То самое копье - Дмитрий Колосов

Харальд задумался. Его и впрямь ждали родные края.

— А кем будешь ты, монах? — зачем-то спросил он.

— Королем над королями! — белозубо улыбнувшись, ответил монах.

— Так не бывает! Стать королем над королями может лишь тот, кто крепко держит в руке меч!

Монах хотел ответить, но не успел, потому что из ближайшего проулка выкатился клубок намертво сцепившихся норманнов и горожан. Позабыв про монаха, Харальд бросился в гущу свалки. Когда же его меч поверг на землю последнего из врагов, конунг обнаружил, что монах исчез. А вместе с ним исчезло и копье, которое стоило больше любого меча, даже больше меча самого Одина. Одним словом, то самое копье.

Монах исчез, а Харальд, прозванный с сего дня Суровым, продолжил свой славный путь воина. Он вернулся с добычей в Константинополь, откуда отправился в новый поход — в Палестину. С крохотной дружиной он совершил то, что не удалось даже могущественным королям, ведшим за собою сотни полков. Он очистил от магометан Палестину, занял Иерусалим и дошел до Иордана, в водах которого омыл истомленное зноем тело.

Настало время возвращаться в родные края — там правил малолетний племянник Харальда, Магнус, ставший игрушкой в руках ярлов, и пора ему было потесниться на троне. Но императрица Зоя не желала расставаться ни с любовником, ни с доблестным воителем, она обвинила Харальда в том, что он присвоил часть добычи, и бросила его в темницу. Возможно, обвинение и не было огульным, так как вряд ли Харальд мог рассчитывать на теплый прием в Норвегии, не будь у него богатой казны. Но каяться и вымаливать себе прощение гордый викинг не собирался. Он бежал, а заодно поджег портовые склады, чтобы пламя пожара освещало путь героям, уплывающим в неизвестность ночи.

Харальд вернулся на Русь, где его радушно встретил Ярослав, отдавший отважному конунгу в жены любимую дщерь свою Елизавету. Затем Харальд вернулся на родину, где стал править вместе с Магнусом, а после смерти племянника был провозглашен единовластным королем. Все десять лет правления Харальда прошли в непрерывных войнах с датчанами. Удача чаще сопутствовала отважному королю, нежели отворачивалась от него. Он наголову разгромил флот своего врага Свена II, короля датского, после чего Дания признала независимость Норвегии. А затем Харальд решил, что пришла пора завоевать весь мир, и начал с Англии. Он набрал большое войско, вооружил его и снабдил всем необходимым. У воинов Харальда было все — отвага, сила, крепкие мечи и отливающие серебряным блеском щиты. Не было лишь одного — копья, которое возносит над королями, того самого копья… Но Харальд не подозревал об этом.

В конце лета 1066 года норвежцы отправились на запад и высадились на побережье Англии. В первом сражении удача сопутствовала Харальду, и его дружина наголову разбила вражеское войско у местечка Фулфорд. Но наступил роковой день, 25 сентября, когда сошлись на поле близ Станфордского моста дружины Харальда Сурового и правителя Англии Харальда сына Гудини. Бой был жесток и кровав. В самый разгар его вражеская стрела пробила шею Харальда, и тот пал, обливаясь кровью. Утратившие отвагу норвежцы бежали с поля битвы, но к брегам Англии уже спешили ладьи другого удачливого норманна — Вильгельма, которому назначено было судьбой через несколько дней сменить свое презрительное прозвище Незаконнорожденный на славное Завоеватель. Но эпоха Вильгельма еще не наступила, хотя эпоха Харальда уже кончалась. И странен был ее финал.

Сквозь смертельную пелену, застилающую взор, к Харальду явился монах, назвавшийся некогда Иудой из Кариота. И монах дал ответ, не услышанный Харальдом прежде.

— Почему же? — белозубо улыбнулся монах. — Иногда достаточно копья. При условии, что это то самое копье!

То самое копье…

Несмотря на то что с приходом весны в благословенную землю Ханаана дневное солнце начинает дышать жаром, ночи в эту пору еще прохладны. Прошедшая тоже не была исключением. Она принесла сырость и промозглость, на стенах и крышах домов проступили темные полосы влаги, на яркой зелени слезинками осела роса.

Центурион Гай Лонгин зябко поежился. Вообще-то он был покуда триарием и звался Гаем Кассием Лонгином, но ему вот-вот должны были присвоить звание центуриона, а родовое имя Кассий он отвергал, так как печальная память о Кассии, поднявшем руку на богоподобного Юлия, вызывала неприязнь как среди сограждан, так и у начальства. Мало того, совпадение было полным — Гай Кассий Лонгин!

Итак, Гай Лонгин зябко поежился, после чего решительно откинул шерстяное покрывало. Уже светало, и пора было вставать. Пора было будить неженок и лежебок, набранных в Сирии и Самарии, умеющих лишь жрать да пить. Триарий поднялся и, оправив тунику, направился к двери. Оставшаяся на ложе женщина сонно вздохнула и потянула на себя край покрывала. Лонгин, подавляя зевок, посмотрел на нее.

По праву старого и заслуженного воина он спал в небольшой комнатушке отдельно от прочих солдат. Он получал удвоенное жалованье и не назначался в ночные дозоры. И еще он мог позволить себе женщину, ибо у него был свой угол и водились деньги для того, чтобы купить любовь продажной девки из предместья. Эта была не больно-то хороша в постели, и триарий машинально подумал, что следует выгнать ее и подыскать другую, побойчей и помоложе. С этой мыслью он вышел в коридор, соединявший помещения дворца Ирода, отданные под казармы. Стоявший в дальнем конце коридора легионер кивнул Лонгину, тот небрежно махнул в ответ рукой. В этой чертовой стране, ставшей по воле императора римской провинцией, было неспокойно, и потому прокуратор приказал удвоить караулы и взять под охрану не только городские ворота и свою резиденцию, но и все здания, где проживали римляне. Даже у постоялого двора, предназначенного для мелких торговцев, отныне стоял караул из двух воинов.

Еще раз зевнув, Лонгин приотворил дверь в соседнее помещение, где спали легионеры. Три ряда дощатых нар, на которых храпели, ворочались и чесались во сне легионеры. В воздухе висел густой запах немытых мужских тел, чеснока и кислого перегара, какой остается после дешевого вина. Триарий невольно поморщился. Потом он крикнул прямо в темноту, едва разрушаемую тусклым светом, льющимся из небольших, расположенных почти под сводом окон-щелей:

— Подъем! — Лежебоки, как он и ожидал, и ухом не повели. — А ну, пошевеливайтесь, лежебоки! — рявкнул Лонгин. — А не то я прикажу принести свежих розог и как следует почешу ваши заплывшие задницы!

Его обещание было встречено веселее.

— Это, должно быть, очень приятно, начальник! — протянул, поднимаясь с крайнего ложа, сириец Малх — мужчина с округлыми формами и бабьей физиономией. — Отчего бы не попробовать…