Лев и Аттила. История одной битвы за Рим - Левицкий Геннадий Михайлович

По счастливой случайности в толпе оказался врач и он тотчас принялся за работу. Все это время коленопреклоненный Лев молился и просил Господа о здравии для своей спасительницы. И все находившиеся на площади последовали его примеру; только врач делал свою работу и связанный убийца лежал ничком.

Женщина очнулась, и первое, что она увидела: был Великий понтифик, коленопреклоненно молящийся над ней. С широко раскрытыми глазами, слабым голосом она спросила:

— Я в раю?

— Нет, дитя мое. Но достойна его. Благодаря тебе я не покинул этот мир.

— Она будет жить, — обнадежил врач. — Рана неопасная, но требуется некоторое лечение и покой. Ее необходимо доставить в мой дом.

На счастье, мимо следовала богатая римлянка в роскошных носилках. Ей пришлось спуститься на землю, а самоотверженную матрону, под руководством врача, положили на носилки и бережно унесли с площади.

Римляне окружили убийцу и с великим рвением принялись его допрашивать. Вопросы сопровождались ударами. Так как преступник молчал, сплевывая на бороду кровь и выбитые зубы, то слов звучало все меньше, а удары наносились чаще.

— Остановитесь, братья, иначе вы станете такими же, как он. — Лев заметил, что еще немного, и рядом с ним свершится жестокое убийство. — Развяжите ему руки.

Убийца-неудачник шатался, словно пьяный; мутными глазами он взглянул на Льва и тут же опустил их; больше преступник не смог встретиться взором с человеком, у которого только что желал отнять жизнь.

— Почему ты хотел меня убить? — спросил Великий понтифик.

— Прости, я ничего тебе не скажу, — тихо прошипел мужчина, черная борода которого теперь окрасилась в красный цвет. — Прошу тебя, позволь этим людям завершить свое дело. Смерть — это единственное, чего я достоин.

— Тебе жаль матрону, которой ты нанес рану?

— Да. Безмерно.

— Проводите его за городскую черту и отпустите, — обратился Великий понтифик к толпе, которая собиралась продолжить экзекуцию.

— Ты отпускаешь убийцу?! — возмутился ближайший легионер, и остальные мысленно к нему присоединились. — Необходимо хорошенько допросить этого зверя, чтобы выяснить имя господина, рассылающего кровожадных рабов. Иначе второй посланец может довести до конца дело этого неудачника.

— Он ничего не скажет, — несмело произнес торговец глиняной утварью. — Я вижу в его глазах раскаяние и равнодушие по поводу своей дальнейшей судьбы.

— Откуда ты можешь знать, что творится в голове убийцы?! Тоже мне… нашелся знаток человеческих душ! — набросился на торговца один из преторианцев. — Единственное, на что ты способен: всучить какому-нибудь простофиле треснутый горшок, который завтра же развалится.

— У меня однажды заговорил даже пленный алан, причем на вполне сносной латыни, — признался другой легионер, также желавший допросить бородатого.

— Нет! Вы отпустите этого человека с миром. Немедля, — твердым голосом произнес Лев. — Господь дал ему жизнь, Господь ее и должен взять, а не мы. Если его сейчас казним, то погибнет душа, но если помилуем, у него появится возможность исправиться и замолить грехи. Что может быть милее Богу, чем спасение души заблудшего грешника?!

В глубоких раздумьях римляне повели окровавленного мужчину к городским вратам. И между тем они же его и охраняли: граждане, сбегавшиеся отовсюду, узнали о случившемся, и великодушия Льва они не имели.

Наконец, Великий понтифик обратил свое внимание на того, кто собрал толпу на площади.

— Если ты никуда не спешишь, то буду рад разделить с тобой обеденную трапезу. Я опоздал на начало твоего рассказа о гуннах, а конец дослушать нам помешали. — Лев посчитал, что довольно тому смущать покой римлян.

Легионер послушно поплелся за Львом, которого теперь со всех сторон окружали преторианцы.

— Откуда ты? — задал первый вопрос собеседнику Лев, когда они оказались в комнате, которая напоминала келью — только в несколько увеличенных размерах.

— Я бежал из Фракии…

— Бежал…

— Да… Как ни стыдно мне в том признаться, но я покинул свой умирающий легион. Я прошел сквозь десятки битв, и никогда не возникало желания сделать даже один шаг назад, но сражаться с посланниками ада обычному смертному невозможно.

— Правду ли ты говорил о гуннах? — Лев остановил свой проницательный взгляд на лице собеседника. — Ведь у римлян с ними мир. Гуннские всадники даже сражались в наших вспомогательных войсках.

— Был мир, пока римляне без всякой меры снабжали гуннов вином и хлебом. Но теперь их стало слишком много, а империя становится беднее и беднее. Она не может задабривать всех варваров. И теперь волк показал свои настоящие зубы.

— Этот народ намерен обосноваться во Фракии? — Лев хотел услышать мнение легионера.

— Едва ли. Гунны всегда в движении. У них нет ни домов, ни городов; и даже собрания, на которых решаются важные вопросы, они проводят сидя на конях. По ярости в сражениях этот народ не имеет себе равных. Уж насколько воинственны готы, но и они были жестоко побиты. Гунны заставили их бросить земли, имущество и погнали перед собой на запад, словно пастухи стада беспомощных овец. Не в силах видеть неисчислимые бедствия подданных, могучий готский король Германарих собственной рукой оборвал свою жизнь. Еще ранее гунны разгромили неукротимых аланов, заставлявших дрожать все окрестные государства. Оттого вся земля пришла в движение.

— Откуда взялся этот народ? — тихо произнес Лев. Он не ожидал услышать ответ от простого легионера. Однако тот не преминул изложить свою версию появления гуннов:

— Готы рассказали мне древнее предание. То было время, когда готы с северных краев, соседствующих с Ледовитым океаном, устремились к теплому морю. Их правитель Фили-мер обнаружил среди своего народа колдунов, изводивших людей своими снадобьями и заговорами. Сей готский король изгнал злодеев в безлюдные пространства скифской пустыни. Колдуны не погибли там, как надеялись готы. Злые духи пустыни совокупились с ними, и появилось от этой дружбы племя маленьких, отвратительного вида, свирепых, живущих в нищете полулюдей.

Предостережение Аммиана Марцеллина

После общения с беглым легионером Великий понтифик направился в библиотеку базилики Святого Петра. Среди нескольких тысяч книг Лев безошибочно отыскал именно ту, которая интересовало его в данный момент. "Деяния" Аммиана Марцеллина Лев читал не единожды, и теперь он столь же скоро, как и саму книгу, нашел место, которое вновь пожелал освежить в памяти:

"Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов. При столь диком безобразии человеческого облика они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра, и дают ему немного попреть. Никогда они не укрываются в какие бы то ни было здания; напротив, они избегают их, как гробниц, далеких от обычного окружения людей. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша. Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине входят они под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя в безопасности под ней. Тело они прикрывают одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей. Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривыми шапками, свои обросшие волосами ноги — козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер, занимаются своими обычными делами. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засылают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях. Не знают они над собой строгой царской власти, но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути".