Крылья ужаса. Рассказы - Юрий Витальевич Мамлеев

соседу, через квартал, к дружку, так как было уже поздно. Злоба и желание отомстить Володе объяли её, на время даже затмив ненависть к Ире.

В квартире стало пустынно и тихо. Софья Борисовна была чудовищно покойна, когда спала. А Ира словно замерла в своей комнате. Зоя долго не могла прийти в себя и бродила по комнате и коридору. У неё возникла даже мысль запрятать Володю в тюрьму, раз и навсегда избавившись от него. Но для этого нужны были бы показания Иры, в том смысле, что Володя её растлил. Тогда за растление ребёнка ему могли бы дать много лет. А он, со своим здоровьем, долго бы не выдержал, издох, думала Зоя. Однако многое зависело от медицинского осмотра Иры и от «легенды». А Иру нетрудно было бы уговорить, эта тварь способна на всё.

Конечно, по существу, Зоя была убеждена, что растлительницей выступала Ира, что именно она инициатор. «Ира уже давно лезла к нему», – вспыхивало в сознании Зои. Попеременно ненависть то к Ире, то к Володе волнами сменялась в её душе. Она не могла сосредоточиться сразу на двоих; когда думала об одной, забывала о другом, и наоборот.

Так в полудрёме и тоске прошло много времени. Приближалась настоящая ночь. Зоя иногда ненадолго выскакивала из дома и в лёгком забытьи бродила во дворе. Иногда ей казалось, что кто-то за ней следит. Шорох, дыхание, тьма. Но как будто никого не было…

Вернувшись, она наконец вздремнула на диване, при свете. Но вскоре проснулась и опять стала ходить по квартире. Старуха, конечно, глубоко спала. Эта история извела Зою. Естественно, то, что натворила Ира два дня назад, когда Зоя принеслась к Гале и её друзьям, не решаясь, однако, им высказать и тень того, что произошло, было невероятно, инопланетно, история с Володей казалась чепухой сравнительно с тем. Но это не касалось её лично. А теперь касается.

В своём возбуждённом хождении Зоя несколько раз останавливалась перед дверью в комнату ребёнка. Свет от настольной лампы горел там, но Зоя чувствовала, что девочка в конце концов заснула. Вдруг ей пришло в голову открыть дверь. Она запиралась только на крючок. Зоя была уже босиком и ступала беззвучно, как ангел. Она достала железку, просунула в щель (дверь была чуть-чуть покосившаяся, ненадёжная) и скинула крючок. Тихо открыла и вошла.

Девочка не проснулась. Она лежала на постели, скинув до живота одеяло, и глубоко дышала. Руки её были раскинуты, рот полуоткрыт, и сладострастный пот стекал с жирного тела, особенно с нежных, интимных ямочек. Видимо, вся она и всё её тело было пронизано до сих пор сладострастными токами, и она теперь наслаждалась ими, может быть, ещё сильнее, чем наяву. Возможно, даже во сне она погружалась до конца в какое-то бесконечное удовлетворение…

Мгновенная ярость охватила Зою. Эта вспышка ненависти в мозгу бросила её к постели девочки. Судорожно Зоя протянула руки к пухлому горлу Иры и, повинуясь своей бешеной воле, стала душить её. Та начала дёргаться, хрипеть, но силы Зои удесятерились, и потом вдруг всё кончилось… – и девочка из мира сновидений перешла в так называемую другую жизнь.

Зоя подпрыгнула и в ужасе отскочила от кровати. Её трясло, но к сердцу подступала радость. Она бросила истерический взгляд на труп. На вид это было ещё живое существо. И Зое показалось, что пот сладострастия по-прежнему стекает с нежной, но уже мёртвой плоти девочки, особенно с её лба. Но вместе с тем могло быть такое впечатление (у знатоков, если б кто-нибудь из них втайне взглянул на неё), что глаза Иры уже ввалились в самоё себя и как бы безвозвратно открылись внутрь, и она видит уже не мир, а только своё собственное тёмное существо во всех его катастрофах и бесконечности. Возможно, Ира даже не узнавала в этом новом и страшном существе самоё себя, или…

Зоя вышла, захохотав, из комнаты и хлопнула дверью, как будто рассердилась.

Это было как раз той ночью, когда Люда, замученная своими мыслями, возвратилась домой и увидела свет в окнах у Вольских. И была поражена этим светом среди полного мрака окружающего.

