Завтра мы будем вместе - Галина Врублевская

Я лишь мельком увидела его лицо, толком не разглядев: его закрывала тень от лакированного козырька фуражки.

Только через день, на практике, я смогла увидеть Островского близко.

Капитан второго ранга, мой отец, Валерий Валерьевич Островский, вернулся на штатное место своей работы, в лабораторию. Я смотрела на него во все глаза, ожидая, что он тотчас признает во мне дочь. Но он обращал на меня внимания не более, чем на остальных. Островский оживленно обсуждал с сослуживцами результаты испытаний, тут же набросал план научной обработки привезенных материалов. Материалы представляли собой магнитные пленки с записью шумов моря и кораблей. Причем и Серов в присутствии Островского держался с нами подчеркнуто вежливо. Он отчитался о проведенной работе и кратко охарактеризовал нас, студенток. Похвалил Оксанку и Эльку, но про меня заметил, что эта девушка, Катя Петрова, относится к делу легкомысленно, пропускает практику. Ей, то есть мне, нельзя доверить важную работу.

Вот гад, какой принципиальный стал, когда я его отшила. Я действительно пропустила несколько занятий, но я же не дура. Кем он меня перед Островским выставляет! Но Островский, кажется, не принял всерьез данные своим помощником характеристики на студенток.

— Подожди, Анатолий, мы с тобой вначале сами разберемся, а потом объясним девочкам, что от них требуется.

Потом повернулся к нам троим и скомандовал:

— Вот что, девчонки, отправляйтесь сегодня домой, отдыхайте, а к завтрашнему дню мы подготовим вам фронт работ.

— Завтра воскресенье и юбилей части! — напомнил Задорожный.

— Тем более, девочки. Идите чистите перышки, готовьтесь к празднику, а работу начнем с понедельника.

Мы покинули научно-исследовательский корпус и отправились на море. День был ясный, солнечный. Мы плюхнулись на мелкий мягкий песок. Девчонки, завидуя моему загару, подставили свои бледные спины неяркому балтийскому солнцу. Они оживленно обсуждали завтрашний праздник. Я не принимала участия в разговоре. Я раздумывала, как неудачно началось мое знакомство с отцом. К своему удивлению, я обнаружила, что тоже, как и Юрка, не заметила каких-то особенных черт в его внешности. Рост — средний, сложение — среднее, нос немного расширяется на кончике — прямо милицейский протокол. Но волосы! Как Юрка не заметил их отливающую соломой желтизну! Такие же желтоватые блондины встречались повсюду среди местных эстонцев. Я вспомнила рассказ военрука дяди Гриши о первом Островском в городе-крепости, сообразительном чухонце, как тогда называли финнов. Увы, мои волосы были темными, но носы наши были похожи.

И тут я вспомнила еще одну примету, характеризующую внешность Островского. Его глаза. Карие глаза при светлых волосах — это большая редкость.

Вот так всегда, самое явное почему-то проскакивает мимо сознания. Я сегодня же решила поговорить с Островским и признаться, что я — его дочь. У меня, кстати, тоже карие глаза.

На работе вступать в личный разговор было неуместно, оставалось подловить Островского на спортплощадке. Я уже заметила, что в гарнизоне спортплощадка была центральным местом, вроде Невского проспекта в нашем Питере. Разумеется, не все жители городка занимались спортом, но так или иначе топтались здесь. Подростки сражались в волейбол и кидали мяч в корзину. Офицеры бросали биты, сбивая фигуры городков, а жены просто чесали языки и присматривали за младшими детьми, сновавшими тут и там. Островский сидел на зрительской скамье у беговой дорожки, обняв за плечи свою жену, хрупкую женщину с реденькими белесыми волосами. Она была совсем не похожа на других гарнизонных дам, отличающихся громкими голосами и одевающихся с нарядной пышностью. В предыдущие вечера я ее тут не видела. Вероятно, без мужа она не выходила на местный Бродвей. Изредка к ним подбегали их дети — долговязый старшеклассник Максим и Марина, по виду пятиклассница. Как-то они отнесутся ко мне, когда узнают, что я — их сестра?

Я все надеялась, что Островский встанет и отойдет от своей жены, но он явно не собирался никуда уходить. В очередной раз, когда Марина отбежала от отца, я подошла к ней. И тут же попросила ее позвать отца для важного разговора.

— Вы проходите у него практику? — уточнила Марина. — Папа рассказывал, что у них появились студентки, две старательные, а одна с ленцой. Вы какая? — невозмутимо спросила она.

— Конечно, старательная, — обманула я ребенка. — Мне надо трудную задачку с ним обсудить.

— А, понятно, папа и мне помогает трудные задачи решать.

Она подпрыгнула на месте и помчалась к отцу передать мою просьбу.

— Валерий Валерьевич, — обратилась я к нему, когда он подошел ко мне, — разрешите вас на пару слов по конфентцальному вопросу.

— По конфентному вопросу или конфиденциальному? — с улыбкой уточнил он.

— Ну, вы поняли, — смутилась я.

— Я к вашим услугам, Катя.

Оказывается, он запомнил мое имя, хотя там, в лаборатории, не удостоил не единым словом.

Мы вышли на песчаную дорожку, бегущую вдоль пляжа. Я не знала, как начать разговор. Наполовину скрытые водой, над пляжем возвышались большие валуны и камни поменьше. Волны не спеша набегали на берег и с легким шелестом откатывались назад, прячась за камнями. По темному морскому простору непрестанно гулял луч прожектора, выхватывая то корабль вдали, то подводную лодку за причалом. Изредка луч прокатывался над берегом. Часть валунов вросла в сушу. Внезапно я узнала место, где провела ночь с Иваном. Некстати вспомненное обстоятельство совсем лишило меня уверенности. Но сегодня берег освещал не только луч прожектора, но и блеклый свет лунного диска.

Я злилась на Островского, что он не хочет помочь мне начать разговор. Разве благородные офицеры так ведут себя с дамой? Или я была для него не дамой, а всего лишь нерадивой студенткой.

Мы дошли до конца пляжа: и совершенно не удивленный моим молчанием Островский просто сказал:

— Ну что. Катя, вернемся к обществу.

Молчать дальше было глупо. Я решилась:

— Валерий Валерьевич, у вас была в училище знакомая девчонка по имени Нина?

Мой спутник от удивления и неожиданности остановился. Не знаю, каких вопросов он от меня ожидал, но явно не такого.

— Нина? — переспросил он. — Мою жену зовут Нина.

— Я имею" в виду другую Нину, фельдшера в училище.

Островский задумался, припоминая былые годы, и с легким оживлением произнес:

— Фельдшерица Нина? Ну разумеется, помню ее.

Мы же с ней родом из одного городка были, кронштадтские. И что она — привет передает?

Я убедилась, что он действительно вспомнил мою мать.

— Я — дочь Нины из Кронштадта и ваша дочь! — выпалила я. Будь что будет.