Пол и характер - Отто Вейнингер

Привычка ставить вопрос о существующих других различиях везде, где заметно лишь какое-нибудь одно, послужит на пользу, я думаю, не только характерологии, но и морфологии, а сообразно с этим явится методом в соединении их – физиономике. Еще Аристотель обратил внимание, что многие признаки у животных не меняются, независимо друг от друга. Позднее, сначала, насколько известно, Кювье, затем Жоффруа Сент-Илэр и Дарвин обстоятельно исследовали эти явления «коррелятивности». Существование постоянных отношений можно легко понять из единства цели: телеологически следует, например, ожидать, что там, где пищеварительный канал приспособлен к мясному питанию, должны существовать жевательные аппараты и органы для схватывания добычи. Но почему все жвачные животные имеют двойное копыто, а у мужских особей рога, почему невосприимчивосгь к известным ядам у некоторых животных связана с определенной окраской волос, почему голуби с коротким клювом имеют маленькие ноги, а с длинным – большие, или почему белые кошки с голубыми глазами почти без исключения все слепы? – все эти правильные, совместно существующие явления нельзя объяснить очевидной причиной, нельзя понять и с точки зрения однородной цели. Этим я не хочу сказать, что исследование должно навсегда удовлетвориться простым констатированием факта совместного существования. Тогда было бы следовательно возможно то, что если бы кто-нибудь стал утверждать, что весьма научно, ограничиться таким наблюдением: «Если я брошу в автомат монету, то выпадет коробка спичек, а что сверх того, то метафизика, исходит от лукавого». Критерий истинного исследователя – смирение. Проблемы вроде таких, почему у одного и того же человека почти без исключения соединяются длинные волосы на голове с существованием двух нормальных яичников, представляют громадное значение, но они относятся к области морфологии и физиологии. Цель идеальной морфологии, быть может, лучше всего определяется следующим положением: морфология в дедуктивно-синтетической части не должна ползать в пластах земли и нырять в морскую глубину за каждым отдельным существующим видом или подвидом это научность собирателя почтовых марок, ей нужно из качественно и количественно определенных частей воссоздать весь организм не на основании интуиции, как мог это делать только Кювье, а на основании строгих доказательств, взятых из опыта. Точно исследованный организм мог бы дать будущей науке новое не произвольное, а с полной точностью определенное свойство. На языке термодинамики наших дней это можно так же хорошо выразить, как требование, что для такой дедуктивной морфологии организм должен обладать конечным числом свободных ступеней». Или, пользуясь высоко научным методом Маха, можно было бы требовать, чтобы органический мир, поскольку он на-учно исследуется, должен был иметь на n переменных величин меньше, чем n уравнений (именно n – 1, если в научной системе возможно одно определенное значение этого мира: уравнения при меньшем числе сделаются неопределенными, а при большем зависимость, выраженная в одном уравнении, могла бы быть опровергнута без дальнейших рассуждений другим).

Это и составляет магическое значение принципа коррелятивности в биологии! Он раскрывается, как применение функционального понятия ко всех живым существам, и потому на возможности его разработки и углубления основана надежда создать теоретическую морфологию. Причинное исследование этим не исключается: оно применено только к своей собственной области. В идиоплазме оно найдет основания для фактов, подтверждающих принцип коррелятивности.

Возможность психологического применения принципа коррелятивного изменения основана на «дифференциональной психологии», т.е. на психологическом учении о различиях. Однозначное подчинение анатомического строения и душевного склада одному принципу составляет задачу статической психофизики или физиономики.

Правилом исследования во всех трех дисциплинах должен быть поставлен вопрос: чем еще различаются два существа, оказавшиеся разными в каком-нибудь отношении? Требуемый способ постановки вопроса кажется мне единственно мыслимым «methodus inveniendi», «ars magna» названных наук, приспособленный для техники исследования Для обоснования характерологического типа не нужно будет с помощью сверлящего вопроса «почему» копаться в дыре твердого земного царства или, подобно стереотропическим червям Жака Леба, обливающимися собственной кровью, толкаясь все в один угол сосуда и не видя других заслонять шорами вид на соседнюю достижимую ниву познания, для того, чтобы дышать в глубине земли, недоступной эмпирическому по знанию. Всякий раз, когда не проявляя небрежности из-за кажущегося удобства, находят какое-нибудь различие, будет ощущаться потребность обратить внимание на другие различия в принципе неизбежно су-ществующие, всякий раз, когда к неизвестным свойствам, стоящим в функциональной связи с прежде найденными, приставить «в интеллек дозорщика», тогда увеличится надежда открыть новые коррелятивы: если вопрос поставлен, то рано или поздно, смотря по степени терпения и бдительности наблюдателя, или меньшей сложности испытываемого материала, должен явиться ответ.

