Врата Небесного спокойствия - Шань Са

— Ты местный?

— Да, господин офицер. Я живу в деревне, в трех днях пути отсюда.

— В последние дни ты не встречал в лесу девушку?

— Нет, господин офицер. Да разве найдутся на свете безумные родители, которые позволят дочери в одиночку разгуливать по горам?

— Мы ищем сбежавшую две недели назад преступницу. Знаешь, где она может прятаться? Есть в лесу пещеры или заброшенные деревни?

— Пещер тут полно, господин офицер. А деревень всего три.

— Проведешь нас туда? Это очень опасная преступница. Правительство выплатит награду тому, кто поможет ее поймать.

— Но… — Охотник колебался, он был в явном замешательстве. — Я знаю много мест, где можно укрыться. Гора очень большая, ее и за всю осень не обойдешь. Я простой бедный охотник и один кормлю жену и детей. Мне нужно бить зверя и продавать добычу, иначе зимой моя семья умрет с голоду.

— Если согласишься работать на нас, мы дадим тебе все, что попросишь: рис, консервы, новое ружье, патроны. Даю тебе слово.

— Я вам верю, господин офицер. И поведу вас.

Заручившись согласием охотника, Чжао достал из кармана фотографию Аямэй.

— Вот эта преступница, запомни хорошенько ее лицо.

Тот вскрикнул от изумления.

— Ты ее знаешь? — вскинулся Чжао.

Охотник долго вглядывался в лицо на снимке и наконец кивнул.

— Да, господин офицер, я ее видел.

— Где?

Солдаты подошли ближе.

— В храме, господин офицер.

— В храме?

— Я расскажу вам одну странную историю. В прошлом году, в самом начале осени, я подстрелил у скалы лисицу. Она оказалась очень хитрой. Я ни разу в жизни не промахивался, но ее только подранил в лапу, и она убежала. Я разозлился — и за ней, целый день иду по кровавому следу и вот оказываюсь перед заброшенным храмом. Понимаете, господин офицер, мне пятьдесят два года, я эти горы знаю не хуже собственного дома, но этого храма никогда не видел. Казалось, он стоял там всегда. Окна выбиты, дверей нет. Когда я приблизился, под навесом зазвенели колокольчики. Мне стало интересно, и я вошел. Внутри храм еще мрачнее, а в дальнем конце, у стены — статуя богини, метра два в высоту. Так вот, у статуи этой — лицо женщины с фотографии! Клянусь вам, господин офицер! Глаза черные, словно из одних зрачков. Такие взглянут на вас — кровь в жилах стынет. Богиня стоит на леопарде, у того пасть оскалена, мне даже показалось, что он сейчас на меня кинется. Я испугался и дал деру. Не смейтесь надо мной, господин офицер, я не трус, но уже темнело, и мне почудилось, что платье богини заколыхалось.

Кое-кто из солдат расхохотался.

Чжао спросил, сумеет ли охотник отыскать дорогу к тому месту.

— Конечно, — ответил тот, раздосадованный насмешками.

Обернувшись к солдатам, он добавил, повысив голос:

— Скоро вы сами все увидите и тогда поверите мне!

Через два дня они добрались до скалы. Охотник кинулся к подножию, показывая, где стояла лисица.

— Осталось найти храм, — бросил Чжао.

— Да, господин офицер, — весело отозвался охотник. — Считайте, что вы уже там!

Он зашел за скалу, но почти сразу вернулся обратно.

— Странно! — прошептал он, почесывая голову. — Я прекрасно помню, что она пробежала здесь, и я пошел по следу…

Охотник исчез за скалой. Глядя, как он ходит по кругу, солдаты снова начали смеяться.

Чжао спросил, в чем дело.

— Сам не понимаю, господин офицер, это странно, но я не могу найти тропинку.

— Ты говорил, она проходит за скалой. Скала перед тобой, что дальше?

— Место изменилось, кто-то передвинул деревья и кусты, чтобы запутать следы.

— Ты говоришь чепуху. Как можно передвинуть деревья? Ты не ошибся, это та самая скала?

— Это здесь, клянусь вам. Разрази меня гром, если ошибаюсь! Но все вокруг изменилось, я ничего не узнаю… Я бегаю по этим горам с тех пор, как научился ходить. Стоит мне один раз увидеть дерево, камень или травинку, и я никогда их не забуду. За этой скалой рос высокий клен, дальше была ясеневая роща, кустарник и тропка — ее едва видно было. Как бы вам попонятней объяснить? Я смотрю на солнце, чувствую запахи, слышу ветер, я вижу листья, ветки, различаю цвета… Я уже не молод, но мои пять чувств меня не подводят, я всегда все узнаю. Странно, но все тут переменилось, так не бывает!

Охотник снова ушел за скалу. На сей раз он вернулся после захода солнца. Солдаты теряли терпение. Они вспоминали рассказанную рыбаком историю и думали: может, эта статуя и есть олицетворение духа горы?

Один из них дурашливым тоном спросил товарищей:

— В кого из нас, по-вашему, влюбилась бы эта красавица призрак, кого оставила бы при себе?

— У меня есть невеста, — ответил маньчжурец, — а ты для нее недостаточно красив. Возможно, наш лейтенант…

Все рассмеялись.

Чжао пошел навстречу вернувшемуся охотнику.

— Я ничего не нашел, господин офицер. Тут вообще все чужое. Всю гору обошел — ничего похожего на тропку, по которой убежала моя лисица. Ума не приложу. Но точно — храм где-то рядом.

Весь следующий день они провели в поисках святилища. Чжао подгонял солдат, и те начали роптать.

— Нашего лейтенанта околдовали, — сказал южанин. — Как можно верить в подобные сказки! Мы этот храм уже три дня ищем. Да может, его вообще никогда не было!

— По-моему, то ли охотник рехнулся и плетет небылицы, то ли он плохо разглядел статую. А если она по какому-то невероятному совпадению и похожа на преступницу, это вовсе не значит, что в храме мы найдем Аямэй. Она ведь могла спрятаться и в пещере, и в деревне, и Бог знает где еще. Думаю, мы понапрасну теряем время.

Вечером, у походного костра, Чжао объявил, что охотник проведет их в другие места, где может скрываться преступница. Гора стонала под порывами осеннего ледяного ветра. Чжао услышал, как один из солдат со вздохом прошептал у него за спиной:

— Скоро праздник Луны…

На небо всплывала полная луна.

Аямэй ждала на мосту возвращения своего спутника. Наступил праздник Луны.

Из глубины леса появился юноша. Увидев Аямэй, он побежал. Вместо привычной черной рубахи на нем была широкая зеленая туника. Он положил перед Аямэй бамбуковый сундучок и начал доставать оттуда лунное печенье, бутылки вина, гроздья винограда, сушеные фрукты, расшитые стразами наряды, украшения для волос, зеркало и коробку грима. Молодая женщина разложила дары на алтаре и опустилась на колени. Соединив ладони и опустив голову, она молилась за блуждающую по миру душу Миня, за погибших на площади друзей, за здоровье родителей, счастье Ванов и странного юноши, за мир.

Стоя за спиной Аямэй, тот неловко подражал ей.

Помолившись, они сели у огня и принялись угощаться печеньем и вином. Им было весело. Только когда бутылки опустели, Аямэй вспомнила, что не привыкла пить. Оба переоделись. Юноша облачил Аямэй в белый вышитый огненными птицами атласный наряд, украсил ее длинные волосы драгоценными гребнями и цветами.

Луна стояла высоко в небе. Аямэй поднялась и последовала за юношей в сосновую рощу. Ветер раздувал ее платье, серебристый шлейф улетал в темноту. Вшитые в рукава крошечные колокольчики нетерпеливо звенели.

Они стали играть за храмом: бегали друг за другом, сходились, расходились, и их смех гулким эхом отдавался в долине. Внезапно Аямэй осталась одна в полной тишине. Юноша исчез. Белая луна плыла между узловатыми ветками сосен. Она вгляделась в окружавшие ее черные тени и чуть вдалеке заметила широкое одеяние спутника. Она подкралась на цыпочках, чтобы поймать его, но руки схватили пустоту. Она заметила его у колодца — он с довольным видом рассматривал свое отражение в воде, а потом вдруг оказался на ветке — сидел себе на корточках в окружении птиц. У Аямэй закружилась голова. Ей казалось, что сосны танцуют, а земля ходит под ногами.

Она упала без сил у подножия дерева и запела старинную мелодию, которой научила ее бабушка. Пение приманило юношу. Аямэй сделала вид, что не замечает его, и понизила голос. Очарованный пением, он перестал прятаться и подобрался ближе. Тогда она прыгнула на него и схватила за руку.

— Попался. Больше ты от меня не сбежишь. Не смотри насмешливо! Я вовсе не пьяна. Садись, я хочу с тобой поговорить… Подожди, я прислонюсь к дереву, очень кружится голова… Знаешь, еще минуту назад мне казалось, что я потеряла рассудок. Теперь ты рядом, и ты меня выслушаешь. Вчера, после полудня, солнце сияло с небес и освещало горы, а сегодня я пытаюсь вспомнить тот миг — и не могу: красота мимолетна, она исчезает без следа…

В детстве жизнь моя текла неторопливо и размеренно. Я мечтала о праздниках. День казался годом, год — вечностью. Но когда я поняла, что прошлое никогда не возвращается, время начало утекать между пальцами, а красота и счастье стали предметом горьких сожалений.

В небо с карканьем взлетела ворона. Голос Аямэй задрожал: