Казейник Анкенвоя - Олег Егоров

- Третий час, - Меридиана, скрестивши руки у подножия брезентовых гор, прозвучала негодующе - С ума сошли?

- Дверь на цепочку. Экологи заползут.

Обогнувши Succubus, я двинулся к дивану, примеченному мной в глубинах комнаты, рухнул на него и мгновенно уснул.

Согласно иудейской мифологии, первая жена Адама Лилит после развода состояла в браке с князем Преисподней. По расчету ли выскочила она за Люцифера, или увлеклась, а только рожая от него ночных демонов пачками, днем она теряла до сотни своих чад. Как нынче говорится, «и первые станут крайними». В отместку она чужих младенцев активно изводила при каждой оказии. Мало, что портила их. Она еще пила их кровь и высасывала костные мозги. В довершении злобных проделок, она регулярно подменяла ребятишек. На что подменяла их Лилит, о том фольклорные источники умалчивают. При любом раскладе эти бородатые притчи мне хоть как-то объясняли отсутствие в Казейнике детей. Не Крысолов же их увел в подводную среднюю школу. С другой стороны, причина, регулярно истреблявшая потомство Лилит остается за рамками. Если, подобно вампирам-экологам, убивала их солнечная энергия, то в Казейнике и детей, и ночных демонов было бы нынче столько, что черт на печку не вскинет. К разряду прочих излюбленных развлечений, приписанных Лилит народною молвой, примыкало и овладение мужчинами во сне помимо их воли. Статья 131 уголовного кодекса Российской Федерации. А кто свидетель?

Мною, скажем, вместо Лилит во сне овладела старая докука. Приснился мне кот мой Парамон, справлявший большую нужду под сенью кактуса. Нужда была слишком велика, и не справлялась. Но мудрые существа располагают особым секретом терпения. Им знакомы дальневосточные мысли. Одна такая мысль гласит: «Кто умеет ждать, получает все». Парамон дождался моего прихода, и получил от меня все, причитавшееся ему за отложение фекалий в заповеднике. По мне, так инфернальные разночтения о подвигах Лилит есть ни что, как закулисная борьба с эмансипацией. Но я знаю определенно: Господь слепил ее из глины, и она не забыла этого. Глина, образующая саму природу Лилит, воспринималась ею, как материнское начало. Достаточно мне было единожды проснуться на скрипучем диване, чтобы уяснить это навеки. Меня обступали разнокалиберные плоды ее гончарной беременности. Широкие стеллажи, трижды опоясавшие комнату, были накрыты фаянсовой посудой. Блюда, кувшины, вазы, чашки, чайники, плошки, ложки. Глазурованный сервиз персон круглым счетом на полтораста обильно был разбавлен фигурками глиняных карликов. Карлики обеих полов обнимались, держались за руки, занимались йогой, готовились метать атлетические снаряды, и даже совокуплялись. Делали, что угодно, только не ели из керамической посуды. Это были модные карлики. Изящные карлики с худыми изогнутыми телами. Чтобы сохранить фигуры, они сознательно голодали. В пику им на крышках дутых заварных чайников расселись толстые крестьянки в платках и сарафанах. Глиняный гарнизон, расквартированный на полу, сплошь состоял из птиц и животных. Особенно птиц. Пингвин и фламинго в одном климатическом поясе. Три пепельных удода, вернее похожие на обугленные копии птицы Феникс. Три бесславные попытки возрождения. Дозор терракотовых сычей построился в затылок один другому вдоль стены, сложивши крылья, и ожидая команды на вылет. Возможно, от пеликана. Пеликан в маскировочном темно-зеленом халате с голубыми вкраплениями пытался выдернуть клюв из керамической подставки. Вроде, как меч из камня. Птичий Эскалибур. Если бы Лилит к ее плодовитости вдохновения добавить, она бы вдохнула жизнь в этот зоосад, и Казейник обрел бы утраченную фауну. Но мы, слава Богу, христиане. Голема в Праге отрицаем. Дар сделать живое из мертвого качественно отличает самого одержимого творца от Создателя. Аминь.