Во всяком случае, пользуясь сознательно данным принципом, не надо будет ожидать, пока кто-нибудь по счастливой случайности, удачному течению мыслей, не откроет постоянного совместного существования двух явлений в одном индивидууме. Научатся тотчас же задавать себе вопрос о несомненной наличности второго явления. А ведь все сделанные до сих пор открытия основывались на счастливой комбинации представлений в мозгу одного человека!

Какую громадную роль играет здесь стечение обстоятельств, сводящих в нужный момент разнородные группы мыслей пресечения. А ведь из них-то и рождаються новые взгляды, новое миросозерцание!

Уменьшить эту роль и пользоваться ей только в отдельных необходимых случаях способна только, кажется мне, новая постановка вопроса.

При следовании действия за причиной является психологическая потребность поставить вопрос, потому что нарушение постоянства и непрерывности в данном психическом состоянии тотчас же действует волнующим образом, вызывает Vitaldefferenz (Авенариус).

Вот почему этот метод может оказать большую службу деятельности исследователя, ускорить развитие науки, признать применимость коррелятивного принципа (принципы соотношения), значит признать метод, который в силу своей производительности мог бы способствовать созданию все новых и новых взглядов.

Глава VI.

Эмансипированные женщины

Непосредственным дополнением к дифференциально-психологическому применению принципа половых промежуточных форм является прежде всего теоретическое и практическое разрешение вопроса, которому собственно и посвящена эта книга. Вопрос этот разрешается здесь постольку, поскольку он не имеет отношения с теоретической стороны к энтологии и политической экономии, т. е. социальным наукам в широком смысле слово, а с практической – к правовому и хозяйственному строю, иначе говоря, социальной политике. Я имею в виду женский вопрос. Ответ, который думает дать эта глава, не исчерпывает проблемы, поставленной нашими иследованием: он лишь предварительный, так как из указанных до сих пор принципов ничего более вывести нельзя, основывается он всецело на самых обыденных фактах единичном опыта, от которых невозможно возвысится до всеобщих законов, имеющих глубокое значение. Практическое указание, какое даст наш ответ, не является максимом нравственного поведения, которое должно или может регулировать будущий опыт, это, только выведенные из прошлого опыта технические правила для социально-диетического пользования. Я поступаю так на том основании, что здесь еще не хочу устанавливать мужского и женского типов, чем занимается вторая часть иследования. Это предварительное расследование должно только привести те характерологические выводы из принципа половых промежуточных форм, которые имеют для женского вопроса известное значение.

Из предыдущего довольно ясно, как мы применим наши принципы. Именно: у каждой женщины потребность и способность к эмансипации основана на имеющейся у нее части М. Понятие эмансипации очень растяжимо. Увеличить его неястность было в интересах тех, кто пользуясь словом, часто преследовал практические цели, не предпринимая теоретического рассмотрения предмета. Под эмансипацией женщины я во все не понимаю таких, например, фактов, как полное ведение домашнего хозяйства, причем супруг больше похож на бессловесное животное, не причисляю сюда и храбрости пойти ночью без провожатого по опасным местам. Не отношу я к эмансипации пренебрежения общепринятыми обычаями, которые почти запрещают женщине жить одной, посещать мужчину, самой или другим в ее присуствии затрагивать темы о половой любви. Сюда не относятся также попытки к самостоятельному существованию, посещение университета, консерватории или учительского института. Есть, вероятно, еще много фактов, которые без всякого разбора прикрываются большим щитом эмансипационного движения. Эмансипация, которую я имею в виду, не есть также желание добиться одинаковом положения с мужчиной. Для нашей попытки осветить женский вопрос проблематично является лишь желание женщины внутренне сравняться с мужчиной, достичь его духовной и нравственной свободы, его интересов, его творческой силы. Я здесь буду утверждать, что у Ж нет никакой потребности и сообразно с этим способности к пикой эмансипации. Все действительно стремящиеся к эмансипации, все знаменитые и духовно выдающиеся женщины всегда выказывают многочисленные мужские черты характера, а при более внимательном наблюдении в них заметны анатомические мужские признаки, приближающие их к мужчине.