Горькая звезда - Владимир Контровский

— Обойди их с этими и ударь с тыла!

Сонгвар из рода Свардов кивнул и начал, покрикивая на своих бойцов, помалу забирать вправо, так что в тот самый миг, когда основной отряд нападавших, отбивая мечами и топорами наставленные на них копейные острия, врубился в ромейский строй, разорители Велесова капища были почти одновременно атакованы с тыла.

Над Велесовой поляной взлетели к темному небу дикие крики сражавшихся, лязг железа о железо, треск столкнувшихся щитов и чмокающий звук рассекаемой плоти. Варяги ударили в ромейский строй и пробили его, как тяжелая льдина пробивает по весне хлипкую запруду. Наскоро выстроенная стена прямоугольных щитов рассыпалась.

В ромейском войске пехотинец — лишь инструмент в руках стратига и младшего командира. К бою один на один он не приучен — потеряв строй, паникует и теряется, даже если это крепкий боец из личной охраны порфирородной принцессы.

Увидев, как меч Владимира без видимого усилия пробивает тяжелый щит и кольчугу их командира, ромеи смешались, дрогнули и пустились в бегство, но было уже поздно. Мечи и секиры застоявшихся в мирной жизни варягов не знали пощады, так что к тому времени, когда князь, сам едва выйдя из боевого угара, рыкнул своим: «Охолоньте!», ромейские воины полегли все до единого — поляна была усеяна неподвижными и слабо шевелящимися телами.

Приходя в себя, Владимир оглядывал место сражения, пересчитывая глазами своих и проверяя, все ли целы, когда со стороны горящих домов на поляну, на ходу сбрасывая с плеч веревки, выбежал волхв — седой, с гривой волос до плеч и в длинной льняной рубахе.

— Остановите их!!! — крикнул волхв, указывая рукой на капище, над которым «черти» разворачивали свой требушет-журавль с раскачивающейся тяжелой бочкой.

Не дождавшись помощи, волхв обреченно махнул рукой и ринулся к камню. Дорогу ему перегородил один из фартучников — киевский князь признал в нем яйцеголового моавита, который пытался угрожать ему божьей карой. В руке яйцеголового сверкнул нож. Волхв — человек, никогда не державший в руках оружия, — охнул и, сложившись пополам, упал на землю.

«Если волхв на смерть пошел, лишь бы остановить этих чужих, значит, это неспроста», — подумал Владимир, бросаясь вперед и увлекая за собой воинов, едва переведших дух после отчаянной рубки с ромеями.

Когда до капища оставалось не больше десятка шагов, сразу два, а потом три «черта», словно язи на кукане, повисли на веревке, привязанной к проушине бочки, подвешенной к журавлю и наполненной почти до краев. На раскаленный камень обрушился поток ледяной воды. С шипением вскинулись вверх облака пара, и тут же послышался громкий треск, какой бывает зимой в лютый мороз, когда на Днепре лопаются громадные льдины. «Черти», радостно загомонив, разом прыснули из-под журавля, словно пастены из-под сунутой в щель лучины.

— Живыми брать! — приказал князь.

Дружинники кинулись врассыпную, охватывая фартучников широким полукольцом и прижимая их к озерцу. Сам же Владимир отыскал глазами лежащего волхва, подошел к нему и осторожно поднял за плечи.

— Жив ли?

Волхв с заметным усилием открыл глаза. Дыхание у него было тяжелым и частым.

— Они разрушили капище! — с натугой прохрипел он прямо в лицо Владимиру, не то вопрошая, не то утверждая, не то упрекая.

— Нет! — мотнул головой князь. — Цел твой камень, цел. Только треснул. А изваяние, что эти проходимцы сожгли, мы вам новое вырежем, это я тебе обещаю.

— Не сожгли, в озеро скинули, — поправил волхв, а потом, осознав сказанное ему князем, спросил с дрожью в голосе: — Как треснул?

— Пополам, от края до края, — пояснил подошедший Сонгвар и добавил: — Но беда небольшая, с трех шагов трещину уже и не видно. Всех семерых изловили, князь. Троих, правда, кончить пришлось: кидались с ножами, точно хорьки. А старшего взяли, вот он…

Дружинники приволокли и бросили перед князем на колени яйцеголового фартучника. В близоруких глазах египтянина читался одновременно смертельный страх и какое-то непередаваемое торжество, словно ему удалось выполнить что-то столь важное, что он почитал главным делом всей своей жизни.

— Святотатство ты затеял… — медленно произнес Владимир. Голос его был столь бесцветно-спокойным, что знавший конунга много лет Сонгвар напрягся и невольно провел пальцем вдоль лезвия дареной секиры. — Я тебе запретил капище трогать, да, видно, княжий запрет тебе не указ. Только вот не поспей мы вовремя, поутру на князя бы все подумали. Говори, кто тебя послал, и я, возможно, сохраню тебе жизнь.

