Из огня да в полымя: российская политика после СССР - Владимир Гельман

Оценивая опыт посткоммунистических стран по прошествии двух с лишним десятилетий, можно сказать, что «дилемма одновременности» была решена более или менее успешно в восточноевропейских странах, в 1990-е годы создавших демократические политические режимы и рыночную экономику и ставших членами Европейского Союза [63] . Гораздо более болезненным и драматическим оказался опыт бывшей Югославии, где распад страны повлек за собой цепь кровавых войн в ущерб демократизации и рыночным реформам, и процессы преобразований надолго затянулись – в конечном итоге эти задачи были решены и там, но с довольно тяжелыми издержками. Что же касается России, да и ряда других постсоветских стран, то здесь траектория оказалась кардинально иной. Нашей стране удалось избежать и рисков полного распада страны на отдельные государства, и острых этнических конфликтов, подобных постюгославским, но построить эффективное национальное государство в России не удалось ни в 1990-е, ни в 2000-е годы, хотя и по разным причинам. Рыночные реформы сопровождались глубоким и длительным спадом в экономике, который сменился ростом лишь начиная с 1999 года. В итоге, несмотря на то, что российская экономика и стала рыночной и демонстрировала немалые успехи в 2000-е годы, сегодня ее едва ли можно охарактеризовать как свободную. Наконец, демократизация, которая была начата еще в конце советского периода, в 1990-е годы оказалась остановлена, а в 2000-е сперва свернута, а затем и вовсе сведена на нет. Что же повлекло за собой такое развитие событий в российском случае? Почему «дилемма одновременности» не была решена в нашей стране? И почему альтернативы этому подходу, предложенные в 1990-е годы, привели к весьма неоднозначным последствиям в двух измерениях «тройного перехода» (национально-государственное строительство и рыночная экономика) и дали негативный эффект с точки зрения политических реформ?

Для ответа на эти вопросы следует вернуться к тем вариантам развития событий в нашей стране, выбор между которыми определял повестку дня российской политики в 1990-е и в 2000-е годы, и подробнее проанализировать основные «критические моменты», которые во многом и определяли траекторию дальнейших изменений, задавая возможности для последующих шагов. Стоит иметь в виду, что неправы и те, кто считает, что траектория российских политических преобразований была заведомо предопределена независимо от конкретных шагов конкретных политиков, и те, кто склонен приписывать результаты этих преобразований исключительно доброй (или, скорее, злой) воле тех или иных лидеров. Ни детерминизм первых, ни волюнтаризм вторых не оставляют места для углубленного анализа политических процессов, подменяя его простыми, но неполными, а порой и явно неверными ответами.

Моя точка зрения состоит в ином: хотя структурные (то есть внешние и не зависящие от действий участников процесса) условия неизбежно задают ограничения их возможных шагов, но в рамках этих ограничений приоритеты и предпочтения политических акторов, сочетания их ресурсов, стратегий и представлений о возможных шагах друг друга способствуют выбору, направленному на максимизацию собственных выгод. Иногда выбор оказывается успешным для самих акторов, но приносит большие издержки обществу в целом, иногда наоборот – издержки оказываются велики как для акторов, так и для общества. Российский опыт 1990-х годов в этом отношении примечателен еще и потому, что распад СССР на фоне острого экономического кризиса в стране создал чрезвычайно высокую неопределенность, осложнявшую принятие любых решений в управлении страной, а тем более – их воплощение в жизнь. В самом деле, в 1991 году прежние «правила игры» внезапно рухнули вместе с крахом коммунистической партии и Советского Союза, возможности властей по принуждению как граждан, так и иных политических и экономических акторов были ограничены, а горизонт планирования сужался до месяцев, если не недель. Поэтому не приходится удивляться тому, что многие решения влекли за собой непредсказуемые и порой непреднамеренные последствия как для самих российских политиков, так и для страны как таковой.

