Маленькое одолжение - Джим Батчер

Я считаю себя приличным человеком. Но не всегда.

Я, конечно, могу найти себе каких-нибудь оправданий, если хотите. Я могу, например, сказать, что сделался круглым сиротой в шесть лет. Или что вырастивший меня приемный отец подвергал меня таким психологическим и физическим истязаниям, что вам и не снились. Или что всю свою взрослую жизнь я находился под подозрением у Белого Совета, хотя делал все, что в моих силах, чтобы проводить в жизнь его, Совета, идеалы и принципы. Или, возможно, я мог бы сказать, что повидал за свою жизнь слишком много человеческих боли и страданий, или слишком много всякой гадости насмотрелся своим чародейским зрением. Я мог бы пожаловаться на то, что мне самому доводилось попадаться в когти порождениям ночи, и что окончательно оправиться от этого я не смог до сих пор. Я мог бы сказать, что я даже выспаться по-человечески давным-давно не могу.

И ведь все это чистая правда!

Дело просто в том, что всего лишь часть меня настолько уж непривлекательна. Та часть, которая жаждет испепелить моих врагов, пользуясь имеющейся в моем распоряжении силой, которая устала от незаслуженных обид. Тот тихий голос у меня в голове, который советует мне порой забыть про все правила, про ответственность и делать только то, что мне хочется.

И на какое-то мгновение я представил себе, как все было бы, если бы я принял предложение Мэб. Жизнь среди сидхе была бы… полной. Во всех доступных смертному воображению смыслах. Ну, например, почему бы мне не пожить в собственном доме? Блин, в большом доме, может, даже в замке. Куча денег. Горячий душ ежедневно. Каждый обед — как пир. Я смог бы позволить себе любой прикид, любую тачку. Может, смог бы попутешествовать немного. Побывать там, где давно мечтал побывать. На Гавайях. В Италии. В Австралии. Научился бы ходить под парусом — мне всегда хотелось научиться ходить под парусом.

Ну, и женщины — а как же! Горячие, холодные — на любой вкус. Неземной красоты и чувственности, вроде той, что стояла передо мной. Зимний Рыцарь обладает статусом и властью, а сидхе от этого тащатся еще больше, чем мы, смертные.

Я смог бы… да почти все, что угодно.

И стоило бы мне все это всего лишь моей души.

Нет, я не имею в виду ничего такого, магического или метафизического. Я говорю о том, что делает меня собой, Гарри Дрезденом, какой он есть. И если я утрачу это — то, что определяет мою личность — что тогда останется?

Набор биологических веществ и функций. И горечь утраты.

Я хорошо понимал это. И все равно, прикосновение ледяных губ Мэб к моему уху продолжало жечь меня, с каждым вдохом разбегаясь по телу медленными волнами наслаждения. Одного этого более чем хватало, чтобы заставить меня колебаться.

— Нет, Мэб, — произнес я, наконец. — Я не хочу этой работы.

Спокойным, тяжелым взглядом она всмотрелась в мое лицо.

— Лжец, — негромко заявила она. — Ты хочешь этого. Я же вижу — хочешь.

Я стиснул зубы.

— Та часть меня, которая хочет, не имеет права голоса, — возразил я. — Я не собираюсь принимать ваше предложение. Точка.

Она склонила голову набок и еще раз посмотрела на меня.

— Настанет день, чародей, и ты будешь валяться у меня в ногах и молить, чтобы я одарила тебя мантией.

— Но не сегодня.

— Не сегодня, — согласилась Мэб. — Сегодня ты окажешь мне услугу в счет долга. Как я и говорила.

Мне не хотелось слишком уж задумываться об этом, но и открыто соглашаться с ней тоже не хотелось. Поэтому я просто кивнул в сторону клочка мостовой, где только что находились снежные фигурки.

— Кто увез Марконе?

— Не знаю. Это одна из причин, по которым я выбрала тебя своим эмиссаром. Ты обладаешь даром находить пропавшее.

— Если вы хотите, чтобы я сделал это для вас, мне придется задать вам несколько вопросов.

Мэб подняла взгляд вверх, словно советуясь с невидимыми за снежной завесой звездами.

— Время, время, время. Неужели ему никогда не будет конца? — она тряхнула головой. — Дитя чародейки, почти час прошел. Мне пора возвращаться к своим обязанностям — как и тебе. Тебе пора встать и немедленно покинуть это место.

— Почему? — осторожно поинтересовался я, вставая.

— Потому что твой маленький вассал, предупреждая тебя об опасности, имел в виду не меня.

Ураганный ветер и буран, бушевавшие на улице за пределами переулка, разом стихли. На противоположной стороне улицы стояли лицом к нам двое мужчин в длинных пальто и широкополых шляпах-стетсонах. Я кожей ощутил давление их взглядов, и мне почему-то показалось, что они удивлены, увидев меня.

Я резко повернулся спросить у Мэб, что это за фигня, и обнаружил, что она исчезла. Грималкина тоже след простыл — и все это без малейшего шевеления магических энергий. Круто.

Я повернулся назад как раз вовремя: типы в стетсонах сошли с тротуара и начали пересекать мостовую. Длинными скачками. Оба почти не уступали мне ростом и превосходили сложением. Снег продолжал идти, и вся улица превратилась в ровную белую простыню.

И на этой белой простыне отчетливо виднелись оставляемые ими следы заостренных копыт.

— Блин, — выдохнул я и припустил назад по узкому переулку.

Глава СЕДЬМАЯ

При виде моего отступления типы в стетсонах откинули головы и испустили пронзительные, блеющие крики. Шляпы при этом свалились, и взгляду моему предстали бараньи морды с рогами. Бебеки, чтоб их. Эти, правда, показались мне крупнее, чем те, кто нападал на меня в первый раз. Крупнее, сильнее и стремительнее.

И по мере того, как они начинали догонять меня, я заметил еще одну подробность.

Оба достали из-под пальто автоматические пистолеты.

— Только этого еще не хватало, — буркнул я на бегу. — Это нечестно.

Оба открыли по мне беглый огонь, и это мне очень не понравилось. Пусть я и чародей, но пуля в башку разворотит мне мозги точно так же, как любому другому. Еще меньше мне понравилось то, что они стреляли не веером. Попасть в движущуюся цель нелегко даже из автоматического оружия, так что старый, добрый метод стрельбы длинными очередями основан на чисто математических принципах: чем больше выпущено пуль, тем больше шанса во что-нибудь попасть. Но не наверняка.

Бебеки стреляли как профессионалы. Короткими, прицельными очередями — с поправкой, конечно, на то, что стреляли они на бегу.

Что-то врезалось мне в спину чуть левее позвоночника — ощущение было такое, будто меня с размаху ударили костяшкой пальца. Не самое приятное ощущение. Я пошатнулся — не столько от силы удара, сколько от неожиданности. Тем не менее, я продолжал бежать дальше, как можно сильнее втянув голову в плечи. Заговоренный материал ветровки выдерживал попадания бебекских пуль, но из этого вовсе не следовало, что какая-нибудь из них не угодит в оставшиеся незащищенными ноги — а это означало бы для меня почти верную смерть. Ну, разве что бебекам пришлось бы приложить для этого чуть больше усилий.