Возьми меня, моя любовь - Грация Верасани

— Непременно.

Уезжаю, и мысль стать постоянным клиентом мне на ум не приходит.

Жизнь жестока ко всем. Курение, алкоголь, еда, беспорядочный секс, религия, нью-эйдж, уфология, кишечные колики, психосоматические болезни, садомазохизм. У каждого есть право выбрать отраву по вкусу.

17

«Савур»

Нет, не в первый раз была я в частном клубе…

Лето 1998 года. Окрестности Милана. Саверио нюхает кокаин до концерта и после. В два часа мы усаживаемся в «Пассат» и вместе с Винсом, певцом «Сета Круда», и его невестой, которой дали кличку Кортни Лав за сходство с бывшей женой Кобейна, направляемся в клуб «Савур».

Словно на арене, мы сидим на ступенях амфитеатра, обтянутых темным потертым бархатом, и наблюдаем нагромождение голых тел на огромной круглой кровати, поставленной в центре зала и освещенной маленькими прожекторами. Медленная музыка вплетается в разноголосые стоны.

С легким любопытством я слежу за кульбитами пышной крашеной блондинки, которая переходит от мужчины к мужчине в искусной подсветке нескольких слабых прожекторов. Бесполезно воображать, будто хоть что-то связывает ее с временным партнером. Бешеный секс не имеет связи с отношениями, по крайней мере, не здесь. Только я, сторонняя зрительница, строю предположения.

Кортни смеется. Винс тоже, но по нервным смешкам, которые он издает, понятно, что от секса без прикрас ему становится неловко.

Помню, как думала, что во времена моей матери женщине ничего не оставалось, кроме как сидеть в сторонке и ждать приглашения на бал от какой-нибудь каланчи с розой в руке. Да, времена решительно изменились: теперь можно на глазах у всех голышом погрузиться в оргию.

Саве, полуразвалясь на низких ступенях амфитеатра, разглядывает спектакль, курит и зевает. Единственное, что вроде бы его задевает, — детское изумление, с которым Кортни пронзительно выкрикивает замечания, точно подросток в Луна-парке. Я сижу в нескольких шагах от остальных, под обстрелом мужских взглядов. Мужчины дожидаются сигнала; немного погодя соображаю, что провоцирую двусмысленность, а именно этого мне и хотелось бы избежать. Опустив глаза, прекращаю осматриваться.

Позже, прогуливаясь по длинному коридору из кабинок, Кортни и Винс заглядывают в окошечко одной из дверей и глядят на эротические забавы случайной пары или, быть может, мужа с собственной женой. Мне неинтересно и совсем не смешно.

Единственное, о чем я способна думать, — как избежать преследования незнакомца, который движется в нескольких сантиметрах за мной, в то время как стены заведения сочатся многолетним запахом секса — кислым и мускусным запахом смазки и спермы. Чужой секс всегда дурно пахнет.

Почувствовав, что меня лапают, мчусь через коридор до самого бара; вывернувшись из лап, мажу ладонью по бритой щеке. Иду, не поднимая глаз, в гулком окружении завываний и жестов, которые дублировала тысячу раз. Было бы смешно, но, сколько ни стараюсь, рассмеяться не могу.

Потом все заканчивается.

В темном углу бара держу пустой бокал, а Винс стоит рядом, перегнувшись над стойкой.

— Выйдем, подышим, — предлагает он.

В следующие полчаса мы не говорим друг другу ни слова.

Ни ему, ни мне нечего сказать, и мы курим, будто работаем: сигарету за сигаретой. Ждем остальных. Очень холодно.

— Пойду позову их, — говорю я в конце концов.

Возвращаюсь в клуб, снова прохожу весь коридор, заглядывая в окошко каждой кабинки. Наконец нахожу ту, которая меня интересует.

Саве стоит, спустив черные джинсы и опираясь о стену. Кортни Лав сосет его с педантичной тщательностью; я вижу, как длинные, покрытые лиловым лаком ногти гладят основание члена. Он прикрыл глаза и двигает взад-вперед голову женщины, навязывая более быстрый темп.

На несколько мгновений я приваливаюсь к стенке коридора и замираю, руки почему-то становятся липкими.

Вновь выхожу из клуба «Савур», возвращаюсь к Винсу и говорю:

— Они танцуют, скоро придут.

Он поднимает глаза, словно поверил мне, и, кивнув, расслабляется.

Когда парочка возвращается, их глаза сверкают. Представляю, как через пару дней Винса вышвырнут вон из жизни Кортни; знак рока, которым он помечен, еще не ощущается.

Саве берется за руль с обычной экспрессией.

— Габри, любовь моя, — говорит он чуть погодя, — как называется гостиница?

— «Мини Отель», сверни направо на первом перекрестке.

Легко помнить дорогу, когда точно знаешь, куда должен ехать. Есть тысячи внезапных объездов, кривых знаков, стертых указателей, дверей на пути, которыми нужно уметь пренебречь, если твоя цель пряма, нет окольных путей, и ты не можешь позволить себе ошибку. Рассудком можно управлять, если не отводить взгляда от главной дороги, включить стерео и прибавить громкость.

— Сперва направо, а у светофора снова налево.

Саве слушает указания. Одна рука на руле, другая у меня за спиной, та же рука, которая несколькими минутами ранее нажимала на голову Кортни. Сложно поверить, но во мне живет вся любовь мира и вовсе не собирается уходить из-за такой малости. Саве отыскивает дорогу, поглядывая на мой профиль. Сколько всего должно произойти, прежде чем я скажу: «У нас все кончено, ты же понимаешь?» Когда любишь, ты слеп и глух.

Той ночью мы еще могли быть вдвоем. Закрыть глаза. Любить. Понимать. Я слишком устала для занятий любовью. Саве подумал, что это месть; на самом деле у меня было только одно желание — уснуть.

18

Вечер в «Зеленой бухте»

Выхожу из дома и поднимаюсь по лестнице на один этаж, намереваясь наскоро перекинуться парой слов с Вероникой. Дверь открывает женщина, которую я никогда раньше не видела, и говорит, что ни Тони, ни его дочери нет дома.

— Входите быстрее, — приказывает она твердо, непреклонным тоном. — Они скоро вернутся.

Женщина жмет мне руку и представляется:

— Таня. Не знаю, помнишь или нет… Я работаю гардеробщицей в «Синей ночи».

Тане около сорока, и под лиловым вельветовым халатом с золоченой каймой на ней ничего нет. Она провела меня в гостиную, растирая короткие темные волосы, еще влажные, махровым полотенцем. Я сажусь на секционный диван в форме буквы U перед огромной картиной маслом, на которой изображен паяц; свет заката падает сквозь грязные стекла единственного окна.

У гардеробщицы вид перезрелой гангстерской куколки, она кидает полотенце на пол и грудным голосом спрашивает, что принести — коньяку или кофе?

— Ничего, спасибо, — отвечаю я. — Откуда ты?