Сладострастие бытия - Морис Дрюон

Она услышала, как Валентина спросила ее:

– Ну а если бы тебе предложили за это сто тысяч лир, ты тоже отказалась бы?

Кармела на мгновение задумалась.

– Это другое дело,– ответила она.– Мужчины, которые могут подарить сто тысяч лир, не станут отдавать их первой встречной. Прежде чем отдать такие деньги, они будут ухаживать за женщиной.

– И ты думаешь, что найдется такой мужчина, который принесет их тебе, когда на тебе такое платье? Надо начинать с самого начала. Говорю тебе, многие актрисы и герцогини начинали именно так, работая на улице.

– Назови мне хотя бы одну.

Нет, Валентина не могла сразу же назвать ни одного имени. Но ей так говорили. И потом, кто же этого не знает?!

– Женщины, которых ты сегодня видишь в мехах и в драгоценностях, которым ты протягиваешь руку за чаевыми и которые глядят на тебя, словно ты – прах,– все они ведь тоже спят с мужчинами за деньги. А звезды кино? Им ведь тоже приходится переспать со многими, прежде чем они становятся знаменитыми. Такие шлюхи, как я, делают то же самое, что и все.

– Нет, это вовсе не одно и то же!

Кармела не смогла бы ответить, почему она так сказала, но она была убеждена в том, что это совершенно разные вещи.

– Все это я говорила для твоего же блага. А там – поступай как знаешь,– сказала Валентина.

И ушла, раздраженная тем, что почувствовала презрение к своей особе.

Кармела потом долго не могла заснуть в своей каморке на антресолях. Она испытывала отвращение к самой себе, будто предложения Валентины было достаточно для того, чтобы замарать ее. «Прежде всего, то, что она говорила,– неправда. Вот киноактриса из пятьдесят пятого номера, она каждый раз спит с разными мужчинами, и поэтому-то у нее нет до сих пор роли».

Но в то же самое время она спрашивала себя, на что ей можно было в жизни надеяться. Все ее мечты были чистейшим безумием. Даже выйти замуж за ученика аптекаря типа Джино было больше, чем то, что она могла получить. И это подтверждалось тем, что он не прислал ей ни одного письма. И ей, несчастной, придется вкалывать вот так в течение неизвестно скольких лет, чтобы потом, возможно, выйти замуж за какого-нибудь официанта из ресторана отеля и под старость стать горничной второго этажа. От подобной перспективы ей стало так грустно, что хоть умри. И почему бы тогда ей не сопровождать время от времени Валентину в ее ночных прогулках?.. Самопожертвование ради самопожертвования... Что так нищета, что эдак... Она теперь уже ненавидела Валентину и была готова разрыдаться. Ей захотелось вновь стать Жанной, и, несмотря на то что времени было уже десять часов вечера, она отправилась в номер графини.

Глава XI

– Я пришла узнать, не нужно ли вам что-нибудь? – сказала Кармела.

Лукреция Санциани спать еще не ложилась. В старом дезабилье из черных со сложными и дорогими узорами кружев, которые двадцать раз напрасно штопались, поскольку от ветхости снова рвались, она сидела, приложив два пальца ко лбу и прищурив глаза. Волосы ее лежали на воротнике из длинного китового уса. Она походила на брошенную в тюремную камеру несчастную королеву – что-то вроде Марии Стюарт,– обреченную на вечное заточение.

Нет, она не дремала. Она, казалось, забылась и теперь, ни о чем не думая, плыла по морю своих воспоминаний.

Появление Кармелы ее удивило; она вздрогнула и несколько секунд глядела на девушку недоуменным взглядом. Потом на лице ее появилось нечто вроде разочарования. Молчание ее привело Кармелу в замешательство.

– Вам не нужна Жанна? – робко спросила она.

Санциани медленно встала. Она была пугающе величественна в этих валенсийских кружевах. Подойдя к зеркалу над камином, как бы для того, чтобы вызвать из зеркала прошлое, она несколько секунд простояла перед ним, словно на пороге распахнутой в темноту двери. Затем она обернулась с непонятным образом изменившимся лицом. Казалось, в комнате зажглись десятки люстр.

– Который час? – спросила она.

– Десять.

– Мы уже опаздываем. Но ничего. Он подождет. Прекрасно, что нас ждут всемогущие мужчины. Они любят, когда им есть еще что пожелать и когда перед ними иллюзия новой победы.

Кармела почувствовала, как нервы ее расслабились. Ее немая мольба была услышана. Великий фильм снова начал демонстрироваться для нее одной, и она покинула свою оболочку для того, чтобы снова жить жизнью своего загадочного персонажа.

– Я хочу, чтобы сегодня вечером ты была очень красивой и очень загадочной...– снова заговорила Санциани.– Открой-ка шкаф и возьми сари, что лежит на правой полке.

