все это нашла, запасла, заготовила.

И вот, забравшись в свою крепость, завалив вход балками, пустыми ящиками и бочками, закутавшись в тулуп, когда-то по случаю у зазевавшегося сторожа тяпнутый, пожевав в воде размоченный сухарь, задумалась Иоланта-Эвелина-Сыроежка о будущем. О своем собственном. О самом ближайшем. Пропавшего чекиста сейчас ищут мусора, ищут упорно и настойчиво. И не успокоятся, пока не найдут. И это страшная для Люски опасность. Смертельная, или почти смертельная.

Чекиста убил Хлюст, а Шайтан похоронил в гробу с двойным дном. Если их чекисты найдут — не помилуют. И простым расстрелом не обойдутся. Но найти Хлюста и Шайтана вовсе не просто. Это только если Люську поймают, да пытками имена вырвут, вот только тогда им высшая мера светит после долгих и мучительных кар. А пока Люську не поймали, они могут спать спокойно…

Стоп! А ведь Хлюст и Шайтан, наверное, за свои шкуры дрожат. И понимают, что если поймают Люську…

— Мы, товарищ Холованов, одну мелочь упустили.

— Какую?

— Не мог человек с Колымы с одним портфелем ехать.

— Не мог.

— У него только одежды теплой на целый чемодан должно быть.

— Правильно.

— И где тот чемодан?

— Почему бы не камере хранения?

— Нет, Дракон. Я точно помню: вышел он из вагона с портфелем. Я и на это внимание обратил. Странно ведь. Поезд дальнего следования. Самого дальнего на всей нашей планете, а он без чемодана. Даже если он в поезд сел не в Хабаровске, а в Иркутске или Новосибирске, должен быть чемодан. Путь-то вон какой.

— Значит, в вагоне оставил.

— И это не канает. Поезда дальнего следования в Москве разгружают и тут же отгоняют в тупик, там проводят техосмотр, санитарную обработку, моют, чистят, красят, к новому рейсу готовят. Никто вещей в поезде не оставляет.

— А если проводников найти и с ними потолковать?

— К этому и клоню.

Глава 6

Плесни-ка, Хлюст. Да расскажи, как себя чувствуешь.

— Чувствую я себя, Шайтан, очень даже прекрасно. Схоронили центрового чекиста, и тихо, как на кладбище. Пьем? Пьем! И будем здоровы.

— И я о том: мы-то здоровы, но все тихо.

— Вот и будем радоваться, и выбросим из головы.

— Не выйдет.

— Это еще почему?

— Потому что тихо.

— Худо ли?

— Сообрази, Хлюст: пропал чекист центровой. Должны сейчас мусора все чердаки, все подвалы, все развалины, все трубы подземные, овраги и балки обыскивать. Где облавы? Где обыски? Где аресты? Где допросы? Где на вокзалах портреты пропавшего?

— А и действительно, где?

— И как ты это объясняешь?

— Никак. Ничего не понимаю.

— А я, Хлюст, понимаю. Они тихо ищут. И знаю кого. Люську твою, Эвелину-Иоланту-Анжелику-Сыроежку.

Это у них единственная ниточка. Найдут ее — найдут тебя. Найдут тебя — ты расколешься.

— Шайтан! Никогда.

— Расколешься, до самой жопы. Я тебя знаю. Да и умеют там колоть. Не таких как ты кололи.

— Шайтан! Я уеду. Завтра. На Кавказ.

— Ты расколешься — выйдут на меня. А за мной — серьезные люди.

— Шайтан! В Эстонию сбегу.

— Так вот, серьезные люди очень не хотели бы, чтобы на тебя вышли.

— Не выйдут!

— Ты меня понял?

— Уеду сегодня же.

— Ты меня не понял.

— И вправду не понял. Дай набой.

— Набой? Намека просишь? Я тебе без намеков. Одна к тебе ниточка тянется. От Люськи твоей. Если жить хочешь, режь… ниточку.

— Про чемодан я, товарищ Холованов, вот что думаю. Не было с ним чемодана.

— Почему?

— Еще и не это скажу. Не мог он один ехать. Должен напарник быть. Путь-то вон какой: четверо, а то и пять суток пароходом «Генрих Ягода» из Магадана до Находки. Сутки, если повезет, от Находки до Владивостока. И еще одиннадцать до Москвы. Больше двух недель с пересадками по портам да вокзалам, по перронам-причалам, по каютам да коридорам. А ведь надо и в ресторане посидеть… Ох, какие рестораны в поезде «Владивосток — Москва»! Или просто на станции у вагонных ступенек постоять, воздуха свежего глотнуть, ноги размять. Да просто в туалет сбегать… А кто за вещичками присмотрит? Особенно если в вещичках самородки со слитками?

— Правильно. С ценным грузом никто, ни дипкурьеры, ни фельдъегеря, по одному не ездят.

— Я так полагаю. Купе на четверых. Было их трое. Купили четыре билета, чтобы постороннего с ними не было. Денег у них невпрогреб. Выгружать тяжеленный груз на первой платформе Северного вокзала Москвы — глупее не придумать. Они тут и не выгружают. Последняя перед Москвой остановка поезда «Владивосток — Москва» — в Ярославле. Там двое с тяжелым грузом выходят. Никто на них внимания не обращает: сибирские геологи с инструментом. А один налегке продолжает путь. Тут, в Москве, его встречают, на машине несутся в Ярославль и принимают гонцов с товаром. И никаких тебе телефонов-телеграфов, никаких писем и шифровок. Поездов из Владивостока больше одного в сутки не бывает. Ягоде только дату помнить, когда одного человека надо встретить в Москве.

