Гостеприимный кардинал - Е. Х. Гонатас

Взволнованный этим неожиданным открытием, я продолжаю свой путь.

Сумасшедший

Мы идем по улочке с олеандрами. Я сумасшедший и знаю об этом. Меня сопровождает кассир компании Т., он мой медбрат. Он обнажил мою левую лопатку и, следуя моим указаниям, усиленно делает мне растирания и массаж, очень помогающие мне в моем состоянии. Я объясняю ему, какое благотворное воздействие оказывает на мой помутневший дух нажим на определенные мышцы и узлы в этой части моего тела. Это новый метод лечения, который я только что изобрел. Я говорю ему:

«Я исхожу из того факта, что любое изменение коры головного мозга, то есть каждый особый вид психического заболевания, влечет, соответственно, изменение определенной части тела душевнобольного или одного целого органа. Ясно, что успех данного лечения – оно использует простейшие средства, то есть массаж мышц и нажим на узлы, – зависит, во-первых, от точного определения части тела, зараженной душевным микробом, и, во-вторых, от нашей возможности достигнуть данной области. Мы не можем надеяться на многое, если психический недуг локализовался, допустим, во внутренностях, что хоть и в редчайших случаях, но случается. То есть, как и во всех результативных методах лечения, в этом методе область его применения не бесконечна. Однако ты должен признать, что она очень обширна».

Несмотря на то, что медбрат внимательно слушает, то и дело утвердительно качая своей стриженой головой, я уверен, что он ни черта не понимает из того, что я говорю. Но что мне до того – я чувствую удовлетворение и радость, говоря это, и продолжаю говорить с теплотой и фанатизмом о своей теории. Разве результаты ее применения в моем случае не являются ее самым весомым доказательством?

На обочине дороги ждет мой отец. Он видит нас и подходит, но, кажется, не догадывается о моем состоянии. Он отводит меня в сторону и шепчет на ухо, хитро подмигивая глазом: «Я из дома. В твоей комнате, под столом, я нашел таблетку уротропина!» Он говорит правду, и я знаю почему. Если бы вместо таблетки он нашел птичье крыло, я уверен, не потрудился бы мне об этом сказать; но он хочет подтрунить над моей страстью к лекарствам.

Блуждание

Я иду по пригороду, где прошлой весной спутал улицы и полдня блуждал в поисках какого-то антикварного магазина. На ходу вспоминаю, что где-то здесь должна быть улица с газонами; я знаю, что, если пойду по ней, выйду прямиком к месту, которое много лет назад видел во сне и по которому сегодня очень тоскую. Я нахожу улицу, однако она выводит не к месту из того давнего сна, как я ожидал, а на какую-то высоко расположенную площадь, где открывается вид на улицы и дома неизвестного городка. Посреди площади – лестница со множеством ступенек. Я спускаюсь по ней и попадаю на вторую площадь, вроде первой, но поменьше. (На ней тоже есть ступеньки, они ведут вниз, на третью площадь, а там опять вниз – еще на одну, и так далее до самого городка, который виднеется внизу.) Точно напротив меня – дверь ночного клуба. Я вхожу и оказываюсь в отвратительном притоне, набитом пьяными женщинами и мужчинами. Воздух спертый от табачного дыма и винного перегара. Вскоре до меня доходит, что все посетители принадлежат к одной большой компании, сидящей за поставленными в ряд столиками, один подле другого. Кажется, все они иностранцы. Попойка в самом разгаре, гомон стоит неописуемый. Все пьяны до умопомрачения. Я сажусь напротив и вижу: квадратный кусочек стены, покрашенный в красный цвет, тихонько открывается у них за спиной, словно тайное окошко, и оттуда кто-то обливает их водой. Потом стена снова закрывается, идеально приладившись, так что ни малейшая щелочка не выдает скрытое отверстие. Накрашенная женщина встает со стула, идет на другой конец, где сидит юноша в сером костюме, вспрыгивает к нему на колени, и, облапив его, с силой целует в губы. Юноша с большим трудом вырывается из похотливых объятий, явно ему отвратительных, и встает, чтобы пересесть за другой стол. Он подходит к другой паре, которая бесстыдно балуется. Он стоит и сверху смотрит на них, затем сильным пинком отталкивает женщину, садится на ее место и затевает безобразную игру с мужчиной. Я понимаю: ситуация чем дальше, тем хуже, и все это пустяк по сравнению с тем, что последует далее; я не могу больше здесь оставаться. Воцаряется настоящий бедлам. Я встаю и подхожу к человеку, уже давно бродящему по залу. Он гид этой компании, он привел их сюда и организовал эту пирушку, и пирушка стремительно перерастает в оргию.

«Я понимаю, что в ваши обязанности входило притащить их сюда поразвлечься; вам, надо думать, за это платят. Но сами видите, они перешли все допустимые границы, – говорю я ему. – Еще немного подождите – и они начнут кататься по полу, как свиньи. Попомните мои слова, в конце концов нагрянет полиция, всех заберут в участок, и выпутывайтесь тогда!»

По его расстроенному, растерянному виду понятно, что он всецело разделяет мои опасения, думает так же, как я, или похоже. Вижу: он ходит от стола к столу, что-то говорит посетителям, а они приходят в себя, встают, шатаясь, и собираются уходить.

Теперь мы все вместе поднимаемся по лестнице, маленькими группами. Не успев подняться на последнюю ступень, я вижу, что выход на площадь загораживает толстая железная сетка вроде тех, какими для безопасности закрывают витрины магазинов. Остался только небольшой зазор снизу, всего несколько сантиметров, этакая широкая щель. Передо мной стоит человек. «Наверное, сторож или привратник», – думаю я и сразу же узнаю в нем того гида, с которым недавно разговаривал внизу, в клубе.

Он требует оплатить проход. Достаю банкноту, протягиваю ему. Он отрывает мне билет (четыре листа: две маленькие розовые картонки и два листочка белой бумаги), я беру все это вместе со сдачей. Но сетка, загораживающая мне путь, так и не поднимается. Приходится протискиваться в узкий проем на животе, как кот под дверь.

На свежем воздухе мне становится легче. Спокойно прохожу метров сто – и вдруг слышу, как кто-то бежит сзади, выкрикивая мое имя. Оборачиваюсь и спрашиваю, что ему нужно. Он почтительно приветствует меня и говорит, что его послал контролер, выдавший мне билет на площадной лестнице. «Когда он заканчивал службу – если помните, вы вышли последним – и подсчитывал выручку, то увидел, что не хватает тысячи драхм. Он не уверен, вы уж простите, он тысячу раз извиняется, но, может быть, он по ошибке отдал эти деньги вам вместе со сдачей.