Леди и одинокий стрелок - Валерия Вербинина

Франсиско оторопел. Таких глаз он еще никогда ни у кого не видел. Они были карие, но из-за плясавших в них золотистых точек казались янтарными, и он не сразу сообразил, что на него смотрела его смерть.

– Прощай, Франсиско, – сказала незнакомка по-английски.

Пока он разглядывал ее, она успела незаметно расстегнуть кобуру на его поясе и вытащить «кольт». Какую-то долю секунды Франсиско надеялся, что она не выстрелит. Смешной казалась сама мысль о том, что его, Франсиско Санчеса, могут убить вот так запросто, из его же собственного оружия, в его же собственном доме, в этот ничем не примечательный теплый январский день. Такого просто не могло быть!

– Ты что это задумала, а? – спросил он хриплым от ярости и удивления голосом и схватил ее за руку.

За красными ставнями взорвалась ослепительная вспышка. Выстрелом Франсиско отбросило назад. Он упал на спину, а леди смерть, вскочив на ноги с поразительным проворством, метнулась к двери, заперла ее и загородила низким комодом.

Франсиско, лежа на полу, слабо стонал. Пуля попала ему в живот, и Амалия (ибо так звали смерть), скользнув по нему взглядом, подумала, что ему придется долго мучиться, пока господь не сжалится и не приберет его к себе. Она хотела только легко ранить его, но из-за того, что он толкнул ее руку, ему теперь придется умереть. Тем не менее она не стала задерживаться на этой мысли, а откинула барабан «кольта» и убедилась, что из шести в нем осталось пять патронов. Левую руку, в которую отдавало из-за давешней раны, немного дергало, но Амалия надеялась, что правая ее не подведет. Из-за двери донеслись топот и шум.

– Сеньор!

– Сеньор, что случилось?

– Откройте, во имя господа!

Чьи-то плечи налегли на дверь, и она затрещала. Амалия прицелилась и послала в створку несколько пуль на уровне груди. За дверью раздались приглушенные вопли, затем все стихло.

Амалия распахнула ставни и высунулась в окно. Второй этаж, но рядом растет дерево, корявое и узловатое. Амалия взобралась на подоконник и перескочила с него на дерево, когда дверь уже начала подаваться под новыми ударами.

Ободрав руки, с онемевшим от боли левым плечом Амалия скатилась вниз по стволу и рванула на улицу. Наперерез ей выскочил привратник дома с красными ставнями, размахивая руками. Амалия, не раздумывая, уложила его следующим выстрелом и побежала дальше. Теперь у нее не было ни одного патрона.

Она мчалась, не разбирая дороги. Сердце прыгало в груди, в мозгу стучала одна мысль: бежать – бежать – бежать!

У салуна с лаконичным названием «У Хосе» человек в высокой шляпе отвязывал пегую лошадь. В тени стены сидел безногий мальчик с деревянной чашкой для подаяний и смотрел на невесть откуда взявшуюся блондинку с неприкрытым удивлением. Пятнистая лошадь рыла землю копытом и недовольно потряхивала головой с длинной гривой. Амалия любила лошадей и знала в них толк. Она сразу же сообразила, что это стройноногое животное, несмотря на свою потешную окраску, является первоклассным скакуном.

Хозяин пегого и опомниться не успел, как неизвестно откуда взявшийся ураган, лишь лицом и прической напоминавший женщину, уже сел верхом на его лошадь. Толчок ногой в грудь, и человек в высокой шляпе упал в пыль, а Амалия что есть мочи помчалась по дороге, ведущей в Сан-Антонио.

Было 4 января 1881 года.

2

Если бы мистер Роберт П. Ричардсон с ранчо «Эсмеральда» не оказался столь настойчив и не пригласил к себе в гости одну хрупкую блондинку с кротким взором и безупречными манерами, городок Арчер до сих пор жил бы себе спокойно, а дядюшка Чарли лишился бы множества тем для своих устных рассказов. Впрочем, обо всем по порядку.

Ричардсон возвращался из Европы на корабле «Мечта», том самом, где произошло несколько загадочных смертей, блестяще распутанных неким французским сыщиком[17]. По чистой случайности на пароходе оказалась и мадам Дюпон, особа, заслуживающая самого пристального внимания хотя бы потому, что ее настоящее имя было не Амели Дюпон, а Амалия Тамарина, и она являлась агентом российской секретной службы. Впрочем, об этом последнем обстоятельстве Ричардсон так никогда и не узнал.

Очаровательная мадам Дюпон, насчитывавшая всего семнадцать лет от роду и двадцать три – по паспорту, путешествовала одна. Когда ее спрашивали о месье Дюпоне, она давала понять, что он поправляет здоровье в клинике для умалишенных, каковой ответ загадочным образом вселял самые неразумные надежды в мужские сердца. Следует отметить, что на «Мечте» вокруг нее постоянно вертелся некий пронырливый субъект, выдававший себя за ее кузена, но стоило кораблю прибыть в Нью-Йорк, как кузен («наверняка такой же родственник ей, как я тетя», по смелой версии Роберта П. Ричардсона) бесследно растворился в его улицах. Ричардсон увидел в этом знак свыше и воспрянул духом.

