Тренировочные часы (ЛП) - Ней Сара

Девушка, которую кинули несколько его идиотов-борцов без малейшего намека на здравый смысл.

Кучка ублюдков.

Храп срывается с ее губ, когда я пытаюсь отстегнуть ее ремень безопасности. Храп, который говорит мне, что она не в состоянии сама дойти до моей входной двери.

Не теряя времени, вылезаю из машины и направляюсь к пассажирскому сиденью. Останавливаюсь. Затем несколькими широкими шагами прохожу по дорожке к дому, открываю ширму и отпираю дверь. Подперев ее ближайшим тяжелым предметом — девятикилограммовой гирей, — убеждаюсь, что она открыта достаточно широко, чтобы я не ударил девушку головой, когда буду проносить внутрь ее обмякшее тело.

Быстро возвращаюсь к ее дремлющей фигуре. Девушка даже не шевелится при звуке открывающейся двери. В отключке, даже когда я скольжу руками ей за спину, просунув одну руку под зад, чтобы поднять ее. Она легче, чем кажется, но все равно тяжелее мешка с мукой.

Ха.

Потрясающе. Я сошел с ума и шучу сам с собой.

«Господи, Эллиот, возьми себя в руки».

Поднимаюсь, поднимая ее тело вверх, вытаскиваю из машины, что совсем не легкая задача. Маневрировать с нею, не ударив головой о металлическую дверцу авто, практически невозможно. Чудо, что я не устроил ей сотрясения мозга.

Пинком ноги захлопнув дверь, поднимаю ее и крепче сжимаю, чтобы не уронить.

Я никогда никого не носил на руках — ни пьяного, ни трезвого, — но вот я здесь, несу незнакомку через порог моего дрянного арендованного дома.

Направляюсь прямиком в спальню, не откидываю покрывало, предпочитая как можно осторожнее уложить ее в центре кровати. Затем снимаю с нее обувь — маленькие черные сапожки с золотой молнией сбоку.

Ноги у нее такие же изящные, как и руки, и когда я снимаю с нее носки, то замечаю, что ногти на ногах поразительно синие.

Она шевелит ими, как будто знает, что я смотрю, и перекатывается на бок. Ее рубашка задирается, открывая идеальный плоский живот.

Идеальный пупок.

Высвобождая одеяло из-под ее стройного тела, натягиваю его на нее, оставив лежать на голубых простынях. Девушка шевелится, сцепив руки под подбородком, как одна из тех статуэток ангелов, которые собирала моя мама, выглядя невинной и милой, а не пьяной и бессвязной.

Зарывается поглубже в одеяло и подушки.

Вздыхает.

Стонет.

Оставив ее на кровати, выключаю свет и отступаю в коридор, бросив быстрый взгляд через плечо. Беру мусорное ведро из ванной комнаты и помещаю его рядом с кроватью.

Закрываю дверь, но оставляю ее слегка приоткрытой. Включаю свет в ванной на случай, если она проснется посреди ночи.

Дерьмо.

Что, если она проснется посреди ночи и взбесится, потому что понятия не имеет, где находится? Что, если проснется и разбудит меня?

Что, если ее стошнит в мою постель?

Это был бы мой худший кошмар, но я так устал, что у меня больше нет сил думать об этом. Быть добрым самаритянином чертовски утомительно.

Устраиваюсь на диване, снимаю по одной туфле за раз, потом носки. Натягиваю толстовку, которую раньше бросил на кофейный столик, потому что где, черт возьми, мой плед?

О, вот он.

Недовольный, хватаю одну из диванных подушек, чтобы использовать, хватаю плед и набрасываю его на ноги. Он серый и размером с почтовую марку — почти ничего не покрывает. Проклиная холодный воздух, плохую изоляцию и заоблачные ежемесячные счета за электричество, из-за которых мне не хватает отопления, я глубже закутываюсь в свою толстовку с капюшоном.

Я слишком высокий для этого дерьма.

Для этого дивана.

Смотрю в потолок широко раскрытыми глазами, благодарный за свитер, клочок одеяла и черную, как смоль, гостиную. И все же... осознание того, что в моей спальне есть кто-то еще, за кого я несу ответственность, не дает мне уснуть, голова идет кругом.

По какой-то причине эта девушка оказывалась у меня на пути три раза за неделю, и я лежу, размышляя о вероятности этого, прежде чем перевернуться и посмотреть в сторону телевизора.

