Vive le basilic! - Вера Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не думаю. – Дюфур глотнул местного вина, при всей своей необычности очень пристойного. – Но я видел этих аргатов собственными глазами. В алых шаммах и на молочно-белых конях. Впрочем, в отличие от ле Мюйера и Пайе я понимаю, что можно предлагать начальству и публике, а что лучше оставить при себе. Ваши подчиненные заслужили панегирик, и они его получат, а читатели получат экзотику, намек на алеманские происки и уверенность как в том, что Легион порвет в клочья всех, кто встанет на его пути, так и в необходимости продвижения в Аксум. Кстати, мне понадобится ваша фотография.
– Разумеется, вы ее получите. – Мягкий укор сменился горделивым блеском, подбородок непроизвольно вздернулся – отважный и верный сын Республики уже видел себя на страницах «Бинокля». – Я несказанно рад нашему сотрудничеству.
– Я тоже, – заверил Поль.
– Кстати, мой друг, – генерал слегка понизил голос, – я обдумал наш прошлый разговор и согласен, что «Письма из Алможеда» должны быть продолжены. Конечно, я не Дирлен…
– Вы и не можете им быть, – утешил понявший, к чему идет, репортер, – наше время требует иных людей и иного подхода.
– Да-да… Но, решившись в некотором смысле взяться за перо, я нуждаюсь в совете. Как вы думаете, с чего лучше начать?
– Начните с него, – репортер указал на картинку с рассевшимся на карте кокатрисом, – вернее, с его прадедушки. Если не ошибаюсь, в 1798-м «Нью Тайм» опубликовала карикатуру, где нашего любимого петуха изобразили изрядно ощипанным, с вырванным хвостом, но в знаменитом берете первого консула. Консулу это так понравилось, что он заказал копию, только ободранный петух на ней превратился в пусть небольшого, но смертоносного монстра. Вышло столь удачно, что капрал так с кокатрисом и не расстался; их разлучила только смерть. Когда же Вторая Республика восстановила в правах петуха, изгнанный с герба кокатрис задержался в Экспедиционном легионе, склоняя зарящихся на наш кофе альбионцев и алеманов к скромности.
– Я бы не хотел лишний раз вспоминать басконца, – забеспокоился генерал. – Понимаете…
Дюфур понимал прекрасно, просто ему захотелось проверить.
– В таком случае начните со своего приезда, с того, как вам, еще молодому полковнику, чудились за глухими стенами сказочные сады и смуглые красавицы в невесомых шелках. Это вне политики, и это понравится, как и завуалированные намеки на знатность. Сейчас голубая кровь в моде, а Конвент, уничтожив дворянские книги и королевский архив, дал каждому гражданину право на прадеда-герцога.
– А вы шутник. – Командующий откинулся на спинку стула и расстегнул верхнюю пуговицу. – Впрочем, мой дед и впрямь был графом, а ваш?
– Я внук имперского капрала и правнук бондаря, – сказал истинную правду Дюфур и откланялся. Его ждали визит к губернатору, прогулка по кофейным плантациям, Долина Царей, и, черт возьми, он так пока и не добрался до границ Хабаша!
Ящерица с белой отметиной
Его газета, официозная, католическая, либеральная, республиканская, орлеанистская, этот слоеный пирог, эта мелочная лавчонка нужна ему только как вспомогательное средство для биржевых операций и всякого рода иных предприятий.
Ги де Мопассан. «Милый друг»Глава 1
На внутренней стороне до боли знакомой стеклянной двери красовался свежий газетный лист. Наметанный взгляд Дюфура тут же определил, что его фельетон занимает лучшее место на полосе и фельетон этот уже четвертый из шести отправленных пантелеграфом из Помпей. Спешка не удивляла: прения в Национальном Собрании были в разгаре, и патрон лил на мельницу премьера любую воду, какую только мог выжать из сотрудников и новостей.
Поль с усмешкой повернул надраенную папашей Леру ручку и оказался на широкой лестнице, одновременно роскошной и неопрятной. Подзабытый запах типографской краски, светильного газа и табака подтверждал – он вернулся туда, где ему надлежит быть, и никакие саванны, хасуты и бабуины не стали и не станут его настоящей жизнью. При всей своей экзотичности они слишком примитивны, а следовательно, неизменны, читай – скучны.
– Кого я вижу! Дюфур! – Коллега Руссель тоже неизменен. По крайней мере в пристрастии к обтягивающим брюкам и туфлям с чрезмерно острыми носами.
– Собственной персоной, дружище.
– А ты похудел.
– А ты нет.
– В парламентах не худеют. Ты в самом деле трогал гепардов?
– Нет, но мне о них рассказал старик-туземец, пока кобра, которую он заклинает, чистила зубы.
– Патентованным средством, надеюсь? Иначе зачем бы «Ив и Готье» второй год нам платили? Прости, спешу к своим сенаторам, у них наклевывается премилый запрос со скандалом, строк на триста, не меньше! Выпьем как-нибудь по кружечке?
– Почему нет?
Знакомый запах. Знакомый полумрак. Знакомые люди, кресла, газовые рожки́. Леру за своей конторкой разбирает утреннюю почту. Рассыльные ждут поручений, наборщики в рабочих халатах тащат гранки. Как же он по всему этому, оказывается, скучал!
– С возвращением, мсье.
– Спасибо, приятель. Мсье Жоли пришел?
– В десять с четвертью, мсье.
В десять с четвертью, как всегда. А в приемной, как всегда, толкутся счастливчики, неудачники и те, кто лишь собирается схватить удачу за воротник. Паркет в коридоре оживляет новое пятно, похожее на лошадиный круп с взметнувшимся на стену хвостом. Табачный дым становится гуще, раздаются знакомые голоса: фальцет ведущего светской хроники прерывается басом театрального обозревателя. У Бланшара горячая пора: город пестрит афишами – вечером в Опере премьера. «Взгляд василиска, или Бремя ненависти». Сходить?
– Дюфур! Жив, курилка! – Жоли, бессменный заведующий отделом политики, раскрывает начальственные объятия. По-кошачьи топорщатся холеные усы, в углу рта – неизменная сигара. – Блестящий материал! И как вовремя. Патрон в восторге…
Скрипящие перьями за общим столом репортеры разом поднимают головы и смотрят на удостоенного похвалы собрата. Четверых Поль знает, пятый, франтоватый блондин, новенький.
– Малыш Тессье, – проследив взгляд Поля, громко объясняет Жоли, – городская хроника. Два су за строчку и две с четвертью сотни в месяц, не считая разъездных. Пойдем подышим.
Посетителей в приемной еще прибавилось, один из двух рассыльных исчез, Леру почти разобрал письма. Хорошенькая дама в желтом и коричневом вскинула головку. Жоли нахмурился и ускорил шаг.
– Мы непростительно задержались, – значительно произнес он, – интервью в половине двенадцатого. Раджа ждать не станет.
Поль торжественно кивает. Незримый раджа стал сообщником сотрудников «Бинокля» задолго до прихода Дюфура в газету. Нетерпение заморского вельможи избавляет от докучливых посетителей не только репортеров, но и птиц полетом повыше, и лишь не проведший в армии ни дня патрон, полагая себя старым солдатом, задерживается, уходит и отказывает, не прибегая к уверткам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});