Уши главаря осквернителей — точнее, их мясистые оттопыренные верхушки, — затряслись мелкой дрожью.

— Не убивай меня, князь! — пролепетал он, едва совладав с непослушной от страха нижней челюстью. — Этот камень — страшное зло, через которое в наш мир с того света пробивается всякая нечисть. Дьявол хитер, он совращает людей, подкупая их чудесами, а сам только и ждет своего часа, чтобы уволочь грешные души в ад! Ваш город был проклят, и мы пришли сюда, чтобы расколоть этот проклятый камень и навсегда затворить ворота, ведущие в преисподнюю!

Владимир покачал головой.

— Ты болтаешь несуразное, моавитянин. Сегодня ты нанес своей христианской вере вреда больше, чем сторонники Магомета. Нельзя лишать людей в одночасье их веры — нужно много времени и трудов, чтобы горожане сами поняли, что Христос сильнее всех старых богов!

Фартучник рассмеялся, словно баран заблеял:

— Мне нет никакого дела до этого вашего Христа. Мы служим не распятому проповеднику, а тому, чье имя не называют! Несколько сотен лет мы выискивали по всем землям дьявольские камни и уничтожали их, как могли. Этот был последним, так что теперь во всем мире воцарится то знание, которое записал со слов Бога на священной горе наш пророк. А значит, придет наше время!

— Я понял, о каком боге и о каком пророке ты говоришь, — князь усмехнулся. — Но то, что ты сотворил, у всех народов носит одно название — святотатство. А за святотатство, сам понимаешь, полагается смерть — как ни крути.

Владимир-князь сделал шаг назад, давая дорогу Сонгвару. Варяг улыбнулся мягкой добродушной улыбкой, небрежно взял осквернителя за скрученные за спиной руки и, сжимая в свободной руке секиру, поволок его, словно нашкодившего пса, к разбитому камню.

— Лесину подложи, лезвие затупишь! — посоветовал ему кто-то из дружинников. Но Сонгвар, которому не впервой было исполнять быстрые княжьи приговоры, в ответ лишь снова улыбнулся, швырнул моавита грудью на вырезанные письмена и обрушил на тонкую цыплячью шею тяжелое и острое как бритва лезвие, со свистом разрезавшее воздух. Удар был настолько выверен и точен, что секира, сделав свое дело, даже не задела камень. Сонгвар наклонился, подобрал отсеченную голову и, держа ее на вытянутой руке за жидкие волосенки, показал князю. Владимир сумрачно кивнул. Сонгвар, размахнувшись, швырнул голову в озеро. Из темноты раздался негромкий всплеск.

— Что с остальными? — спросил верный дан своего конунга.

— Тоже кончайте, — ответил князь. — Потом местных, кто уцелел, соберите. Своим убитым чтоб устроили по обычаю огненное погребенье, а ромейских воев и этих вот проходимцев, — он кивнул на обезглавленное тело, — пусть, словно собак, закопают.

Сонгвар, на всякий случай выставив караулы, принялся исполнять распоряжения князя. Сам же Владимир, завершив самые неотложные дела, вернулся к раненому волхву.

Волхв сидел с противоположной стороны Велесова камня, опершись спиной на торец. Над ним склонилась измазанная сажей девушка с разорванной на плече рубахой, и князь с удивлением узнал в ней золотоволосую красавицу, которую приметил у реки на крещенье.

Из темноты доносились грубые голоса — дружинники искали деревянного Велеса.

— Куда же он пропал? Может, сожгли все же?

— Нет. Местные говорят, что его точно в воду скатили!

— Конунг велел выловить и на место поставить. Только где ж его искать?

— Дуб — тяжелое дерево. Может, на дно ушел?

Волхв, слушавший разговор вместе с Владимиром, обреченно махнул рукой:

— Они ничего не найдут. В Почайну течением утащило. В Днепр вынесет, а там поминай как звали. До самых порогов может доплыть…

— Тебе виднее, — князь пожал плечами. — Сейчас скажу, чтоб не тратили время. Сам-то ты как?

— Жив, и слава Велесу, — ответил раненый. — Вот сейчас Вторуша, дочь моя, трав целебных принесет да отвар приготовит.

— Нож по ребру скользнул, — пояснила девушка, подняв глаза на князя, — отец будет жить. Но если б вы не поспели, они бы убили всех нас. — Она выпрямила гибкий стан и, не дожидаясь ответа, помчалась в сторону догорающих домов.

«Вторуша, — подумал князь, провожая ее глазами. — Второй ребенок в семье. Прозвища нет — стало быть, пока не замужем…»