— И откуда ты, Змееед, все это знаешь?

— Сел, представил себя Народным комиссаром внутренних дел, который ворует золото крупными партиями у рабоче-крестьянского государства, и разработал несколько вариантов курьерской связи. Этот — самый простой. Самый правильный. Самый надежный. Я еще и не такое скажу. Этот прибывший, видимо, кроме всего еще доставил и дату следующего привоза.

Дверь внезапно растворилась. Вроде ее стукнули чем-то тяжелым. На пороге — Люська-Сыроежка. Та, которую еще зовут то Анжеликой, то Эвелиной, а то — Иолантой. В руке — маленький изящный пистолетик.

— А вы меня не ждали?

— Н-н-нет…

— И о чем воркуете?

— Да все о погоде.

— А я про какую-то ниточку услыхала.

— Люся!

— Не трепыхайся! Убью!

— Люся! Мы тебя спрячем…

— На Ваганьковском кладбище?

— Люся! Обожди. Спокойно. Ты уедешь. Вот деньги. Смотри сколько. Вот портсигар. Думаешь, позолота? Нет. Золото чистое. А вот зажигалочка. Любуйся, какая красивая. С рубином. Люся! Осторожнее с оружием…

— Я всегда осторожная. Как лисонька.

— Откуда у тебя пистолет?

— Ты, Хлюст, меня всегда обманывал. И ты, Шайтан, — тоже. Когда это сообразила, то и сама вас обманывать стала. Как только бобер — с копыт, я у него лопатник открывала, немного себе брала, на место лопатник возвращала, а уж потом вас звала. А тут распахиваю пиджачок, на левом боку — аккуратненький такой пистолетик. Я о таком как раз и мечтала. Хвать его — ив сено. А кобуру спрятать не успела. Тут ты, Хлюст, проявился. Глаза жадностью горят. Ты все в лопатник смотрел. А я тем временем вроде тебе помогала, ремень на его пузе расстегивала. Заодно кобуру сдернула и спрятала.

— Люся! А воровайкам шпалер не положен. Кто шпалер в руку взял, тот ссучился. Брось его. Я никому не скажу, что ты его в руках держала.

— Не пугай меня, Хлюст. Закон не хуже твоего знаю. Шпалер нельзя взять из рук власти. А стырить можно. И от вороваек я решила отойти.

— Завязать?

— Нет. Отколоться. Одна на льдине.

— Давай, Люся, договоримся.

— Давай.

— Вот тебе деньги. Вот золотишко. А мы уйдем.

— Хорошо. Деньги я возьму. И золотишко.

— Вот и договорились.

— Но вы тут останетесь.

Рванулся к ней Шайтан и осел под выстрела грохот. Хлюст руками закрылся: не убивай!

— Я, Аркаша, не убиваю. Я ниточки режу.

— Дракон, эта Люська-Иоланта может уйти далеко: в Сибирь, на Алтай, в Крым, на Кавказ, а то и за кордон — в Латвию, в Литву, в Польшу. На границах нарушителей стреляют, собаками травят, но она-то, видать, рысь битая, уйдет. Если через кордон рванет — никогда не найдем. Единственная надежда на ее хитрость. Урки самое важное прячут на самом видном месте. А что если она прячется там, где ее сейчас быть не должно, там, где искать ее не будут, там, где обитала раньше? Места эти я знаю — Китай-город и Хорошевка. Если контакты навести, может, кто подскажет.

Проводники курьерского поезда «Москва — Владивосток» — это гвардия всего проводниковского сословия. Это же вам не «Ленинград — Москва» — ночь туда, ночь обратно. Это не «Воронеж — Киев», не «Хабаровск — Хасан» и даже не «Ташкент — Новосибирск» с их смешными расстояниями. «Москва — Владивосток» — одиннадцать суток туда, одиннадцать обратно. В вагоне два проводника. Каждые сутки — 12 часов на брата. Делят те часы на двоих как сами решат. Во Владивостоке — один выходной. В Москве по возвращении — сразу три выходных и отгул за все сверхурочные часы. После того — новый рейс. Над всеми проводниками — начальник поезда. Кроме проводников ему подчиняются директор вагона-ресторана с поварами, буфетчицей и официантками. Начальник поезда — вершина карьеры проводника. Работа — лучше не придумать. За окном ветер деревья валит, дождь проливной хлещет, такой, что вода каскадом по окнам, или метель-пурга звенит-свирепствует, а у тебя маленькое, теплое, уютное жилище. Несет тебя и качает, несет и качает, на стрелочных переходах постукивая. Красотища кругом. Одна только Кругобайкалка чего стоит. Звался раньше этот кусок магистрали золотой пряжкой стального пояса России. Это самый трудный для строительства участок железной дороги на всей нашей планете по имени Земля. И самый прекрасный. Справа — скала отвесная, иногда и по двести метров высотой, слева озеро невероятной красоты, глубины и прозрачности. По карнизу поезд скользит. Тоннель за тоннелем. По дыбистым скалам — кедры столетние и сосны золотые. Сквозь ущелья речки былинной прелести, хрустальной чистоты в Байкал несутся одна за другой, одна за другой. По каменьям журчат. И мосты, мосты, мосты.