Фельдшер скорой - Линник Сергей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как он?
– Уже прооперировали. Все хорошо прошло.
– Так что там насчет дела?
– Была встреча у Брежнева. – Следователь пытливо на меня посмотрел, вздохнул. – Андропов очень жестко говорил со Щелоковым, все были на взводе. Генеральный велел разобраться во всем Руденко. Непредвзято.
– А Руденко у нас…
– Надо бы знать такие вещи. Генеральный прокурор СССР. Роман Андреевич скинул дело мне, и мы уже тут уже много чего успели сделать.
– Слышал, поймали преступников.
– И даже получили признательные показания! – Калиниченко поднял палец вверх. – Но частичные. Линейные выгораживают свое начальство, им явно обещали УДО по линии ГУИНа, поддержку семьям.
– И как глубоко вы собираетесь копать? – поинтересовался я.
– Не будь дураком. Так глубоко, как прикажут. Руденко балансирует между Комитетом и МВД, но…
– …весы уже качнулись, – закончил я за следователя.
Мы уже сделали два круга, пошли на третий.
– Скажем так: жернова истории прокрутились, – покивал Калиниченко, – только непонятно, в какую сторону.
– И моя задача, чтобы они меня не перемололи…
Я всмотрелся в то, как резко затягивается «важняк». Неужели он сам боится? Поэтому так откровенен…
– Да и меня тоже, – вздохнул следователь. – А курить надо все-таки бросать.
* * *Последняя неделя января выдалась на редкость удачной. Во-первых, со мной полностью расплатилась Бэлла. Перед самой эмиграцией дозвонилась до съемной квартиры, договорилась через Давида о встрече. Рубли в пачке были новенькими, хрустящими – ни одного порванного или разрисованного. Лицо женщины было, конечно, кислым, но я проигнорировал все эти мимические сигналы: бриллиант Бэлла продаст во много раз дороже, чем заплатила за него в Союзе. Еще и вспомнит меня с благодарностью.
Во-вторых, удалось договориться об отпуске с Лебензоном. На его лице также легко читались все эмоции («Можешь вообще не возвращаться»), но формальности были соблюдены. Мне даже без задержек выдали в кассе отпускные и, к моему удивлению, премию. Последнюю дали за выезд к необычному пациенту. Точнее, выезд сначала был самым обычным – гипертонический криз у женщины. Сделали кардиограмму, дабы исключить всякие нехорошие инфаркты с инсультами, померили давление. Томилина привычно дала ценные указания, я уколол магнезию в мышцу. Пока она заполняла карту вызова, я разговаривал с мужем – представительным мужчиной в импортном костюме. Хороший цэковский дом, видик, персидские ковры на стенах…
– Я по дипломатической части работаю, – рассказывал Антон Григорьевич. – Все в разъездах. А Машенька с Вадиком сидит, надрывается. Вот и прихватило ее. Спасибо, что приехали так быстро!
– А почему надрывается?
Несмотря на окружающий шик, в доме и правда чувствовалась какая затхлая, болезненная атмосфера.
– Сынок у нас с самого рождения болеет, – тяжело вздохнул муж. – И никто не может понять чем. И в ЦКБ уже были на консультациях, всех профессоров обошли… Была бы возможность за границу вывезти Вадика, но кто ж разрешит… Да и валюта нужна. В Европе все лечение за дойчмарки и франки.
– Пойдемте его посмотрим, – решился я.
Мать попыталась подорваться и идти с нами в детскую, но Томилина приказным тоном велела ей лежать и не вставать. Пошли втроем.
– Вот, опять рвота… – Антон Григорьевич засуетился, начал вытирать лежащего в кроватке сына.
– Уже и анализы все сдали, от врачей не вылезаем… И никто не говорит, чем Вадик болен.
– Я могу только дать раствор активированного угля и вызвать детскую бригаду. Нам запрещено самим госпитализировать, – развела руками Томилина, осматривая бледного пацана лет двух с кругами под глазами. Без очков было видно, что мальчик не добирает веса и у него какие-то проблемы с нервной системой – уж слишком странно он дергался в кроватке.
– На рак проверялись? – поинтересовался я. – Лейкоциты в норме?
