Верещагин - Аркадий КУДРЯ

В том же издании излагалась хроника сближения России с народами Кавказа начиная с 1586 года, когда кахетинский царь Александр II испросил покровительство у Федора Иоанновича. Упоминался, разумеется, и Георгиевский трактат, заключенный по просьбе царя Кахетии Ираклия II, согласно которому русское правительство гарантировало Грузии защиту в случае нападения на нее других стран. А далее шли события XIX века, когда русские войска начали изнурительную войну с горцами Чечни и Дагестана.

Справочник, естественно, упоминал и об очевидных благах мирной жизни, уже коснувшихся почти всей территории Кавказа, делая ссылку на местные издания. Интенсивное развитие скотоводства зафиксировали «Записки Кавказского общества сельского хозяйства», выходившие шесть раз в год. Для знакомства с событиями местной жизни в Тифлисе издавалась газета «Кавказ», и ее редакция располагалась на той же Александровской площади, где находилась городская публичная библиотека. В разделе объявлений, публикуемых газетой летом 1863 года, можно было прочесть, что в книжный магазин Тер-Микельяна поступили новинки, среди них — переводные издания: книги Генри Томаса Бокля «История цивилизации в Англии» и «Кавказ» знаменитого Александра Дюма из описания его путешествия по России.

Былая вражда Грузии с Персией, отмечала газета, давно осталась позади, и ныне день рождения персидского шаха отмечается в Тифлисе как праздник. Шахские подданные, коих в городе насчитывается до двух тысяч, торговцы и ремесленники, с утра приходят к дому своего генерального консула, чтобы засвидетельствовать радость по поводу замечательного события. К вечеру в дом консула съезжаются приглашенные важные гости, и в большом зале, украшенном портретом во весь рост шахиншаха Наср-Эддина, для них накрыт роскошный стол. И вот праздничная трапеза начинается. Выслушав здравицу в честь виновника торжества, которую провозглашает гражданский губернатор, действительный статский советник Орловский, генеральный консул Персии Мирза Юсуф-хан в ответ провозглашает тост за здравие государя императора Всероссийского Александра Николаевича и за продолжение «искренней дружбы и доброго согласия, существующего между Персией и Россией». Во время обеда, не забывает отметить газета в отчете о торжестве, играл «хор прекрасной музыки», а после угощения возле празднично иллюминированного дома консула, вокруг которого собралось немало любопытных, был зажжен фейерверк, и ликующие крики зевак огласили окрестности. «Тихая лунная ночь и прекраснейшая погода способствовали этому радужному празднику быть вполне замечательным и приятным явлением нашей тифлисской жизни», — на лирической ноте завершал автор газетной публикации свой красочный рассказ [41] .

Однако к подобным светским событиям Верещагин оставался совершенно равнодушен и в свободное время, остававшееся от уроков рисования, предпочитал знакомиться с книжными новинками. По собственному признанию, с особым увлечением читал в ту зиму «Историю цивилизации в Англии» Бокля.

Проживая в одном доме с Л. Ф. Лагорио, Верещагин нередко проводил у него вечера, делился с ним и его гостями впечатлениями от прочитанного, высказывал свое мнение о событиях российской жизни. А поскольку по характеру он был горяч, открыт и часто несдержан, то иногда допуска! высказывания, делать которые, особенно в присутствии малознакомых лиц, было несколько рискованно. Один из гостей Лагорио, редактор местной официальной газеты, окрестил Верещагина за его взгляды «нигилистом». Скорее всего, это был Ф. Бобылев, возглавлявший в то время редакции газеты «Кавказ» и ее официального приложения «Кавказский вестник». Помимо военных действий на Кавказе эти издания осенью 1863 года освещали подавление Россией восстания в Польше и реакцию на него европейских держав. Вероятно, Верещагин позволил себе выразить точку зрения на события внутренней и международной жизни, не вполне совпадавшую с официальной позицией, за что и заслужил нелестное прозвище.

Среди последних эпизодов Кавказской войны Верещагин обратил внимание на вооруженный мятеж против русского гарнизона, случившийся в местечке Закаталы [42]. В августовских номерах «Кавказа» публиковался подробный отчет о пятидневной осаде закатальской крепости отрядами восставших лезгин, которых возглавил находившийся на русской службе наиб [43], штабс-капитан Хаджи Муртуз-ага. После того как ожесточенный штурм крепости был всё же отбит, главаря мятежников пленил отряд, подошедший на помощь русскому гарнизону из Тифлиса. В газетной корреспонденции Хаджи Муртуз характеризовался как «фанатик в высшей степени, презиравший христиан, человек нрава сурового, молчаливый, угрюмый, не признающий опасности» [44] .

«Кавказ» перепечатал статью из ведущей военной газеты России, «Русского инвалида», по поводу бунта в Закатальском округе. Среди причин, приведших к возмущению горцев, в ней назывались ошибочные действия генерал-майора князя Шаликова. Стремясь скорее распространить среди горцев православную веру, он, случалось, практиковал меры несправедливые: прекращал преследование уголовных преступников, если обвиняемые принимали христианство, и поощрял жен мусульманских женщин креститься без согласия их мужей и родителей. Руководитель бунта заинтересовал Верещагина, и, вероятно, при содействии генерала Карцова он получил разрешение встретиться с Хаджи Муртузом в тифлисской крепости, где тот содержался, чтобы нарисовать его портрет. Бородатый, в высокой папахе, главарь мятежников смотрит на портрете несколько в сторону; в его взгляде можно заметить и глубокое раздумье, и свойственную его натуре непреклонность. Этот портрет, бесспорно, свидетельствует о возросшем мастерстве художника.

К началу весны Верещагин стал ощущать потребность выехать из Тифлиса, чтобы порисовать на природе. С этой целью он предложил Кавказскому обществу сельского хозяйства издать альбом литографий с изображениями животных горного края. Рекомендация Лагорио помогла развеять сомнения руководителей общества относительно способностей молодого художника. Содействие в осуществлении этого плана, вероятно, оказал и генерал Карпов: начальник штаба армии по совместительству был председателем Кавказского отдела Императорского русского географического общества, и всякие путешествия по Закавказью, надо полагать, согласовывались с ним.

И вот все было решено. Художнику выдали на прогоны 400 рублей и необходимые рекомендации местным властям, и он отправился в путь. Поездки по живописнейшим долинам и взгорьям, входившим в состав Эриванской и Бакинской губерний, значительно обогатили его представление об этих краях, напитали душу и память многими интереснейшими впечатлениями. Что же касается непосредственного знакомства с Кавказской войной, то в этом плане Верещагину не повезло: военные действия в последние годы шли в основном в районах Западного Кавказа, в горах и ущельях бассейнов рек Псоу и Мзымты, а в мае 1864 года бои завершились. Кавказский наместник, великий князь Михаил Николаевич, лично побывавший в местах недавних сражений, в ущелье Ахиллесу, мог с удовлетворением рапортовать в Петербург, что территория, где еще недавно гремели выстрелы, ныне свободна от враждебных племен — непокорные горцы вытеснены с нее. Это было долгожданным окончанием длившейся почти пять десятилетий Кавказской войны.