Кармела не знала, что такое сари. Но сделала вид, что ищет его. Черное бархатное пальто с потертостями, походившими на капли кислотных слез, пальто с оторочкой из меха пантеры – вот все, что она увидела в темном и пустом шкафу. На дне шкафа тускло блестели замки сафьянового чемодана, пряжки старых и растоптанных атласных туфель, защелка сумки, расшитый жемчугом в стиле барокко пояс.

– Нашла?

– Да-да,– ответила Кармела, закрывая шкаф, так ничего оттуда и не взяв.

– Да нет же, у тебя в руках ничего нет, ты смеешься надо мной. Я ведь сказала тебе, справа на полке.

Девушка снова открыла шкаф.

– Здесь какая-то коробка...– произнесла она нерешительно.

– Принеси ее сюда.

Коробка была совсем невесомой.

«Что могло лежать в ней когда-то? – подумала Кармела, ставя коробку перед Санциани.– Почему она ее сохранила?»

Какие воспоминания всколыхнули графиню, странными жестами берущуюся за пустоту?

– Мне подарил его индийский посол,– сказала Санциани.– Он специально выписал его для меня со своей родины. Я надевала его всего пару раз. Но, думаю, оно приносит счастье. Оба раза, когда я была в нем, со мной происходили счастливые события... Раздевайся!

Кармела попятилась.

– Ну же, скорее, Жанна, мы ведь и так опаздываем,– сказала Лукреция,– делай, что я тебе говорю, или я не стану больше с тобой заниматься. Снимай это убогое платье, ты в нем похожа на прислугу.

Голос ее звучал властно. Она гордо стояла в своих кружевах вдовствующей императрицы, и Кармела, побежденная и пристыженная, повиновалась. «Если нас кто-нибудь увидит... если об этом узнают...– подумала она,– меня непременно уволят. Что она хочет со мной сделать?»

Она сбросила с себя передник, сняла хлопчатобумажное платьице, аккуратно сложила их и повесила на медную спинку кровати.

– Снимай все. Не станешь же ты надевать сари на белую нижнюю рубашку. С сари носят тунику... И нет ничего страшного в том, что ты покажешься мне обнаженной, уверяю тебя. Стыд – это от неполноценности. Это добродетель, проповедуемая уродливыми женщинами... И от него следует избавиться сразу же, как только узнаешь, что ты красива.

В комнате горела лишь ночная лампа.

Кармела увидела свое отражение в зеркале: она стояла, скрестив руки на груди, ссутулясь; на бедре была заметна маленькая ямочка. Она чувствовала, что колени ее трясутся.

Санциани внимательно осмотрела ее с головы до пят.

– Ну-ка выпрями спину. Гордись своей грудью, гордись своим животом и своей кожей! – воскликнула она.– Отказаться от радости этой гордости – значит отрицать то, что дано Богом, хулить Всевышнего.

Кармела схватила свои одежды.

– Нет, синьора, я не хочу. Лучше мне уйти,– сказала она, и на лице ее было написано безумие.

И остановилась на полуслове, так и не сделав шага, и застыла от изумления, увидев, как старуха приподняла покрытую пылью крышку коробки, в которой действительно было нечто: великолепная ткань, тщательно сложенная и напоминающая наряд феи из сказки.

– Подними-ка руки,– сказала Санциани.– Постой, а где же туника?

И она сделала рукой неопределенный жест, означавший: «тем хуже».

Кармела, разведя руки в стороны, как бы предлагая полюбоваться своим телом, с замиранием наблюдала за тем, как из коробки появилась огромная шелковая вуаль темно-синего цвета невиданной на Западе тончайшей работы. Казалось, что нематериальная прозрачность ткани с вплетением золотой нитки вобрала в себя ночь и звезды.

Стоя не шелохнувшись, натурщица и статуя одновременно, Кармела чувствовала, как вуаль накручивалась вокруг ее тела. Вся кожа ее вздрогнула от соприкосновения с этой легкой паутинкой, сотканной руками человека. Под мышкой прошла чуть покалывавшая кайма, а золотые нити слегка раздразнили соски. Когда она открыла глаза и повернулась к зеркалу, то увидела, что вся она была окутана в небесный свод.

Вокруг нее мелькали ловкие опытные руки, совершавшие четкие движения. Время от времени Санциани отступала на шаг, чтобы полюбоваться своим творением не лишенным строгости взглядом.

– Он хочет тебя, а не меня,– сказала Лукреция.– Девочка, пришло твое время быть желанной и выбирать, сегодня вечером я могу или ненавидеть тебя, или руководить тобой. Бороться с тобой с помощью неравного оружия или послать тебя в бой под моим щитом... Что ты сказала? Возможно, но не стоит извиняться, дорогая! Ты не виновата в том, что тебе двадцать лет... Тебе надо сделать другую прическу. Сядь!..