Первый и важнейший «критический момент» в российской политике постсоветского периода пришелся на последние месяцы существования СССР осенью 1991 года. Уже после провала путча в августе 1991 года роспуск СССР стал неизбежным, и вопрос о характере и направленности преобразований в России встал на повестку дня российских лидеров, внезапно оказавшихся у руля управления распадавшейся страны. Ситуация в России (и в СССР в целом) в тот момент была слабо управляемой [64] . Экономика СССР находилась на грани полного коллапса, этнические конфликты в республиках на фоне роста сепаратистских и националистических движений переходили в стадию сецессии (выхода из состава государства) и силового противостояния, а органы власти, созданные для управления одной из республик СССР, на фоне утери рычагов управления союзными органами власти, оказались перед необходимостью управления страной в целом. Однако, несмотря на угрозу политического и экономического хаоса, в тот момент времени у российских властей существовал весьма важный ресурс – высокий уровень массовой поддержки, отчасти проявившийся при подавлении путча в августе 1991 года, а также надежды на перелом негативных трендов в политике и экономике последних лет СССР. Таким образом, несмотря на всю сложность момента, у российских лидеров, оказавшихся у власти в стране в ходе распада советской политической системы, осенью 1991 года открывалось узкое «окно возможностей» для выбора дальнейшего пути развития страны.

Следуя рассуждениям Оффе, можно было бы предположить такое теоретически возможное для российского случая решение «дилеммы одновременности» образца осени 1991 года – Россия могла параллельно запустить процесс принятия новой конституции страны, позволявшей переучредить «с нуля» российское государство на новой институциональной основе (то есть уже без СССР), затем провести «учредительные выборы» новых органов власти на всех уровнях по новым «правилам игры», тем самым укрепив государственность и, одновременно с этим, сформировав на переходный период временное правительство страны, опирающееся на доверие общества, быстро провести необходимые рыночные реформы в экономике. По сходному пути пошли, например, некоторые страны Восточной Европы и Балтии. В России (как, впрочем, и в ряде других постсоветских стран), однако, такое развитие событий не просто оказалось нереальным, но оно даже не рассматривалось политическими элитами страны как желательная и/или возможная альтернатива. Разумеется, история не терпит сослагательного наклонения, и мы никогда не узнаем, принесли бы одновременные реформы (либо, возможно, иная их последовательность) успех или, напротив, неудачу для России. Но на практике российская «дилемма одновременности» была решена совершенно иным путем: (1) демократические политические реформы в стране оказались отложены, а затем подвергнуты кардинальной ревизии; (2) рыночные экономические реформы сопровождались глубоким и длительным трансформационным спадом и растянулись до 1998 года; (3) проблемы национально-государственного устройства страны были решены лишь частично, поддержанием статус-кво «по умолчанию», и сопровождались глубоким упадком административного потенциала российского государства.

Ключевые решения были приняты в октябре-ноябре 1991 года. Съезд народных депутатов России отказался рассматривать подготовленный конституционной комиссией проект новой конституции страны, по инициативе президента России Бориса Ельцина наложил мораторий на проведение выборов на всех уровнях власти, согласился с фактическим совмещением Ельциным постов президента и премьер-министра страны и предоставил ему на срок до декабря 1992 года право издавать указы нормативного характера, право единолично формировать состав кабинета министров и право назначать и снимать со своих постов руководителей органов исполнительной власти регионов и городов страны (этот механизм позднее в российском политическом сленге получил наименование вертикаль власти).

В результате Россия «заморозила» все существовавшие на момент распада СССР политические институты и прежнее национально-государственное устройство страны, а приоритетом № 1 для политических элит (как и для значительной части общества) оказалось проведение в стране экономических преобразований. Сформированное под руководством Ельцина правительство России, экономический блок которого возглавил Егор Гайдар, с января 1992 года начало либерализацию розничных цен, намереваясь провести быстрые реформы в русле модели, известной как «вашингтонский консенсус»: либерализация цен, финансовая стабилизация, приватизация предприятий [65] .