Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел

Через три стола от нас Королева выпрямляется, но осанка у нее далека от идеальной, как у Люси. Нет, она лишь приподнимает подбородок, чтобы видеть, как девочки напротив глядят ей в рот.

— Раз она тут так долго, могла бы уже сообразить, как заслужить право на душ.

Другая тормозная девочка бросает взгляд через плечо на Королеву:

— Она получает все, чего захочет и когда захочет. — Голос тормозной девочки полон восхищения, будто речь идет о новой знаменитости, которая ввела в моду грязные волосы. Если вдуматься, здешние кланы не особо отличаются от группировок в обычной старшей школе. Девочки с пищевыми расстройствами напоминают спортсменов-качков. Девочки за столом Королевы ничем не отличаются от подпевал из сотен школ по всей стране: они стараются угодить популярной подружке, чтобы не оказаться за столом неудачников в другом конце зала.

Может, так всегда и бывает, если собрать вместе группу подростков.

— Весь медперсонал пляшет под ее дудку, — добавляет Рядом-со-мной, понизив голос до шепота. — Говорят, она даже уломала одного из них добыть ей мобильник.

Во внешнем мире Королеву сочли бы странной: проблемы с психикой, немытая, в пижаме посреди дня. Но здесь ее уважают. Здесь у нее есть власть.

Понятно, почему она торчит тут уже год или даже больше. С такой властью ей, небось, и не хочется домой.

Я оглядываю уродливые голубые стены. На потолке расположены ряды флуоресцентных ламп, как в палате наверху, но здесь все равно не так светло, как там. Может, потому что столовая намного просторнее (интересно, как отреагирует медбрат, если я встану и пройдусь по залу, измеряя его шагами), лампам приходится освещать большее пространство. Окна в столовой почти такие же крошечные, как квадратик стекла в моей — нашей — палате, но здесь их штук десять в ряд. И все забраны решетками.

Не представляю, чтобы мне захотелось остаться здесь хоть на секунду дольше, чем потребуется.

С другой стороны, та девочка здесь не по недоразумению, в отличие от меня.

тринадцать

Санитары выстраивают нас в колонны, как первоклашек, чтобы отвести обратно в палаты. На лестнице и в коридоре шумно, но становится тише с каждой парой соседок, которые исчезают за своей дверью. Коридор длинный, с каждой стороны по восемь палат, хватит на тридцать две пациентки, если жить по двое, хотя, похоже, не у всех есть соседи. Раньше я не осознавала, какие толстые стены между палатами. До меня доносился шум из коридора (звук легче проходит через металлическую дверь), но не из прилегающих комнат. Я размышляю о том, какие голоса ежедневно и еженощно заглушаются стенами. Крики? Стоны? Смех?

Наша палата выглядит меньше, чем утром. Не успевает за нами захлопнуться дверь, как я начинаю считать шаги.

— Что ты делаешь? — интересуется Люси, но я не отвечаю.

Восемь шагов в ширину, семь в длину. Размер тот же. Почему же палата выглядит по-другому?

Люси падает на кровать:

— Фигово, что меня заставляют есть с эрпэпэшницами.

— С эрпэпэшницами? — повторяю я.

— У которых РПП, расстройство пищевого поведения. Будто меня именно поэтому сюда сослали.

Она не называет настоящую причину, и я не спрашиваю. Вместо этого я предлагаю:

— Попроси доктора Легконожку посадить нас рядом. — Тогда мне будет удобнее.

— Легконожку?

Я сажусь на свою кровать, накручивая на палец сальные волосы:

— Так я ее называю. Из-за балеток.

Мою соседку передергивает.

— Ненавижу эти ее балетки. Иногда так и хочется сорвать их с нее и надеть самой, чтобы показать, для чего они придуманы. — Люси встает, скидывает тапочки и босиком начинает вертеться вокруг своей оси: раз, другой, третий. Длинные волосы закручиваются вихрем вокруг лица. Люси поднимает руки над головой, придавая дополнительное ускорение телу, а затем резко останавливается, упершись босой ногой в пол. — Будь у меня правильная обувь, я бы и дальше смогла.

— Интересно, что скажет доктор, если ты попросишь одолжить балетки?

— «Ты здесь не ради танцев, Люси». — Высокий певучий голос совсем не похож на Легконожкин.

— Ни разу не слышала пародии хуже.

— Думаешь, у тебя лучше получится?

Я по-птичьи наклоняю голову, будто размышляю, и невозмутимо отвечаю:

— Нет.

Люси взрывается хохотом, и я тоже.

Когда мы успокаиваемся, я гляжу на металлическую дверь. Вот бы стены были тоньше. Вот бы врачи нас сейчас слышали.

* * *

Позже: отбой, я под одеялом; через крошечное окошко не просачивается ни единого лучика лунного света. Слишком густой туман. Хотя и без того темно, я вытаскиваю из-под головы подушку (тонкую и вонючую) и прижимаю к лицу.

В голове крутятся слова: «легкая как перышко, твердая как сталь», «легкая как перышко, твердая как сталь».

Если бы Легконожка сказала мне, как дела у Агнес, когда мы заговорили о ней в прошлый раз, я смогла бы точнее представить, как она лежит в больнице.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Но мне не удается как следует ее представить, я ведь не знаю, закрыты у нее глаза или нет.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Я не знаю, в коме она или нет. Не знаю, по-прежнему ли у нее из горла торчит трубка.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Я даже не знаю, лежит она в отдельной палате или у нее есть соседка.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь». Ее мама, наверное, сидит рядом и держит Агнес за руку. «Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Перед тем как меня отправили сюда, ее папа говорил мне, что они останутся в Калифорнии, пока не смогут забрать Агнес.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Он говорил, что им будет непросто, ведь младшие дочки остались дома. Может, им с женой придется по очереди мотаться туда-сюда.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Конечно, они ни в коем случае не оставят Агнес одну, говорил он. Пусть доктора и не уверены, что она осознаёт присутствие родителей.

«Легкая как перышко, твердая как сталь». «Легкая как перышко, твердая как сталь».

Я жду, когда голос Агнес скажет мне: «Мы выросли из этих игр», но почему-то слышу смех. Я выглядываю из-под подушки и смотрю на кровать Люси, почти неразличимую в темноте, но дыхание у Люси ровное и спокойное. Она крепко спит.

Кроме того, смеялась не одна, а сразу