Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

гости не перепутают имена умерших, как перепутали королей, когда будут передавать эти сведения в Европу. «Охотиться-то на тюленей они мастера, но в репортёры не годятся», – писал Фройхен.

Вернувшись на «Данию», Фройхен приободрился. У него снова появились силы, и лукавое чувство юмора вернулось к нему. Но пережить смерть Брёнлунна удалось далеко не сразу. Отправляясь впервые в Гренландию, Фройхен смотрел на это путешествие как на весёлую проказу. Теперь всё было иначе.

Последний год в Гренландии Фройхен был занят новой задачей – искал в окрестностях следы человеческих поселений. Несмотря на то что земли, окружавшие «Данию», были пустынны, считалось, что в прежние века их время от времени посещали инуиты – а может быть, и викинги. Фройхена часто сопровождал Тобиас Габриэльсен, который, как и Брёнлунн, был смешанного происхождения и дружил с Фройхеном. Последний писал о своих друзьях – наполовину инуитах, что общение с ними позволило ему глубже понять местную культуру.

Большую часть следующего года Фройхен провёл, исследуя окрестные холмы и фьорды. Спал он в палатке из толстой холстины, пропитание добывал охотой. Людей, которые выросли в городе или в лесистой местности, с непривычки пугает специфический звук, который издаёт в этих местах ветер. «Словно кто-то дышит с широко открытым ртом», – описывал этот звук один полярный исследователь. Меряя шагами пустынные земли, Фройхен и Габриэльсен иногда натыкались на каменные жилища, спрятанные в затейливых скалах, практически невидимые, пока не подойдёшь к ним вплотную. Все эти жилища были давно заброшены. Внутри исследователи находили инструменты, обрывки меховой одежды и кости, человеческие и собачьи: видимо, люди съели собак, спасаясь от голода. Как всегда, арктический холод удивительно хорошо сохранял останки.

Фройхен и Габриэльсен добросовестно вели записи о своих находках, но эти записи не дают представления, какова на самом деле была жизнь в те далёкие времена. Что испытывали люди, которым принадлежали эти истлевшие останки? Габриэльсен как-то сказал Фройхену, что во времена его детства люди рисовали прошлое Гренландии в радужных красках. Но теперь, глядя на жалкие руины, он спрашивал себя, так ли чудесна была жизнь его предков, как внушала гренландцам ностальгия. В новые времена жить стало комфортнее. Кому-то по-прежнему хотелось отгородиться от всего и вся: но как на самом деле выглядела жизнь, разлучённая с другими культурами? Должны ли земли и водяные просторы служить мостом – или препятствием между народами? Вопросы были сложные, они заставляли принимать во внимание намного больше деталей, чем это обычно делается. Пока Габриэльсен заключил, что хочет «жить в той части мира эскимосов, которую завоевали европейцы. Лучше общаться с ними на их условиях, чем стать скелетом в их музее». Сам Фройхен пока не решил, что думает по этому поводу.

Подходили последние месяцы экспедиции, и снова экипажу «Дании» аукнулось, как плохо Мюлиус-Эриксен провёл инвентаризацию. Пресловутые рыбные шарики и томатный суп когда-то припрятывали для особого случая – а теперь ими приходилось питаться постоянно, и команде они надоели хуже горькой редьки. «Сами по себе это прекрасные блюда – если употреблять их умеренно», – писал Фройхен.

Наконец настало время возвращаться в Данию. Обратный путь на юг был намного легче, чем путь на север, однако перспектива вернуться домой без Мюлиус-Эриксена, Хагена и Брёнлунна мрачно маячила впереди.

В Копенгагене «Данию» встретила огромная толпа. Всем не терпелось узнать, как прошла экспедиция, в том числе родственникам Фройхена, которые прокладывали себе дорогу локтями, чтобы лучше увидеть корабль. Тут они обнаружили на борту Петера – живого, невредимого – и чуть не упали от радости. Норвежские охотники на тюленей действительно оказались никудышными репортёрами и перепутали имена погибших: они передали, что Петер среди них. Целый год родные Фройхена места себе не находили, не зная, что и думать, поэтому встреча получилась вдвойне трогательной. Фройхен был счастлив видеть родных, но что-то омрачало его счастье. Какое-то тяжкое чувство, похожее на тоску по родине. Да, Гренландия была сурова и не прощала ошибок – и всё-таки она завладела сердцем Фройхена и не отпускала его. И хотя в Дании был его дом, Петера Фройхена уже тянуло обратно.

Часть вторая

Жизнь опасна и непредсказуема: вскоре становится понятно, что надо дорожить каждым моментом счастья, который она дарует.

Кнуд Расмуссен. Люди Крайнего Севера

8. «Настоящий ад»

Вернувшись в Копенгаген, Фройхен решил попробовать продолжить обучение. Прежде он не пылал любовью к Университету Копенгагена, но время, проведённое на «Дании» с учёными, внушило Фройхену желание «расширить узкий кругозор». На сей раз Фройхен хотел изучать химию и геодезию: это всегда пригодится исследователю. Он рассчитывал использовать полученные знания в грядущих экспедициях.

Однако очень скоро Фройхен вспомнил, до чего опостылели ему душные классные комнаты, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Однокурсники теперь казались ему неопытными, «комнатными» мальчиками. Разве многим из них доводилось свежевать тюленя, или стрелять из винтовки в голодного волка, или хоронить такого дорогого друга, как Йёрген Брёнлунн? У них на уме были только «уроки да развлечения», жаловался Фройхен: ему было «трудно признать в этих мальчишках равных себе». Тишина университетских аудиторий не шла ни в какое сравнение с восторгом, который он испытал, когда «Дания» бросила якорь в Копенгагене: ликующая толпа, череда торжеств и банкетов в их честь… Король Фредерик VIII даже наградил экспедицию медалями «За заслуги»: прошёлся вдоль выстроившейся перед ним команды и каждому на грудь прикрепил награду. Двадцатидвухлетнему Фройхену это кружило голову. В аудиториях было не найти ни славы, ни восторженного трепета, которых он всей душой жаждал.

Учиться мешало и другое обстоятельство: надо было зарабатывать на жизнь. В те времена полярные исследователи делали неплохие деньги, выступая с лекциями о своих путешествиях по Арктике: таким звёздам, как Руаль Амундсен и Роберт Пири, платили по тысяче долларов за появление на публике. Фройхен звездой не был – однако это его не останавливало. И хотя его личность производила не такое большое впечатление, как личности Альфреда Вегенера, Андреаса Лундагера и других учёных Датской экспедиции, Фройхен преуспевал: он пользовался врождённой способностью держать себя на сцене, могучей нордической внешностью и талантом рассказчика. Он рассказывал публике о подробностях своего путешествия – но не это было главным в его лекциях. Фройхен заражал зрителей энтузиазмом, воспламенял их воображение, им виделся чудесный мир, который не способны нарисовать голые факты.

Едва Фройхен начал делать себе имя в научно-популярной среде, как появилась ещё одна заманчивая возможность. С ним связался редактор Politiken, самой крупной датской газеты: тот искал авторитетного