Обещание любви - Карен Рэнни

Мать Алисдера закричала бы от возмущения, узнав, что ее наряды наденет другая женщина, но гардеробная Луизы стала первым местом, куда направилась Софи в поисках подходящей одежды, которую можно было бы перешить. Увы, здесь следы насилия были заметны так же отчетливо, как и в других частях замка. Софи помнила, сколько шиллингов ушло на покупку отделанных ручной вышивкой портьер с тяжелой золотой нитью и стульев с красно-золотой обивкой. Теперь вся мебель сгорела, а с окон свисали остатки обгоревших и почерневших от копоти портьер. Но вандалы, разграбившие весь замок, не смогли унести все платья Луизы.

– Софи, мне не нужно новое платье, – твердила Джудит в то утро, решительно цепляясь за свое старое темно-синее одеяние.

С самого детства в доме сквайра Кутбертсона все ее платья шились из грубой прочной ткани, практичного коричневого или темно-синего цвета, на которой не видно грязи и которая носилась очень долго. Мать Питера тряслась над каждым пенни, не желая тратить деньги на невестку, а все, что оставалось от жалованья Питера, уходило, как правило, на выпивку и азартные игры, а не на платья для жены.

Джудит уже давно поставила крест на хороших платьях, кокетливых шляпках и других аксессуарах, которые могли бы подчеркнуть ее природную привлекательность. Все эти уловки предназначены для женщин с приятными глазу округлостями фигуры и хорошеньким личиком. А ее лицо уже ничем не исправить, так же как ничто не поможет ей стать не такой высокой, не укоротит рук и ног, не изменит цвета волос. У одежды всего одно утилитарное назначение – прикрывать наготу, а не подчеркивать воображаемые прелести. Именно с этими убеждениями Софи спокойно и упрямо повела борьбу.

– Одно дело, если темные тона ношу я, детка, – спокойно говорила она, проводя рукой по ткани. – Я стара, у меня за плечами вся жизнь. Но ты должна носить яркие, живые цвета, которые подчеркивали бы твою привлекательность. Знаешь, – улыбнулась она, – ты выглядишь совсем как хорошенькая шотландская девушка.

В ответном взгляде Джудит смешалось недоверие к словам Софи и нежность к этой хрупкой женщине, которая в силу природной доброты говорила явную ложь. За прошедшие недели она успела понять, как щедра душа Софи. Старая женщина передала ей ключи от замка, научила управляться с огромной плитой, хвалила ее старание приготовить что-то съестное. Она ни разу не повысила голоса, не высказала неодобрения. Джудит очень ценила общение с Софи, их бесконечные разговоры, за исключением разве что постоянного восхваления бесчисленных достоинств Алисдера Маклеода.

– Другого человека можно измерять его словами, Джудит, но Алисдера надо измерять его делами. Он не говорит о долге, но на его плечах лежит большая ответственность. Не говорит о справедливости, но всегда стремится к ней. Ты могла бы сделать куда худший выбор, – закончила она, рассудив, что и так сказала много. Она взглянула на платье в своих руках. Подол придется немного выпустить, но это гораздо легче, чем отыскать ткань на новое платье. – Дорогая, не забывай, солнечные дни в Шотландии не так уж часты. Впереди ненастье, Джудит, поэтому спеши насладиться солнцем, пока оно светит, – поучала она Джудит тихими словами с ясной, безмятежной улыбкой.

И вот сейчас Джудит стояла на вершине холма. Ее расчесанные до блеска волосы и перешитое Софи платье трепал ветер, налетавший с запада. Щеки молодой женщины разрумянились.

Джудит смотрела в сторону горизонта, где на расстоянии нескольких миль от Тайнана зарождались грозные грозовые тучи. Неужели здесь всегда идет дождь? В воздухе пахло грозой, ветер шумел в зарослях вереска, колыхал сосновые ветви.

