Дело одержимого убийцы - Иван Бушман

Девочка принялась озираться. Это была она, сомнений не оставалось. А вот усатый занервничал, и это Марине совсем не понравилось.

— Эй, гражданин, — сказала она, перегораживая ему дорогу. — Вы куда это девочку тащите?

— Не ваше дело! — грубо ответил усатый и свернул между рядами машин, почти волоча начинающую хныкать Дашу за собой. Пикнул сигнализацией, открыл дверь, толкнул девочку на заднее сиденье, закрыл, повернулся… и столкнулся нос к носу с разъяренной валькирией.

— Немедленно. Выпусти. Ее. Обратно, — очень раздельно произнесла Марина: от бешенства перехватило горло, и говорить получалось только так.

— Да пошла ты на…! — заорал усатый киднэппер. От него отчетливо пахло алкоголем и еще какой-то сладковатой дрянью. Увидев, что его вопль не произвел никакого впечатления, он вынул из кармана и раскрыл нож-бабочку.

— Уйди, сука, а то попишу!

Марина улыбнулась ему мертвой улыбкой и вырвала переднюю дверцу автомобиля с корнем. Вспоминая этот эпизод потом, она никогда не могла до конца поверить, что ей это удалось. Да и она ли это была вообще? Но, тем не менее, здесь и сейчас валькирия по имени Марина с протяжным скрежетом вырвала водительскую дверцу из петель и отбросила ее, как пушинку. Нож в руке усатого задрожал. Жутко улыбаясь, она точно так же вырвала и отбросила пассажирскую дверь, и тогда он заорал в голос и побежал куда-то сломя голову…

— Вот и всё, — услышала свой голос Марина. Оказывается, она сидела на водительском сиденье, упершись лбом в руль. — Поехали домой, Даша.

— Поехали, — дрожащим голосом ответила девочка. — А вы добрая?

— Когда не злая, то очень добрая, — усмехнулась Марина. После пережитого ее потряхивало, и вставать с такого уютного кресла совсем не хотелось. Но — было нужно отвезти Дашу… на базу, наверное. А там пусть Горячев разбирается.

Впервые за долгое время на душе было спокойно и чисто. В обычном состоянии она измотала бы себе и ребенку все нервы, стараясь устроить его поудобнее, бесконечно выясняя, как он себя чувствует, соображая, куда его везти, и тому подобное. А сейчас… сейчас все это как-то отошло на второй план.

Она сделала главное — защитила ее. А для заботы у девочки есть свои родители.

Что-то ушло вместе с этой вспышкой священной ярости. Как там говорила Женя? «Принять злость и дать выход наружу». Что ж, кажется, она делает успехи.

Усмехнувшись, она полезла за телефоном — отзвониться Горячеву и заказать такси. Не ехать же по городу на автомобиле без двух левых дверей.

Глава 7

— Что, совсем-совсем не болит?

— Разматывай, говорю.

Лена Марченко с сомнением покачала головой, но, тем не менее, бинты на спине Валуйского развязала. Крови и ран она не боялась, но самовольно снимать повязки, которые наложил доктор… Впрочем, если это всего лишь обширные царапины, ничего страшного случиться не должно. Ведь не должно же?

— Разматывай-разматывай, — поторопил ее Игорь. — А то терпелка у меня совсем уже кончается.

— Что, так больно от повязок? — ужаснулась Лена.

— Нет, — страдальчески сморщился Валуйский. — Но чешется так, что я уже готов, как кабан, встать у дерева и драть об него бока.

— Сейчас почешем тебя, кабан, — хихикнула Лена, ловко разматывая бинты. — Но вообще, это же хорошо. Чешется — значит, заживает.

— Что, пшало, решил снять повязки? — меланхолично спросила подошедшая Аля. — Снимай, снимай, удивишься.

Сочина вернулась из своей поездки молчаливой и задумчивой. Как Лена смогла понять по их с Красновым негромкому разговору, старая учительница Али умерла, но что-то передала ей перед смертью. Однако, судя по тому, что никаких практических подвижек в деле не наступило, Князь пока не придумал, как это «что-то» использовать.

— «Пшало»? — удивился тем временем Игорь.

— «Брат», — кратко пояснила Аля. — Извини, переклинивает слегка. В Трефолево полдня по-цыгански говорила.

— Не за что извиняться, — улыбнулся Игорь. — «Брат» — это здорово. Пшало… надо будет запомнить.

— Ничего себе! — воскликнула Лена, как раз снявшая последний, пропитанный кровью слой бинтов. — Вы только посмотрите на это!

Посмотреть и правда было на что. На широкой спине Валуйского словно развлекался пьяный татуировщик, тяготевший к сюрреализму и имевший под рукой только розовую краску. Кожа была бессистемно усеяна розоватыми черточками разных размеров, сплетавшимися в хаотичный узор — словно изъезженный коньками лед катка.

Никаких открытых ран и следов крови. Никаких припухлостей и синяков. Ровная здоровая кожа в розоватых черточках. Всего лишь за пять часов сна!

— Хороший у тебя организм, пшало, молодой, здоровый, — с какой-то материнской заботой в голосе произнесла Сочина. — Вот Аля и подумала — зачем портить красоту? Нет, конечно, шрамы украшают мужчин, но не в таком же количестве. Без моего зелья это всё бы у тебя два месяца заживало, и точно остались бы следы. А так — завтра уже ничего видно не будет, если еще поспишь.

— Чесать можно? — спросил о наболевшем Валуйский. — Спасибо вам, Аля, конечно, огромное, но меня сейчас гложет только одно. Чешется — спасу нет.

— Можно, — милостиво разрешила Аля. — Только аккуратно, не сильно царапая.

Игорь чуть ли не бегом направился в ванную, торопливо закрыл дверь и сразу же удовлетворенно там заворчал, как большой кот.

— Мужчины! — фыркнула Лена.

— Ну правда, очень чешется, — беззвучно смеясь, вступилась за Валуйского Аля. — И чем быстрее восстановление, тем больше. По себе знаю. А он за несколько часов всё убрал. Сильный.

— Это да, — согласилась Лена, усилием воли изгоняя из воображения образ мускулистого торса Игоря, который она только что наблюдала. — Он сильный…

— Леночка, подойдите ко мне, — тихо позвал ее Горячев из комнаты отдыха.

Голос у него был, как всегда, сухой и небогатый на интонации, но за полгода работы под его началом Лена научилась различать в его речи кое-какие мелкие нюансы. Так что мысли о мужчинах вылетели у нее из головы разом — судя по голосу, шеф был озабочен чем-то очень серьезным.

— Да, Николай Васильевич? — сказала она, подойдя к дверям комнаты отдыха. Горячев лишь мотнул головой — проходи, мол.

Внутри, кроме Николая Васильевича, находились еще и Скрипка с Красновым. Вернее, находились их тела — где носило сознания и души самих экстрасенсов, знали только они сами, да и то не факт. Скрипка спал на диванчике, тяжело дыша. По его лицу стекали капли пота, белесые волосы слиплись, одежда в нескольких местах промокла. И, что хуже всего, сквозь бинты на плечах и ноге проступала свежая кровь.