Она еле пробралась в свою квартиру, куда вёл иной подъезд, чем в квартиру Зои, но никак не могла заставить себя лечь в постель. Спустилась во двор, забрав сигареты, и пошла во тьме к одной из своих любимых деревянных скамеечек, спрятанной за деревьями. И там устроилась в одиночестве.

Тем не менее Зоя приходила в себя. Точнее, радость привела её к хладнокровию. Только сладко хихикнула, вспомнив страстное желание Иры стать скорее взрослой; видимо, чтоб вовсю наслаждаться. И Зое стало приятно оттого, что она ещё может «вовсю» наслаждаться, а Ира уже не может, и если атеисты правы и Бога нет, то и никогда не сможет. И от этого она даже погладила себя по горлу, но потом неожиданно всплакнула.

Всё-таки ей удалось относительное хладнокровие. Она сообразила, что единственный выход сейчас – бежать к изгнанному Володе, ибо Володя, не подводивший её в мирских делах никогда, был связан с уголовным миром и знал человека, мясника, который за деньги мог правильно убрать следы убийства, то есть расчленить тело, уложить, корректно смыть кровь и т. д. Ира была весьма толста, жирок прямо растекался в ней сладкими струйками в предвкушении страстей, и такую целую девочку трудно было незаметно унести в мешке, а потом надёжно выбросить.

Надо было не только расчленить, но и знать, где и как скрыть, скрыть навсегда. Нужен был профессионал. И Зоя знала немного этого Володиного профессионала Эдика, мясника из продовольственного магазина, который подрабатывал такой лихой службой. Тут же в её голове созрел и иной план: о том, что сказать людям. Если удастся незаметно убрать тело, то надо объявить через день-два, что Ира ушла и не вернулась. К счастью, на неё везде были плохие характеристики, в школе и в милиции; известно было, что она нередко пропадает, подолгу не возвращаясь домой.

Кроме того, не все знали, что Ира – не её родная дочь. «Если бы была родная дочь, – мелькнуло в уме Зои, – я бы её ни за что не убила, даже в ярости, ведь своя плоть, своя кровь; пусть бы уж наслаждалась как могла, всё-таки родная дочка». Но мужа, мерзавца, она бы прогнала.

Итак, надо было действовать. Зоя выбежала из квартиры – скорей к негодяю Володе.

Одна, как чёрная точка, она унеслась со двора на улицу, где что-то мутно светилось впереди…

Люда же за деревьями докуривала свою сигарету. Она не заметила бегства Зои, и та не заметила её. Но вдруг Люда почувствовала: по двору кто-то движется. Тёмная, огромная, еле видная – но почему-то, как ей показалось, лопоухая фигура. То был Мефодий; она знала все странности его походки, когда он иногда шёл, как бы не видя людей и предметы, всматриваясь только в их тени. Мефодий медленно, крадучись, пробирался к подъезду, где жили Вольские. Весь старый деревянный дом с его обитателями молчал. Казалось, не было жизни.

Люда вдруг встала. Тихонько, как бы стараясь не существовать внешне, она незаметно следила за Мефодием, не зная, куда он ведёт. Тот ступал тоже тихо, но уверенно. Уходя, Зоя погасила свет в комнате убитой, и окно её на втором этаже теперь чернело своим провалом, словно зазывая внутрь.

Мефодий походил под этим окном, наподобие вытянутой кошки, ставшей вдруг статуей. Люда замерла за деревом. Ей отчего-то казалось, что у этой фигуры виднеются уши, и сам Мефодий – в её глазах – более походил на чёрную затвердевшую тень с сознанием в голове. Вдруг фигура подпрыгнула и какими-то непонятными Люде путями стала взбираться – устремлённо и хватко – наверх к Ирининому окну. Взобралась быстро и замерла там, похожая на охотника за невидимым…

Весь дом был погружён во мрак, нигде не светился хотя бы малый огонь. Спустя время фигура бросилась внутрь, головой вперёд, точно голова была стальная.

«Сейчас кто-нибудь закричит, – подумала Люда. – Чего он ищет?»

Она мгновенно вспомнила все легенды о Мефодии: о том, что он пребывал в соитии с тенями женщин, что ходил по могилам с Анастасией Петровной, гадавшей тем, у которых нет жизни. И она