Когда выбирается Я - Георгий Гуревич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я все думал: сумею ли выдержать характер? Готовил возмущенные речи, не без труда составляя длинные английские фразы в уме. В конце концов решил, что самое убедительное - быть кратким. Надо твердить одно:
"Я иностранец. Я гражданин Советского Союза. Я требую, чтобы меня доставили в консульство". Вот и все.
Наконец пляска на волнах прекратилась, суденышко заскользило по тихой воде. Послышались выкрики, относящиеся к причаливанию: "Держи! Крепи! Сюда кидай, разиня!" Стукнули сходни. Ведомый все тем же дулом, я с трудом выбрался на неподвижный настил. Пахло бензином, масляной краской, свежей ночной листвой, вермутом и почему-то женскими духами. Я подумал, что буду иметь дело с какими-то мелкими преступниками - с контрабандистами, возможно. Едва ли тут политическое похищение. Политические ловушки пахнут мокрыми шинелями и крепким табаком. Не духами, во всяком случае.
И когда мне развязали глаза, я увидел, что действительно нахожусь в частном доме, в большой комнате, которая в Канаде считается за полторы (там даже в объявлениях пишут: "Сдается квартира, в Г/а, 2'/2, 3V2 комнаты"). Полторы комнаты-это гостиная плюс ниша с электрической плитой, холодильником и шкафчиком для посуды. Вот в этой половинке и расселись, расставив бутылки, стаканы и сифоны с содовой, толстяк ("Гора Мяса"-назвал я его мысленно), Перебитый Нос и Плащ.
А против них верхом на стуле сидел еще четвертый, старик лет шестидесяти, щупленький, с непомерно короткими ручками, одетый с подчеркнутой аккуратностью, до синевы выбритый, с прямым пробором в редеющих волосах, даже наманикюренный. Он-то и оказался зачинщиком.
- Так это и есть чудо-сыщик?- спросил он, глядя на меня с презрительным сомнением.
Я сказал:
- Я гражданин Советского Союза. Я требую, чтобы меня немедленно доставили в консульство.
- Дай ему, чтобы не сопел,- сказал щупленький. Толстяк, Гора Мяса, привстал, размахнулся своим кулачищем. Но недаром я работал с милицией два месяца. Кое-чему научился там. Я ударил ногой... по всем правилам самбо. Толстяк взвыл и откатился в угол. Впрочем, я тоже упал, потому что тут же меня хлестнуло кнутом по ноге, по той единственной, на которой я стоял, ударяя.
- А я умею стрелять,- сказал щупленький, помахивая дымящимся пистолетом.
Я сидел на полу. На брюках пониже кармана расплывалось липкое пятно. Жгло невыносимо.
- Дай ему!-повторил чистюля.-Нет, не ты, Боб, ты убьешь со зла. Дай ему, Боксер.
Надеюсь, читатели, никогда вам не придется испытать такого. Очень это скверно, когда тебя бьют сапогами куда попало, связав предварительно руки. Это даже не очень больно, больно только в первый момент. Это обидно и унизительно. Ты человеком себя не чувствуешь. Человек - это борец за жизнь, а ты - мешок для тренировочного битья. И обидно, и до слез себя жалко: вот был у мамы любимый сын, ухоженный, взлелеянный, был примерный ученик, отличник учебы, аспирант на государственной стипендии, гордость педагогов, будущий научный работник с редкой специальностью, владелец уникального дара, для всего человечества важного. И что он сейчас? Мешок для битья.
- Хватит, Боксер. Я с ним поговорить хочу.
- Я требую, чтобы меня доставили в консульство...
- Какие консулы у нас в Мэне? Первый раз слышу. Дурачок нам попался какой-то несообразительный. Добавь ему еще, Боксер, чтобы шарики вертелись лучше.
Бьют, бьют, перекатывают по полу. Головой мотаю, прячу лицо от сапог.
Уже погодя, когда битье кончилось, начинаю соображать. Почему помянут Мэн? Мэн вовсе не в Канаде, это один из американских штатов, крайний северо-восточный. И, кстати, он на берегу океана. Неужели меня завезли в Мэн? Когда же мы пересекали границу? По морю ее обошли, что ли? А не тогда ли, когда Джереми показывал документы у шлагбаума?
- Стоп, Боксер, дай ему отдохнуть. Слушай, суперсыщик, теперь я задаю вопросы. Это правда, что ты нюхом чуешь криминал, как пес идешь по следу? Правда? А не можешь ли ты разнюхать что-нибудь полезное: сундук с золотом или бумажник с долларами в чужом кармане? Мы потерпели убытки на тебе, нам нужна компенсация.
За моей спиной послышалось невнятное мычание.
Главарь шайки вскинул глаза:
- Ыу что там? Выньте кляп, пусть говорит.
- Босс,- сказал хриплый голос, откашлявшись,- эту ищейку надо убрать. Он всех нас уже запомнил своим проклятым носом, все равно как отпечатки пальцев снял. От него не избавишься, узнает в любой маске.
Так мало слов, так много стало ясным сразу.
Хриплый голос принадлежал Джереми, моему гидуконсультанту. Стало быть, он был не только полицейским чином, но и членом этой шайки, вероятно, пособничал при похищении картин, а когда я нашел их, предупредил главного вора и помог ему скрыться. И вот теперь, опасаясь, что я "все разнюхаю своим распроклятым носом", увез меня в логово шайки. И убеждал убрать меня, убить как опасного свидетеля.
- Пусть покроет убытки. Пусть поработает на нас своим носом,- сказал босс.- От мертвых прибыли нет.
- От живого может быть вред,- настаивал предатель.- Он нас всех запомнил, этот гибрид, помесь человека с лягавой.
- Я заставлю его молчать. У меня длинные руки. (Довольно комичное утверждение со стороны короткорукого старичка.)
- Босс, не забывай, что он советский. Как ты его достанешь в Москве? Это и ФБР не под силу.
Главарь задумался. На моих глазах решался вопрос: сейчас меня убьют или немного погодя? Пассивность была бы губительной.
- У меня особое чутье временно,- сказал я.- Я могу его ликвидировать. Даже собирался ликвидировать. Могу это сделать хотя бы сейчас.
- Кто тебе поверит?
- Глазами будет видно. Нос у меня изменит форму. Будет нормальный, тонкий, даже с горбинкой.
Не ведал я, что это пустяковое замечание решит мою судьбу. Когда все зависит от одного слова, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
- Совеем другой нос?-вскричал визгливый женский голос где-то у меня за спиной.- Красивый нос, тонкий и с горбинкой?
На сцене появилось новое действующее лицо: пышная женщина лет около сорока с красным лицом, как бы пылающими щеками, жирными, ярко намазанными губами и невзрачным носом-пуговкой. Она выскочила вперед, и у всех мужчин разом изменилось выражение. На лице у главаря, державшегося этаким властным Наполеоном, появилась заискивающая угодливость. Видимо, пышнотелая красавица, жена или возлюбленная, очень нравилась ему, щупленькому коротышке. Помощники его криво заулыбались, морщась. Вероятно, они не одобряли главаря, который их "на бабу променял". На лице же Джереми выразилось тупое, покорное отчаяние. Я все это замечал. Я уже отошел от побоев и напряженно боролся за жизнь, старался найти любую ниточку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});