На руинах - Галина Тер-Микаэлян

Тревога и сомнения овладели Феодосией Федоровной. Раньше ей никогда не приходилось спорить с сыном – Прокоп рос спокойным и дисциплинированным мальчиком, даже подростком не доставлял особых хлопот ни учителям, ни матери. Неужели теперь, когда он, повзрослев и возмужав, вернулся из армии, ей придется что-то от него требовать, доказывать, объяснять? И что, собственно, объяснять – то, что его завлекла в свои сети нехорошая женщина? Нехорошая, потому что, не удовлетворившись выпавшей ей на долю горькой судьбой, связалась с пацаном на десять лет ее моложе?

Тяжело вдруг стало Феодосии Федоровне, и припомнились ей собственные до боли тоскливые и мучительно-одинокие ночи, встала в памяти вся жизнь, прошедшая под надвинутым на лицо черным платком. В тот день она рано легла спать, долго ворочалась и, наконец, решила:

«Что Бог даст, то и будет, а сын сам разберется».

Так ничего и не сказала Прокопу. Время шло, он то исчезнет на пару ночей, то снова появится, а в один прекрасный день привел домой незнакомую девицу и представил матери:

– Мам, это моя жена Ирина, мы сейчас в ЗАГСе расписались.

Мать с минуту растерянно разглядывала вновь испеченную сноху. Девушка была крепкого сложения и довольно высока ростом – даже немного выше Прокопа. Коротко остриженные волосы обрамляли миловидное личико с решительно очерченным подбородком, и у Феодосии Федоровны мелькнула мысль, что Ирина напоминает женщину с плаката «Родина-мать зовет». Оправившись от неожиданности, она с достоинством кивнула:

– Что ж, поздравляю. Жаль, не знала – никакого подарка не приготовила. Присаживайтесь к столу, я сейчас накрою.

В словах ее слышался скрытый упрек, но Ирина, не обратив на это никакого внимания, весело и широко улыбнулась.

– Ничего страшного.

Феодосия Федоровна поставила на стол чугунок с мясом, нарезала колбасы и хлеба, вытащила из шкафа полбутылки водки, что осталась после новоселья, разлила по стопкам. Ирина пить не стала, лишь слегка пригубила и при этом в упор смотрела на мужа, словно желая ему о чем-то напомнить. Прокоп опустошил одну рюмку, вторую, третью, налил себе четвертую и лишь после этого, раскрасневшись, решился и начал:

– Мам, мы с Ирой с тобой поговорить хотели. Понимаешь, у нас такое дело, что… Короче, хотели тебя попросить, Ира скажет.

Ирина немедленно подхватила:

– Да, мы хотели вас очень попросить. Понимаете, – помедлив, она искоса взглянула на мужа, – ну, короче, я тут рядом живу – на улице Коминтерна. Комната хорошая, большая, только соседка вот… Из-за нее мы с Прокопом даже свадьбу не смогли по-людски справить.

– Не пойму, – Феодосия Федоровна пожала плечами, – причем здесь твоя соседка? Это ваша свадьба.

– Ну, знаете, она очень вредная баба, просто ужас какой-то! – Ирина брезгливо поморщилась и выпятила вперед подбородок. – Когда меня к ней подселяли, она невесть что устраивала – мне даже с милицией вселяться пришлось. Главное, я-то причем? От нее муж сбежал, и ее все равно бы уплотнили – не будет же она одна в двух комнатах жить! А мне по ходатайству горкома комсомола ордер дали, я за город на соревнованиях выступала. Так она мне в первый же день знаете, что сделала? В суп грязной воды налила, в которой у нее белье кипятилось. Хорошо, я еще не отравилась – там отбеливатель был.

Она остановилась, выжидающе глядя на свекровь. Та чуть наклонила голову вбок и вздохнула.

– Разные люди бывают. Если жизнь неудачно сложится, то иной человек станет искать путь к спасению, а другой может озлобиться и возненавидеть весь свет. Попробуй к ней с добром подойти, пожалей ее.

– Вам, конечно, легко, – в голосе Ирины послышалось раздражение, – вы ее не знаете, а говорите. Попробовали бы сами с ней иметь дело!

– Да, конечно, тебе видней. Нам вот с Прокопом повезло – у нас в квартире хоть и три семьи живет, но соседи попались очень интеллигентные, приятные люди. Так что если из-за соседки у тебя в квартире свадьбу справить нельзя, то можете здесь посидеть или в ресторан пойти – я денег дам, у меня на сберкнижке кое-что отложено.

– Ой, да что вы, да я не про то совсем хочу сказать! Просто эта моя соседка… Ну, я же не виновата, что у меня муж есть, а у нее нет? А она такая завистливая! Представляете, обещала, что нас с Прокопом со свету сживет! На работе ему такой скандал закатила! Ой, да вы даже не знаете, сколько ему из-за нее на работе пришлось перетерпеть!