В декабрьском, насквозь продуваемом ветрами городе Амалия отчаянно скучала. Она нанесла визит русскому резиденту Тихомирову, отчиталась в выполнении своего первого и пока единственного задания, связанного с картиной Леонардо да Винчи, передала ему объемистый сверток, который надо было отправить дипломатической почтой, и под конец осведомилась, когда ей можно будет вернуться домой, в Россию.

– Это… гм… зависит от разных обстоятельств, – сказал Тихомиров. По натуре он был человеком уклончивым и не любил брать на себя лишнюю ответственность. – Я… гм… должен получить инструкции относительно вас от его высокопревосходительства.

– А когда вы их получите? – спросила Амалия напрямик, ибо терпеть не могла уверток.

Тихомиров повторил, что, опять же, все зависит от… но, возможно, через месяц или около того, если обстоятельства… Амалия вспыхнула, присела в книксене и покинула кабинет чиновника. В гостинице ее уже поджидал Роберт П. Ричардсон с букетом роз и предложением – нет, не руки и сердца, а всего лишь поужинать вместе.

Амалия розы не приняла, от приглашения отказалась, сославшись на мифического месье Дюпона, которому не понравится, если его жена будет ужинать с первым встречным, и заперлась у себя. Дня через два, раскашлявшись сильнее обычного, Амалия выплюнула кроваво-красный комок. Перед глазами у нее все поплыло, и она была вынуждена опереться рукой о стену, чтобы не упасть.

В ее семье несколько человек умерли от туберкулеза, и оттого Амалия очень настороженно относилась к своему самочувствию. Она бросилась к зеркалу, и ей почудилось, что у нее на щеках играет чахоточный румянец. Визит к доктору консульства, заявившему, что он не видит причин для волнений, не успокоил ее, а Тихомиров еще не получил указаний из Петербурга. Амалия прогулялась до порта, узнала, что корабль до Одессы отправляется через три дня, и, вернувшись в гостиницу, вновь столкнулась с Робертом.

Молодой американец выглядел смущенным. Он скоро едет к себе на ранчо. Он сознает, что вел себя не слишком вежливо, но, может быть, все-таки она согласится… Ведь, в конце концов, месье Дюпону вовсе не обязательно знать…

К его удивлению, на сей раз его доводы были восприняты более благосклонно, и вскоре Амалия и Роберт сидели за столиком одного из самых фешенебельных ресторанов города и непринужденно болтали. Ричардсон не без удовольствия отметил про себя, что его спутница своим внешним видом, образно говоря, заткнула за пояс всех прочих присутствующих дам, и его настроение, и без того неплохое, достигло точки блаженства. Он превзошел сам себя – рассказывал анекдоты из ковбойской жизни, описывал свое ранчо и городок Арчер, куда раз в два дня ходит дилижанс из Сан-Антонио. Что такое Сан-Антонио? Ну, это замечательный техасский город, известный своим мягким климатом. Туда специально приезжают лечиться те, кто имел несчастье заболеть туберкулезом…

Амалия уронила вилку.

– И что, там сейчас тепло? Лучше, чем в Нью-Йорке? – весьма заинтересованно спросила юная прелестная женщина.

– О да, там просто замечательно! – сообщил Роберт. – Надо вам сказать, Эмили, что я южанин, солнце у меня в крови. Нью-Йорк хороший город, просто загляденье, но вот мое ранчо… Я все надеюсь, что вы как-нибудь заглянете ко мне в гости… – добавил он просительным тоном.

– Возможно… – многозначительно уронила Амалия, улыбаясь загадочной улыбкой сфинкса. – Очень даже возможно…

В общем, уже на следующее утро Роберт и Амалия сидели в комфорте пульмановского вагона, уносящего их на юг. Им предстояло несколько пересадок, что и немудрено, ибо от Нью-Йорка до Сан-Антонио путь неблизкий. Одиннадцатого декабря они были уже в Остине, административном центре Техаса, и ждали на перроне свой поезд, который еще не подали. Ричардсон хмурился и время от времени поглядывал на часы, прикрепленные к жилету золотой цепочкой. Амалия, в голубом с зеленым платье, вывезенном из Франции, из Парижа, и элегантной шляпке, с которой спускалась вуалетка с мушками, ни капли не волновалась. Все ее тревоги растворились в дымчатой дали, откуда с ревом выползали черные паровозы, тащившие за собой вереницы разномастных вагонов. Среди толпы пассажиров она чувствовала себя самой юной, самой красивой и самой счастливой. Женщины перешептывались, обсуждая ее платье – слишком шикарное по здешним меркам, мужчины не сводили с нее глаз, и это льстило ей и забавляло ее одновременно.