Погруженный в кожаные подушки дивана, я лежал на боку и медленно созерцал глиняную империю. Репа моя насилу разваривалась, мысли бродили точно ягоды в сахаре, мышцы ныли по всем статьям, и сама идея встать казалась мне преступлением против личности. Сутки в Казейнике измотали меня пуще недельного запоя. Сверх того, я вдруг обнаружил, что разоблачен, и косить под штурмовика мне далее будет затруднительно. Прикрытие мое переметнулось. Пусть не мной, но моим снаряжением Лилит овладела таки во сне. Она посягнула даже на невод с консервами и нижнее белье фирмы «DIM». На черные шелковые трусы. Последний бастион привычной цивилизации. Остался только шахматный плед с чужого плеча. Но я не мог вечно скрываться под ним. Надо было встать. «Или сесть, - смирился я с неизбежной пыткой. - Сяду. Потом встану. «Через тернии к звездам», - как советовали древние латиняне». Сел я с первой попытки. Встал со второй. Завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, я постепенно обогнул трех удодов, принял парад у терракотовых сычей, и оказался у двери в комнату с музыкой. Дверь была оклеена холстом, с писаными кумачовыми драконами. Проснувшись, я обыкновенно воспринимаю парадоксы. Ввиду драконов я отмел мифическую притчу о страхе Лилит перед красным как парадоксальную. Какой, на самом деле, смысл дитя обматывать красной ниткой? Это что? Средство против демона, регулярно пьющего кровь? Из вежливости я постучался в дверь там, где холст отставал от ее деревянной основы, зашел в смежное помещение и угодил в самое ателье. Здесь оказалось куда светлее за счет больших окон, разделенных узкой бетонной перепонкой. Пурпурные шторы на них были собраны и перехвачены в талиях серебряными шнурками. За оцинкованным столом посреди студии, женщина-демон, стоя ко мне вполоборота, ладонями гоняла на разделочной доске белый цилиндр, похожий на французский батон. Была она в том же кожаном фартуке, джинсах, и добавила полукеды на босу ногу. Ночью она открыла мне без обуви, и я как-то запомнил ее узкие щиколотки со смуглыми косточками. Волосы теперь она повязала косынкой. Бросивши на меня проницательный взгляд, она резким движением выкрутила батон, сложила две разорванные половины вместе, и заново принялась их раскатывать под арию Лемешева. «Я узнал здесь, что дева красою может быть, точно ангел мила, - шипел великий тенор, - и прекрасна, как день, но душою, точно демон коварна и зла».

- Как он это узнал, черт его дери? - спросил я Лилит. - Он же в пластинке.

Игнорируя мой вопрос, Лилит продолжила рвать, складывать и раскатывать хлебно-булочное изделие. Она снова и снова повторяла этот бессмысленный ритуал. Рядом с ней на верхнем поддоне двухъярусной медицинской телеги были разложены шила, стальные острые лопатки, ножи и какие-то зловещие деревянные крючки. Число и разнообразие пыточных инструментов огорчило меня. Особенно, гаррота. Стальная проволока для удушения со специальными рукоятками на концах. После того, как я проснулся в относительной сохранности, Лилит, я надеялся, поостыла. Я думал, что как-нибудь смогу ей объяснить мое скандальное ночное поведение, и она поверит мне на слово. «Наивный, - я горько усмехнулся. - Тебя ждет допрос с пристрастием. Пытка и мучительная смерть. Под пыткой ты сознаешься в чем угодно, а потом издохнешь, в чем мать родила на электрическом табурете». Табурет, пронзенный железной штангой, мне уже заготовили. В центре сиденья размещался насаженный на штангу полированный диск, а диск относительно большего диаметра был вмонтирован между ножками орудия казни. Припаянные к штанге провода исходили из компактного двигателя. Двигатель явно приводился в действие четверкой запитанных на него машинных аккумуляторов. «По шесть ампер, - прикинул я силу тока, - Зола останется. Сгорю как Сакко и Ванцетти». Оцинкованное ведро, накрытое мокрой тряпкой, и пара цинковых ящиков у стены оптимизма не добавляли. Груз 300. Сколько прохожих она успела истребить? И речи не было о том, чтобы удариться в бегство. Я едва таскал ноги. И я потащился к стальной низкой двери между шкафами сбоку от Лилит. «Буду вести себя естественно и независимо, - наметил я манеру. - Как искусствовед. Блесну эрудицией. Похвалю что-нибудь». Я снял с полки закупоренную реторту с порошками и прочел его название: «Хром азотнокислый». В соседних ретортах покоились никель, медь, серебро, железо и кобальт. Другие полки захватили стеклянные емкости с кислотами, куски парафина и оковалки воска. Здесь было нечего похвалить. Я коснулся кончиками пальцев стальной двери, и отдернул их. Дверь оказалась нагретой, будто зимняя батарея. «Адские врата, - определил я сходу. - Подальше от них». И я переместился к этажерке со старым патефоном. Лемешев успел допеть свою партию, и с шипением вращался на холостых оборотах. Я перенес патефонную иглу на подставку. Перебрав конверты со старыми эбонитовыми носителями, я выбрал Марка Бернеса. Бернес трогал женские сердца. Сдувши с пластинки пыль, я прицелился насадить ее на патефонное колесо.

- Перестаньте бродить как шотландец в поисках украденной овцы, - голос Лилит прозвучал столь внезапно, что Бернес выскользнул и разбился. - Оденьтесь лучше.