Вечное сердце - Евгения Михайлова

Они работали молча и угрюмо часа два. Когда открывали нарядный гроб, Лидия отвернулась.

– С матерью будешь прощаться? – спросил Вениамин.

– Да какое прощание, – буркнул один из рабочих. – Закрываем. Нам еще работы до утра, чтоб все было… как было.

– Точно, – деловито сказал Веня. – Времени попрощаться с этой бедолагой у тебя, Лида, было полно. Сейчас рассчитываемся с ребятами: каждому по двадцать штук, остальное – мне, могу подбросить до Кольцевой. Дальше будешь сама добираться. Я не в Москву еду. Ребята, не в службу, а в дружбу: лишнюю покойницу заверните в то же одеяло и отнесите ко мне в багажник.

– Не в дружбу, – буркнул второй мужик. – Еще два куска.

– Какие все алчные, – удивился Веня. – Хорошо.

Процессия с другим маленьким телом двинулась в обратном направлении. Лидия, уходя, посмотрела на памятник, чтобы найти днем могилу. На нее смотрела с плиты очень юная и красивая девушка. Только сейчас Лидии почему-то стало страшно. «Это преступление, – сказала она себе, – но о нем никто не узнает».

Вениамин высадил ее на безлюдном шоссе.

– Ты тут кого-нибудь поймаешь. За деньгами приеду утром. Только без фокусов. Думаю, ты поняла, что со мной все серьезно.

Он услышал, как остановилась машина у ворот, и пошел встречать. Вениамин достал тело из багажника, быстро понес к дому. Полкан заворчал, но он хлопнул в ладоши, и пес замолчал.

В комнате Веня положил свою ношу на стол, достал из бумажника фотографию и показал ему.

– Боже, – сказал он. – Это она…

– Понятно, что она. Когда сделаете?

– Не могу сказать… Это очень сложная работа… Я должен услышать голос, поймать идею… Я должен продумать миллион деталей…

– Знаете, мне было тоже нелегко, – сказал Вениамин. – Я уважаю ваш талант, но меня интересуют сроки. Поскольку есть заказы.

– Нет. На этот раз – нет. Это не продается.

Вениамин молча подошел к столу, поднял тело и понес к выходу.

– Нет, – встал он перед дверью. – Вы так не поступите, Вениамин!

– Я так поступлю. Я рисковал жизнью и свободой не для того, чтобы один сумасшедший игрался тут в куклы до конца дней. Или это продается, или зарывается, и вы точно его не найдете.

– Хорошо, – сказал он. – Пусть продается. Вам не понять, Вениамин, но вдохновение, труд, красота – это страдание. И настоящее счастье – тоже страдание. Я хочу, чтобы она была, даже если нам придется расстаться. Мы когда-нибудь встретимся опять…

– Ну, вот и отлично, – бодро сказал Веня и положил сверток в одеяле на стол. – И вы напрасно думаете, что я чего-то не понимаю. Я все понимаю, но дело – прежде всего. А дело – это деньги, или я не прав?

– Правы вы или нет, это никого не интересует, – рассеянно сказал он, явно думая о чем-то своем. – И понять вы ничего не в состоянии, поскольку вы, по сути, тупой и тусклый мерзавец. Но я благодарен вам за такой подарок.

– Блеск, – произнес Вениамин. – Мне так везет сегодня на нормальных, приличных людей, которые все в белом, что я согласен побыть грязью под их ногами. Я не гордый. Мы уже достаточно времени сотрудничаем. Я могу теперь называть вас по имени-отчеству, Арсений Павлович?

– Не вздумайте, – сказал он. – Я не хочу, чтобы вы произносили имя, которое мне дала мать, и задевали имя моего отца. Будем общаться, как общались.

– Обидно, однако, – сказал Вениамин. – Я к вам со всем уважением. Как к гению, так сказать.

Он подошел к Арсению Павловичу и быстрым, отработанным движением разбил ему в кровь лицо. Затем бросил фотографию на пол и вышел из дома. Арсений Павлович, дрожа от боли и страха, не двигался, пока не услышал, как отъезжает машина от дома. Потом вытер платком кровь с разбитого носа и губ, осторожно встал на колени рядом с фотографией и смотрел на лицо девушки пристально до тех пор, пока изображение не увеличилось, как под гигантской лупой, пока лицо не стало живым… Вот… Теперь все приобрело смысл, лишнее исчезло, осталось только главное. Он и его любовь.

