Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера - Владимир Иванович Партолин

— Не хроникайся, небён, — не земляк. Как позвонить в ратушу Мирного?

— А ты крутани рукоятку четыре раза.

— А если три?

— Это вызов твоего телефона. Два раза — вызов сторожевой вышки мирян. Понял?

— Ладно, конец связи.

— Надо произвести «отбой».

— Ладно, отбой. Подожди… Если ты сейчас крутанёшь ручку два раза, я с ратушей смогу связаться?

— Неа, линия будет занята, пока я у себя не дам отбой.

— Так вот… Рядовой Кондор, приказываю положить и полчаса трубки не поднимать. Ясно?

— Так точно!

— Выполнять.

— Есть!

Я опустил трубку на рычажки аппарата, но, против ожидания, шуметь из неё не перестало. Поднял и снова приложил к уху.

— Так дайте же, товарищ капитан, отбой! — услышал я.

— Это как?

— Крутаните раз рукоятку редуктора… товарищ капитан!

— Сам ни в жизнь не догадался бы, — ядовито пробурчал я и крутанул рукоятку. В аппарате что-то дзынькнуло и шум с треском в трубке прервался.

В оконце возник хлопец, вытянувшийся в струнку и отдававший мне честь. Всё в нём ликовало — слышать такое! Узнал кто он. Чёрная словно смоль курчавая голова, из бороды и усов глаза чёрные-же блестят, да нос торчит. Небён Милош, рядовой с позывным «Цыган».

— Кто таков?! — спросил, однако, я. Рука потянулась невольно в приветствии к виску, но успел смазать эту непроизвольную для самого себя реакцию, виска только коснувшись скрюченными пальцами. Отдёрнул руку и больно зацепил ногтями острый край гофрированной столешницы из прочнейшего пластика.

— Товарищ капитан, рядовой Милош по вашему приказанию прибыл! — отчеканил чернявый во всю силу своих лёгких.

— Чего глотку дерёшь, полевод Милой? По строю соскучился?! Не честь положено председателю отдавать, а чулок снять. Шапку ломить. Помнишь обязанности колхозника?

Милой, приложивший в воинском приветствии руку к курчавому виску, ей же стянул с макушки балаклаву скатанную в шапочку, сгорбился.

— Я вызывал? Ах да. Чем девки угощали? Давали семечки? От наших отличались?

— На вкус — один хрон, — прогудел в бороду словак.

— Болван!

— Так я пойду.

В голосе хлопца было столько разочарования и горечи, что невольно у меня вырвалось:

— Свободен, рядовой.

— Слушаюсь!!

Полевода выпрямило, вмиг он преобразился в марпеха. Водрузил на голову балаклаву и раскатал отточено по лицу до шеи. Сверкая в прорезях для глаз зрачками, лихо отдав честь, спрыгнул с ходуль и развернулся кругом. А щёлкнул босыми пятками, у меня заныло под повреждёнными о край стола ногтями. Первые пять шагов Милош проделал строевым.

— И передай дневальному, чтобы больше ко мне марпехов по списку не направлял!

А что, если в самом деле, возродить воинские уставные отношения? Порядка больше будет. Хлопцы, да и мужики, ждут не дождутся, думал я, откусывая обломанн ый ноготь. Взвесил все за и против и решил, что нет, не ко времени, закончится прополочная страда, там посмотрим.

Сплюнув огрызок от ногтя, сел за стол и крутанул рукоятку телефона два раза.

В ухо прозвучало:

— Да-а.

— Я Вальтер, председатель колхоза «Отрадный». Пожалуйста, назовите имя вашего председателя правления колхоза.

Только четыре раза за шесть лет руководители соседних колхозов виделись во время передачи дарственного жмыха, но так и не удосужились представиться друг другу. Мне предстоял первый официальный разговор, да ещё по телефону: надо было как-то обращаться и называть абонента.

В ответ в трубке прозвучало неожиданно озорное:

— Ко-ондо-орчик! Я только что поднялась на башню… Зачем спускалась? А догадайся. Даю подсказку, я не мальчик, наружной обзорной площадки силосная башня не имеет, оконца только под крышей.

Женский голос взволновал. Когда приводил своих в Мирный за дарственным жмыхом, мирянские парни и мужики девушек и жён прятали по домам. Шесть лет женщин не слышал и не видел. Сразу даже не уловил, что голос не мужской, посчитал, кого-то из пацанов мирянских.

Опешил и повторил представление:

— Я Вальтер.

— Вальтер — красивое имя. А то все Кондор, да Кондор. Ну, хватит дурачиться, мордашка.

Девчоночий голос… Как там на Марсе мои дочки?

С навернувшейся на глаза слезой я постарался сказать мягко:

— По телефону вы говорили с полеводом Кондрашкой.

В трубке долго шумело и потрескивало, потом растерянное с заиканием:

— Т-тарасович Ольги Т-тарас Ев-втушенко. Доктор физико-м-м-матиматических н-наук, п-п-профессор. Извините…

Услышав этот испуганный голосок, я смутился: «Лет тринадцать-четырнадцать. Моей Анке было шесть, когда покинул Марс, сейчас ей столько же».

Сел и, припоминая нежные интонации, спросил:

— Годков-то сколько тебе?

— Пя-пя… четырнадцать.

«Из детей не самая старшая, но должна помнить», — предположил я.

Детей Отрадного, старшему и восьми не было после гибели родителей, в ЗемМарию не увезли, миряне у себя оставили, усыновив, удочерив.

— А звать как?

— Стешей. А-аркадьевна Светланы Степанида М-морозова.

— Стеша. Уй, какое имя красивое.

— Если бы Степанидой звали, мне бы больше нравилось.

Искал, что бы ещё такого спросить, возникла долгая пауза — девочка кашлянула и я, не найдясь, ляпнул:

— Кондрашке давала… семечками угощала?

— Какому Кондрашке? Не знаю такого.

— Кондор — Кондрашка.

— А-аа… угощала. А что?

Девочка успокоилась и даже осмелела, в её ответе на мой вопрос чувствовалась игривость взрослой девушки.

— Семечки на масле?

Спросил впопыхах, неосторожно. Ведь я намеревался заручиться у Тарасовича Ольги Тараса Евтушенко соглашением на право первенства в получении лицензии на реализацию не сушёных, а жареных семечек. А тут, возможно, такая промашка: не оказалась бы девчонка сметливой — догадается, все Евтушенко расскажет. А тот, не будь дураком, заявит, что они все восемнадцать лет на острове семечки со сковородки лузгают.

На другом конце провода прозвучало с ещё большей игривостью в голосе:

— На каком масле? Из кулька сушенными клевал.

Пронесло, успокоился я.

— А своими Кондрашка тебя угощал? Чьи вкуснее?

Девочка хихикнула, отвечала бойко, но закончила невесело:

— Мои.