По берегу защищенной от ветра бухты вилась тропа, серпантином уходившая на вершину холма, где заканчивалась ровной поросшей травой крохотной площадкой шириной не более пяти футов. Отсюда Джудит хорошо видела синие воды узкой бухты, вытянувшейся к океану. Стоило лишь немного повернуть голову, и взгляду открывалась долина, спускающаяся к деревне. Прямо перед ней тропа делилась на три направления. Средняя вела к широким обработанным полям.

Джудит смотрела на ряд домиков, вдоль извивающейся змейкой тропинки, на неулыбчивых женщин, стоявших у домов в одинаковых по цвету и фасону платьях, на ворон, сидевших на ветках.

Малкольм долго следил за ней, прежде чем подойти. Когда он заметил ее на вершине холма, смотрящую на горизонт, то потихоньку отошел от остальных и направился к ней. Джудит приветливо улыбнулась, когда он зашагал рядом. Так, бок о бок, они прошли через всю деревню. Малкольм привел сюда молодую женщину еще в первый день ее появления в замке. Останавливаясь у домиков, он представлял ее как жену хозяина. Сегодня на нее смотрели дружелюбнее, чем в первый день, когда Джудит хотелось рукой зажать рот Малкольму, чтобы остановить поток его красноречия.

Она в горах уже три недели, и не случилось ничего плохого. Однако Джудит отлично знала, как обманчив внешний покой, особенно здесь, в краю вечных штормов и серебряной дымки тумана.

– Женщины внимательно рассмотрели меня, – тихо произнесла Джудит, глядя на женщин, которые сухо кивали ей, когда они с Малкольмом проходили мимо. – Последнее время к Софи зачастили гости, думаю, они приходят не столько навестить ее, сколько посмотреть на диковинку в этих краях. Подозреваю, здесь не часто встретишь англичанку.

Джудит росла в окружении четырех сестер, ей было не привыкать к женскому обществу, не всегда желанному, но не нравилось быть предметом их пересудов. Только две женщины из всех приняли ее приветливо – сестры Мегги и Джанет. Джанет скоро должна была родить и во всем полагалась на помощь Мегги, без чьей поддержки она с трудом вставала и ходила. Однако она принимала свое положение не жалуясь, с гордостью поглаживая ладонями твердый округлый живот.

– Он будет такой же здоровяк, как отец, – с гордостью говорила Джанет.

Позднее Джудит узнала, что муж Джанет утонул тремя месяцами раньше. Мегги робко улыбнулась и пригласила Джудит зайти к ним. От неожиданной доброты Джудит захотелось обнять ее.

– А почему бы и не зайти? – подтолкнул ее Малкольм. – Ты – жена их господина, да к тому же англичанка. Тебе не приходило в голову, что в деревне тебя просто боятся? Ты должна переубедить их, Джудит.

– Я не в состоянии изменить того, что я англичанка, Малкольм, – отозвалась Джудит. – И брак мой – дело совсем еще не решенное, если помнишь.

– Да, но все же они боятся тебя, и с этим ничего не поделаешь. Ведь англичане сожгли замок и опустошили землю вокруг. Англичане убили их мужей, по милости англичан голодают их дети. Ты знаешь закон Мясника, Джудит? – Она посмотрела на Малкольма, но тот быстро отвел глаза. – Он не разрешал никому из своих людей помогать врагам, то есть шотландцам. – Рот Малкольма скривился. – Если кто-нибудь из жалости давал что-нибудь ребенку, Джудит, даже младенцу в колыбели, ему грозила публичная порка, а то и смерть на виселице. Они сидели и ели, набивая свои желудки, а матери в это время молили, чтобы их детям позволили выпить хотя бы крови животных, убитых англичанами. – Он встретился с Джудит глазами, и на этот раз она опустила голову. – Так что если они смотрят на тебя с подозрением и опаской, это куда милосерднее того, что с ними сделали твои соотечественники. В нашем клане, Джудит, было более семисот человек, крепких и здоровых, а теперь едва ли наберется сотня.