Сказки В. Гауфа - Вильгельм Гауф

Спасение Фатимы

Брат мой Мустафа и сестра Фатима были приблизительно одного возраста. Между ними было не более двух лет разницы. Они искренно любили друг друга и сообща старались, насколько возможно, скрасить жизнь болезненному отцу. В день рождения Фатимы, когда ей исполнилось шестнадцать лет, брат устроил праздник. Он пригласил всех подруг девушки, приготовил им в саду роскошное угощение, а вечером предложил им прокатиться немного по морю в большой лодке, которую нарочно для этого нанял и разукрасил. Все были в восторге, вечер был чудный, а с моря город был необыкновенно красив, особенно вечером. Девушкам так нравилась прогулка, что они все просились дальше и дальше в море. Мустафа долго не соглашался; он слышал, что где-то невдалеке видели несколько дней тому назад разбойничий корабль. Недалеко от города выдавалась в море коса. Туда стремились девушки, чтоб полюбоваться оттуда на закат солнца. Барка только обогнула мыс, как в отдалении показалась лодка, наполненная вооруженными людьми. Брат немедленно приказал гребцам править обратно к берегу. По-видимому, тревога Мустафы была не напрасна. Чужая лодка быстро бросилась вслед за нашей, обогнала ее, так как гребцов на ней было больше, и стала крейсировать между берегом и нашею лодкою. Девушки же, как только поняли опасность, стали вскакивать с мест, кричать, стонать; напрасно убеждал их брат сидеть смирно, говорил, что своими скачками они того и гляди опрокинут лодку — ничто не помогало. Чужая барка была совсем близко, девушки в ужасе метнулись все в одну сторону и лодка опрокинулась. Тем временем с берега давно уже следили за движениями чужой лодки, а так как последнее время опасались морских разбойников, лодка возбудила подозрение. Нисколько барок поспешно поплыли нам на выручку. Они поспели как раз вовремя, чтоб спасать утопавших. В суматохе, неприятельская лодка куда-то исчезла, а на тех лодках, который подхватили погибающих, не знали с точностью, все ли спасены. Съехались, сверились — оказывается, не хватало моей сестры и одной ее подруги; вместо них сидел какой-то человек, которого никто не знал. Ему пригрозили и он сознался, что он с того корабля, что стоит в море мили на две к востоку, что товарищи забыли о нем и бежали, пока он бросился выуживать девушек. Он сообщил также, что видел, как двух из наших везли на корабль.

Горе отца невозможно описать, но и Мустафа быль огорчен до глубины души. Помимо того, что любимая сестра его погибала, как ему казалось, по его вине, ту подругу, которая исчезла с нею, он считал своею невестою; только старик отец об этом еще ничего не знал: Мустафа скрывал это до поры до времени.

Отец был очень суровый человек. Когда горе немного улеглось, он призвал сына и сказал: «Твоя глупость лишила меня утешения моей старости, услады очей моих. Иди, скройся с глаз моих навеки, будь проклят ты и все твое потомство! Можешь вернуться только вдвоем с Фатимой; тогда снимется с тебя проклятие отца».

Этого брат не ожидал; он уже раньше решил искать сестру и ее подругу и только ждал на это благословение отца, а тут пришлось пускаться в свет под бременем его проклятия. Но если то несчастье сразило его, зато незаслуженно жестокая кара окрылила его мужество.

Он пошел к пойманному разбойнику и расспросил его, куда держит путь их корабль. Оказалось, что они ведут торговлю невольниками и сбывают их обыкновенно на большой рынок в Бальсору.

Он собрался в дорогу; гнев отца видимо улегся, так как он в последнюю минуту выслал ему кошель с золотом. Мустафа зашел проститься с родителями Зораиды, своей невесты, и направился в Бальсору.

Мустафа поехал сухим путем, потому что из нашего городка не шло кораблей прямо на Бальсору. Ему приходилось спешить, чтоб разбойники не успели намного опередить его. Конь у него был прекрасный, поклажи не было и он надеялся на шестые сутки добраться до места. Но к вечеру четвертого дня на него вдруг напали трое вооруженных всадников. Они покушались видимо не столько на жизнь одинокого путника, как на его золото и коня. Мустафа счел сопротивление бесполезным и крикнул, что сдается. Ему связали ноги под брюхом животного, поставили его в средине и, подхватив повод его коня, помчались с ним в сторону от дороги. Во все время не было произнесено ни одного слова.

Мустафою овладело тупое отчаяние, проклятие отца давило его. Как мог он надеяться спасти сестру и Зораиду, когда последнее средство ускользало из рук его? Мустафа и молчаливые спутники его тем временем въехали в небольшую ложбинку. Ложбинка была окаймлена высокими деревьями; посреди расстилался мягкий сочный луг; где-то в стороне журчал ручей. Местность так и манила к отдыху. Там стояло от пятнадцати до двадцати палаток; вокруг к шестам были привязаны верблюды и кони; из одной из палаток раздавались веселые звуки цитры и два приятных мужских голоса. Брату почему-то казалось, что люди, избравшие такое приятное местоположение, не могли замышлять злодейства, и потому он без особенного страха пошел за своими проводниками. Его ввели в палатку большую, чем остальные, и внутри отделанную не только богато, но даже красиво. Во всяком другом месте все эти роскошным подушки, ковры, золочения трубки свидетельствовали бы о богатстве владельца, здесь они видимо являлись трофеями разбойничьих набегов. На одной из подушек сидел маленький пожилой человечек. Он был почти уродлив лицом, а темно-коричневая блестящая кожа и какая-то противная черта вкруг глаз и рта придавали ему отталкивающий вид. Хотя человек этот напускал на себя важности, но Мустафа скоро заметил, что палатка очевидно разукрашена не для него. То же подтвердили переговоры проводников. «Где Могучий?» спросил один. «Он на малой охоте», — отвечал человечек, — «но поручил мне распорядиться за него». «Вот уж не кстати», — возразил разбойник, — «нам как раз надо решить, что