Раздраженно вздыхаю, я слишком большой и длинный, чтобы удобно устроиться на этом гр*баном диване. Он комковатый и жесткий, и я точно буду бодрствовать всю чертову ночь, просто уверен в этом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На самом деле, я уже запланировал себе субботний дневной сон. Эта мысль несколько успокаивает меня, пока лежу неподвижно, кажется, целую вечность.

ГЛАВА 9

Анабелль

Я умираю?

Похоже на то.

Прижимаю ладонь ко лбу, проверяя температуру. Поглаживаю себя по щекам, чувствуя жар. Боже. Как же мне плохо, звезды танцуют под моими закрытыми веками.

Штопор.

Головная боль.

Тошнота.

Прикладываю руку к животу, потом ко рту, пытаюсь пошевелиться, перекатываясь на край кровати. Я протягиваю руку через край, слепо шаря вокруг, пока пальцами не натыкаюсь на ведро.

«Слава богу».

Подождите, кто его сюда поставил?

Плюхаюсь на спину, голова кружится.

«Не блюй, не блюй — тебя не может стошнить. Соберись, Анабелль. Ты взрослая женщина».

Открываю глаза, медленно моргая от слепящего солнца, которое светит в окно, которое определенно не мое.

«Где я, черт возьми?»

Это потолок не в спальне дома отца.

Уродливые бежевые стены не розовые.

Темно-синие простыни, пахнущие одеколоном? Определенно не мои.

Подтягиваю их к груди, к носу, еще раз принюхиваюсь и делаю вывод: эта постель, несомненно, принадлежит мужчине. Лосьон после бритья или древесный гель для душа, это не имеет значения — эти простыни пахнут фан-черт-возьми-тастически.

Снова нюхаю ткань, вдыхаю чудесный запах какого-то безымянного, безликого парня, когда замечаю фигуру, прислонившуюся к дверному косяку, с белой керамической кружкой в массивных руках.

У него ленивая улыбка на лице, теплая, дружелюбная улыбка без намека на сексуальный подтекст.

Смотрю поверх простыни, и мне хочется свернуться в клубок и умереть, но совсем по другой причине.

«Я его знаю!»

Это парень из библиотеки.

«Дерьмо, дерьмо, двойное дерьмище».

— Доброе утро. — У него такой низкий, бездонный голос только что проснувшегося мужчины.

Обожаю такой утренний мужской голос, такой скрипучий, что хочется в нем забыться. Такой сексуальный голос, что у меня мурашки бегут по коже.

— Гм, доброе? — Я же, напротив, квакаю, как лягушка, выдыхая свое жалкое приветствие.

— Как ты себя чувствуешь?

На нем темно-синяя футболка и серые спортивные штаны. Может, у меня и похмелье, но я не ослепла. Мой взгляд перемещается на юг, туда, где его штаны низко висят на бедрах, оценивая вид весь путь вниз.

Вниз по ногам, к босым ступням.

— Привет, — хриплю я. — Доброе утро.

«Господи, Анабелль, ты это уже говорила!»

Нет ничего более неловкого.

— Извини, я уже это говорила. — Прижимаю два пальца к пульсирующим вискам. — Я немного не в себе.

Это, мягко говоря, преуменьшение века.

— Я больше никогда не буду пить.

Не знаю, почему его вид так сильно действует на меня, но твердые мышцы его загорелых рук и гладкая кожа делают что-то с моим и без того мутным, пропитанным алкоголем мозгом. Находясь в его доме — с жутким похмельем в его доме, пока он стоит там и пьет кофе, свежевымытый и кристально чистый ,— я чувствую себя отвратительно.

В смятении.

Отсюда вижу, что его зеленые глаза оценивающе смотрят на меня, когда я сижу в середине его кровати. Они насторожены и внимательны, как будто он не выспался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— У тебя была тяжелая ночка. — Он утверждает это как факт, и я ищу в его тоне осуждение.

Но, кажется, его нет.

— Да, и я... я спала здесь? Очевидно, я спала здесь. — Нервно смеюсь, потом стону. О боже, моя голова. — Это твой дом?

— Да. — Парень поворачивается, и я снова смотрю на его босые ноги. — Надеюсь, ты не возражаешь, что я привез тебя сюда вчера вечером. Никак не смог заставить тебя назвать свой адрес.