Глава 21

Тридцать первого декабря вдруг наступила оттепель. Сверкающий, хрустящий снег под ногами превратился в вязкое, местами скользкое месиво, со всех сторон что-то подтекало и капало… Но Новый год – он все равно приходит, как вечная надежда на радость… «Хотя, когда тебе за тридцать, – думала Таня, – вроде бы не логично радостно ждать очередной не молодящий год». Они с Дэвидом шли к его машине: Таня решила поехать с ним к его больным. Хотя в настоящий момент они были здоровы. У него оказалось интересное хобби – он вел как врач нескольких людей, которым когда-то оказал первую помощь. Он считал их друзьями. От кого-то денег не взял бы под дулом пистолета, от кого-то принимал разумное вознаграждение. Сейчас Дэвид и Таня собирались купить с десяток бутылок шампанского, коробки конфет. Самый главный подарок приготовила Таня: в большом пластиковом пакете лежали праздничные упаковки «Королевской» колбасы ее производства. Дэвид так растрогался, когда она вечером притащила их с работы, что даже слов не нашел. Просто смотрел на нее, не в силах отвести взгляда, с любовным удивлением.

– Ты смотришь на меня, как на елку, – оценила она. – Возможно, из-за отсутствия оной.

Он рассмеялся и не сказал того, о чем подумал. Что им не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Потому и не сказал.

– Елку купим по дороге домой, да? – спросил он, когда они сели в машину. – У тебя есть игрушки?

– Есть на антресолях. Но давай не будем заморачиваться с настоящей. Иголки начинают осыпаться через день. Жуля наглотается. Да и вообще – лень. Купим пошлую яркую имитацию, если ты не против. Ты знаешь, они мне так нравятся, особенно золотые.

– Конечно, – серьезно ответил он. – Я не купил тебе подарка. Решил, что выберем вместе.

– Да? Ты решил сделать мне подарок? – просияла Таня.

– А где твои родители? – вдруг спросил он. – Ты никогда ничего не говоришь о них.

– Да как-то… Не очень веселая это история. Маму не знаю, она умерла при родах. Вырастила меня няня Маня. Ну, и папа, конечно. Я очень любила няню. Она казалась мне такой красивой. Была простой женщиной из маленькой деревни, даже школы не окончила: зарабатывать пошла. Вместе со мной учила арифметику, книжки читала. Папа много работал: был ректором института. Я его видела мало. Когда училась в старших классах, у него появилась женщина. Они жили то у нее, то у нас… Поженились, меня поставили перед фактом. Но я, конечно, была не против… Просто Елена, папина жена, однажды решила, что Маня для нас слишком темная, необразованная. К нам гости стали ходить… Прихожу как-то из школы, а Маня сидит в своем черном выходном пиджачке, длинной юбке и деревенском платке. Рядом чемодан. «Жду тебя, – говорит, – в деревню еду навсегда…» Губы дрожат, глаза такие, как будто ее убивают. Я заплакала, хотела отцу звонить, она не разрешила. Сказала, что все равно уедет… Уехала. Пропала совсем, не писала, не звонила. Я на каникулах поехала в ее деревню. Нашла сестру и племянника. Они рассказали, что Маня купила маленький деревянный домик на краю села, жила одна, ни с кем не общалась. Однажды ночью дом сгорел.

– Боже! А она как?

– Она была в нем. Дело в том, что она его и подожгла, скорее всего. Подожгла снаружи, закрылась изнутри и… – Таня с трудом проглотила комок, мешающий говорить. – Она повесилась.

– Страшная история. И как вы дальше жили?

– Нормально. Я отцу рассказала, без всяких упреков, просто проинформировала. Он сказал, что у нее была неустойчивая психика, я согласилась. Маня любила меня, была страшно предана нам, больше в ее жизни ничего не существовало. Папе это было непонятно, как объяснишь? И мы жили вместе, как семья… Но я, видимо, жестокий человек. Я не простила. Все у нас было спокойно, но им со мной стало некомфортно… Они понимали, что я не простила. В общем, они уехали в Болгарию, купили там квартиру. С Новым годом мы друг друга поздравляем.

Дэвид долго молчал. Потом положил свою руку Тане на колено.

– Ты так меня радуешь всегда, смешишь, удивляешь… А сейчас ты мне просто сердце надорвала своим рассказом. Ты не жестокий, ты – преданный и честный человек. Я горжусь тобой. Нужно как-то вернуться в праздничное настроение. У нас получится?

– Конечно! Ты же обещал мне подарок! Какой?

– Я хотел бы купить тебе украшение. Что-нибудь с бриллиантиком. Как тебе?

– Ой! Нет слов. Ты представляешь, я в своей путаной жизни бриллиантики абсолютно выпустила из виду. Но мне это необходимо, я только сейчас поняла.

Дэвид рассмеялся, хотя не так весело, как обычно. Он явно расстроился. Но в возбужденной толчее магазинов к ним вернулась праздничная озабоченность. Они загрузили в машину бутылки шампанского, коробки конфет, пакеты с фруктами, и Таня заходила с Дэвидом к чужим людям легко, радостно, как будто это были ее давние друзья. Так необычно просто, чисто и ясно относились они к Дэвиду, так легко и с удовольствием принимали ее, что ей показалось, будто она поднялась в своей жизни на другую ступеньку, а выше – боже мой – выше счастье?..