– И на рак, и на диабет. У Ваденьки очень низкая глюкоза в крови. Никто не знает почему. Кормим мы его хорошо, калорийно…
Что-то забрезжило в голове, но я никак не мог понять, что именно. Изучил живот мальчика, рот. Посмотрел уши и даже заглянул в шортики. Яички опустились, тут все было в норме. Что-то гормональное? Или инфекция? Но на бактерии и вирусы парня уже сто раз проверили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Какие заболевания в семье?
– Да ничего особенного. – Отец вытащил из шкафа кипу документов. Тут были выписки из истории болезней, копии анализов, какие-то записи.
– С сердцем как? – Томилина достала фонендоскоп, принялась слушать грудь пацана.
– Ничего не нашли.
Лена вопросительно на меня посмотрела.
Я сделал ей знак отойти от кроватки, начал принюхиваться. Вот! Как только духи Томилиной развеялись, я почувствовал кислый запах браги.
– Проверьте на лейциноз.
– На что?
На меня в недоумении воззрился не только отец мальчика, но и Лена.
– Заболевание такое, наследственное. Нарушение обмена веществ, связанное с ферментной системой. Поэтому и ест плохо, вес не набирает. Грубо говоря, глюкоза не усваивается, отсюда все эти летаргии и внезапные засыпания. Рвота.
– А лечить как? – Антон Григорьевич заволновался.
– Никак, – я развел руками. – Если это лейциноз, то… – Тут я осекся. Что говорить? Парень умрет? Лейциноз и в будущем трудно поддается лечению, а уж сейчас… – Короче, врачи скажут, что делать… – Я начал быстро собирать чемоданчик, а уже в подъезде ко мне прицепилась Томилина:
– Точно не лечится? Может, на Западе…
– Все наследственное вообще трудно поддается терапии.
– Что же делать родителям?
– Лена, я тебе что? Врачебный консилиум?
– Ну скажи! Ты же все знаешь.
– Послушай меня внимательно! – Я взял Томилину за руку, посмотрел строго ей в глаза. – Ты продолжаешь эмоционально вписываться за пациентов. Это плохо кончится. Каждый умирающий ребенок будет убивать кусочек твоей души, пока ничего не останется. Ты выгоришь полностью и угодишь в психушку! С нервным срывом или еще с чем-нибудь. Запомни несколько правил.
– Давай свои правила… – Лена опустила глаза, вытащила руку из моей ладони.
– Первое. Мы тут часть большого медицинского конвейера. Важная, но все-таки часть. Не пытайся стать целым заводом – просто делай свою работу. Ребенком займутся генетики, специализированные педиатры. Тот же лейциноз бывает разных видов. Может, и подберут лечение. Я читал, что идут опыты с аминокислотами. Вроде бы есть подвижки.
– Какое второе правило? – Лицо Томилиной немного просветлело.
– Построй внутри себя непрошибаемую стену. Стальную. Смерть детей, стариков, пьяные беременные – ничто не должно тебя трогать.
Помнишь, как Тютчев писал?
…Лишь жить в себе самом умей — Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум; Их оглушит наружный шум…– Не давай ничему оглушать свой волшебный внутренний мир! Защищай его.
Лена заулыбалась, даже слегка покраснела.
– Есть и третье правило?
– Конечно, как не быть. Секс.
– Прости, что?
– Негативные эмоции все равно попадают внутрь. Какую бы стену ты не выстроила. Их надо научится сжигать. Кто-то на подстанции пьет горькую, но это тупиковый путь. Кто-то фанат спорта – это уже лучше. Самое классное, поверь мне, – я прижал Лену к стене пустого подъезда, расстегнул пуговицы на пальто, – это яркий секс. Например, в необычных местах или позах…
Вслед за пуговками на пальто дошел до халата. Затем я запустил руку в и так слегка приоткрытую в декольте блузку. Лена смотрела на меня не отрываясь, ее зрачки расширились. Вдруг наверху хлопнула дверь. Томилина вздрогнула, убрала мою руку.
– Панов, ты маньяк, я тебя боюсь!
– Зато крыша не поедет, – пожал плечами я.
– Я-то с тобой точно чокнусь! – Лена застегнула пуговицы, лукаво на меня посмотрела. – Сегодня родители в ночную смену… Заглядывай.