Надрез - Марк Раабе

– Фон Браунсфельд лично назначил тебя программным директором?

– He himself[6]. И теперь я перед ним в долгу, а значит, должен что-то менять на канале.

Дэвид открывает рот, но не может произнести ни слова. Внутри у него все сжимается. Доктор Роберт Буг замер перед ним как воплощенный кошмар.

– Ну вот. И если хочешь и дальше работать здесь, тебе стоит всерьез отнестись к моей просьбе.

Дэвид ошеломленно смотрит на него – и ничего не может сказать.

Смартфон Буга звенит, пробивая дыру в тишине. Гризли тянется за телефоном.

– Редакционный отдел, – бормочет он. – Ну вот и все, дорогой мой. Звони, когда что-то придумаешь. И закрой за собой дверь. – Он машет рукой, точно отгоняя назойливую муху.

Дэвид выскальзывает за дверь, правда, так ее и не закрывает. Телефон в его пиджаке звонит в третий раз. Опять тот же номер. Опять полиция.

Глава 12

Габриэль, вперившись пустым взглядом в стену камеры № 5 в полицейском участке, прижимает к уху трубку радиотелефона.

«Ответь, черт возьми!»

«Он не ответит, Люк».

«Он ответит. Возможно, он не стал бы брать трубку, зная, что это я. Но он этого не знает».

«А что потом? Что ты ему скажешь? Привет, это я… В последний раз мы говорили двадцать лет назад, и добром это не кончилось, но сейчас мне нужна твоя помощь…»

Пи-ип… Пи-ип.

«Сколько раз тебе повторять? Он не ответит… и он тебе не поможет».

«Поможет! В конце концов, он мой брат».

«Вот как? А мне кажется, это ты всегда был ему братом. Но он тебе… Что-то я не припомню…»

С каждым очередным гудком холодные бетонные стены камеры точно сдвигаются. Габриэлю непросто находиться в этом замкнутом пространстве. И у него горло сжимается при мысли о том, что же случилось с Лиз.

Габриэль долго не решался позвонить Дэвиду. Некоторое время назад он увидел номер брата в телефонной книге Лиз – и с тех пор выучил наизусть. Но так и не позвонил.

Пи-ип… Пи-ип…

Гудки резко обрываются.

«Он сбросил звонок», – думает Габриэль, ошеломленно глядя на поцарапанный экран старого радиотелефона.

– Что же это за адвокат такой? – хрипло осведомляется полицейский, заглядывая в небольшое окошко в двери камеры. – Никогда его нет, когда он нужен, верно? Может быть, вам нанять кого-то другого?

Габриэль видит в окошке лицо копа – мертвые темные глаза, унылая вислая бородка, как у моржа, вдруг очутившегося в пустыне. Полицейский протягивает руку за телефоном, и Габриэль отдает ему трубку.

– Мне нужно поговорить с Греллем.

– Сейчас вы можете поговорить только со мной, – ледяным тоном возражает полицейский. У него заячий подбородок, жидкие светлые волосы липнут к черепу. – А в целом, я советую называть моего начальника по званию, а не по фамилии.

Он захлопывает окошко, и Габриэль опускается на койку. Грубая ткань коричневого покрывала царапает ладони и воняет застарелым потом.

Габриэль беспокойно обводит взглядом камеру: стены от пола до середины выкрашены в салатовый цвет, выше – побелены; в центре пола зияет дыра слива; в углу приткнулись умывальник и стальной туалет – его не сорвешь, не используешь для самоубийства, не разобьешь, зато смыв работает. Габриэля одолевают воспоминания о «Конрадсхее».

«Только не теряй контроль, Люк. Подумай о чем-то другом. Та история завершилась давным-давно».

Он с трудом отгоняет от себя воспоминания, и его тут же охватывает мучительная неуверенность. Где же Лиз? Что с ней случилось?

Он смотрит на зеленые стены, на тонкие трещинки в облупившейся краске – точно вены под кожей. Зеленые. Как глаза Лиз. Только у Лиз глаза намного темнее. Умные, веселые глаза. Пронзительный, проницательный взгляд.

Лиз. Журналистка. Тогда, после «Берлинале», когда она побежала за ним по улице, Габриэль думал, что она просто хочет забрать у него пленку. Пленку, на которой видно, как он победил чемпиона по боксу в тяжелом весе – этот чемпион нанюхался кокаина и набросился на Лиз. Тем не менее Габриэль клюнул на ее наживку. Она упомянула Дэвида – и это показалось ему весомым поводом уделить этой несносной барышне еще какое-то время.

Первые десять минут они просидели в баре молча. Габриэль пил черный кофе, Лиз – черный чай. Оба не насыпали в чашки сахар. Лиз смотрела на него, будто пыталась заглянуть в самую глубину его души. Ее взгляд был острым, как клинок.

Наконец она потупилась.

– «Treasure Castle». Вам знакомо это название?

Габриэль нахмурился.

– Телепередача, – подсказала Лиз.

– Я не смотрю телевизор.

– Вообще?

– Вообще.

– Почему?

– Терпеть не могу телевидение.

Лиз приподняла бровь.

– Многое же вы терпеть не можете.

Габриэль пожал плечами.

– А Дэвид Науманн? Его вы тоже терпеть не можете?

Габриэль отвернулся.

«Что я тебе говорил, Люк? Это была ужасная идея. И зачем тебе было туда идти?»

«Я просто хотел его увидеть. Посмотреть, как Дэвид сейчас выглядит, черт!»

«Глупости. Ты разве не понимаешь, к чему это может привести?»

«К чему?»

«К тому, что у тебя будут неприятности, естественно!»

«При чем тут вообще Дэвид? Ей нужна была помощь».

«Помощь! Ну конечно. И тебе, конечно же, нужно было вмешаться и спасать ее задницу».

«Ладно, прекрати. Сам знаю».

«У тебя серьезная проблема с тем, что ты рвешься спасать все задницы подряд. А теперь думай, как от нее отделаться».

Габриэль посмотрел на Лиз. Ее зеленые глаза точно производили вскрытие его души. Он знал, что лучше не задавать этот вопрос, но не сдержался:

– Так что с Дэвидом Науманном?

– «Treasure Castle» – это передача, которую он создал, реалити-шоу про поиск сокровищ. Произвело настоящий фурор. И сделано было отлично. Сейчас идет не только в Германии, права на адаптацию шоу выкупили еще в четырнадцати странах.

Габриэль равнодушно смотрел на нее.

– Вы правда не смотрите телевизор? – рассмеялась Лиз.

– Я ведь уже сказал, – отрезал Габриэль.

Она улыбнулась, и черты ее лица смягчились.

«Соберись, Люк. Она чертова журналистка. И ей нужна пленка. Ей нужна только пленка».

– Вы поэтому брали у него интервью?

– В целом, да. – Лиз кивнула. – Я хотела прояснить вопрос с судебным иском.

– Каким еще иском?

– Ну, передача пользуется колоссальным успехом. Но роялти, то есть выплаты за авторские права, якобы полагаются другому человеку. Ходят слухи, что Науманн украл чужую идею. У него могут быть большие неприятности. Речь идет о нескольких миллионах.

Нескольких миллионах? Габриэль попытался сохранить невозмутимое выражение лица.

– И каковы его шансы доказать свое авторство?

Лиз пожала плечами.

– Почему вас так интересует Науманн? Откуда вы его знаете?

– Это долгая история, – пробормотал Габриэль.

– Да бросьте, – настаивала Лиз. – Quid pro quo.

– Что?

Лиз улыбнулась.

– Это на латыни: то за это. Услуга за услугу. Я вам что-то расскажу, и вы мне что-то расскажете.

Габриэль поджал губы.

– Ну ладно. Впрочем, если не хотите, можете не говорить.

– Мы знакомы целую вечность. С детства, – подумав, недовольно проворчал Габриэль. – Я спас его из горящего дома.

Глаза Лиз широко распахнулись.

– Похоже, вам нравится спасать людей.

В ответ Габриэль криво улыбнулся.

Теперь, вспоминая об этом, он ежится от той ее фразы. Сколько беспомощности и страха было в голосе Лиз прошлой ночью… А он ее не спас.

Встав, Габриэль подходит к тяжелой двери, отметив, что серый металл не раз вскрывали лаком. Он колотит в дверь кулаками, но уже после пары ударов в плече вспыхивает боль и приходится остановиться.

Вскоре открывается маленькое окошко, за ним – морж с мертвыми глазами.

– Комиссар Грелль… – Габриэль старается говорить как можно вежливее. – Мне нужно поговорить с комиссаром Греллем.

Губы полицейского растягиваются в ехидной усмешке.

– Зачем?

– Пожалуйста, мы с вами это уже обсуждали. По той же причине, что и вчера ночью. Мне нужно выйти отсюда. Я никак не связан с убитым в парке, и я могу это доказать.

– Послушайте, тут каждый хочет выйти. И все утверждают, что не имеют ни малейшего отношения к преступлению, по подозрению в котором их задержали. Наш разговор ходит по кругу. Тем не менее скажу еще раз: если вы хотите выйти, то скажите мне, что вам известно, и уже я решу, звать ли комиссара Грелля.

«Всегда нужно говорить с главным, и никогда – с мальчиками на побегушках». Золотое правило Юрия Саркова. И в основном оно срабатывало. Только не в этом случае.

– Ну хорошо. – Габриэль едва сдерживается. – Главное, чтобы вы связались с ним поскорее.