Скромно потупившись и тщательно разглаживая юбку на коленях, Ирина сквозь ресницы наблюдала за реакцией свекрови. Лицо Феодосии Федоровны выразило искреннее недоумение.

– Что-то я вообще ничего не пойму – причем тут работа? – она посмотрела на сына. Прокоп побагровел, избегая взгляда матери, но Ирина спокойно объяснила:

– Ясно причем – Прокоп ведь с этой Агафьей на одном заводе!

Имя Агафьи мгновенно оживило в памяти Феодосии Федоровны давнишний разговор с клиенткой в парикмахерской.

– Агафья? А скажи мне, Прокоп, это не та ли Агафья, с которой ты встречался?

Он виновато икнул, прикрыл рот, но ничего не ответил. Ирина же рьяно ринулась защищать мужа.

– Да она сама ему на шею повесилась! После работы каждый день у проходной дожидалась, липла, как клещ. Он и идти-то к ней не хотел, просто отвязаться не мог!

– Это он тебе рассказал или ты сама так решила? – в голосе Феодосии Федоровны слышалась легкая ирония, и Ирина, сердито отведя глаза, с вызовом в голосе проговорила:

– Вы мне что, не верите? Вы бы сами что – хотели бы, чтобы ваш сын на этой старухе женился? Ей уже за тридцать!

– Гм, – Феодосия Федоровна чуть заметно усмехнулась, – а тебе, невестушка, извини за нескромный вопрос, сколько?

– Мне? – щеки Ирины чуть заалели. – Мне двадцать три, ну и что? Я же всего на два года Прокопа старше, а не на десять! Да спросите, кого хотите, что эта Агафья из себя представляет, какая она наглая и злющая, тогда не будете ее защищать!

– К чему мне ее защищать? Я только говорю, что если ты у своей соседки Прокопа отбила, то она и будет злиться, это понятно. Ты бы тоже на ее месте злилась.

– Ничего я не отбивала! Я его прежде и не знала даже! Видела, что парень к ней приходит – ну, и пусть приходит, мне-то что? А в тот день я вечером на кухне котлеты жарила, и Прокоп забежал воды попить. Я ему говорю, что, мол, давайте, я вам из своего чайника кипятка плесну или чай налью, а сырую воду из-под крана не пейте – после дождя она мутная какая-то, грязная. Налила ему чаю и еще бутерброд с котлетами сделала. Он пошутил, сказал, что такие котлеты – мечта каждого мужа. Я засмеялась, а тут вдруг Агафья из своей комнаты вылетает. Злая, как черт, и на меня с кулаками – отойди, мол, от моего мужика, тварь ты этакая… Понесла-поехала на меня вразнос последними словами. Прокоп сначала ее просто удерживал, уговаривал, а потом разозлился, говорит: «Я тебе не муж, так что отвяжись от меня! Все – ухожу, надоела ты мне со своей ревностью!» Она побежала к входной двери и встала на пороге – не выпускает его из квартиры. Он не знает, что делать – драться с ней ведь тоже не хочется. Мне смешно стало, я говорю ему: «Раз так, то пошли ко мне котлеты есть». Забежали ко мне в комнату, я дверь заперла, чтобы Агафья не вломилась. Она побесилась еще, конечно, в коридоре, но потом ушла к себе, а мы нормально посидели – поели, наливку я достала. На другой день Прокоп меня в кино пригласил – шутил, что должен за котлеты отблагодарить. А через неделю мы в ЗАГС заявление подали. Агафье решили честно все сказать, а она… она тут же в заводской комитет комсомола побежала – заявила, что беременна, а Прокоп ее бросил. Его на закрытом комсомольском собрании обсуждали, даже в партком вызвали – из комсомола грозили исключить. Хорошо потом уже женщины заводские за него вступились, Агафью пристыдили, говорят: «Чего ты парню молодому жизнь калечишь? Если ты беременная, справку от врача принеси!». Тогда только она приутихла немного – где ей такую справку взять? Все знают – потому муж ее бросил, что родить не могла. Мы с Прокопом сначала свадьбу хотели по-человечески справить, друзей позвать, но после такого ему товарищам на заводе совестно в глаза смотреть.

Феодосия Федоровна потрясенно думала, что всего за несколько месяцев в жизни ее сына произошло столько событий, а он даже и не подумал поделиться с матерью своими тревогами. Прежде, как кто обидит или неприятность случится, то сразу к маме, а теперь – нет, все сами с Ириной этой. И из глубины материнской души поднялась затаенная неприязнь к молодой снохе, которая, ясно, как божий день, полностью взяла Прокопа в свои руки. Повернувшись к смущенному сыну, она ледяным тоном проговорила:

– Что ж, если тебе действительно совестно, то это хорошо – это значит, что ты не совсем стыд утратил. Попрекать я тебя не стану – ты человек взрослый, сам без матери в жизни разберешься, что тебе делать. О чем ты хотел меня попросить?

– Мам, понимаешь, Ира… – он запнулся, а Ирина заторопилась: