Москит - Рома Тирн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Погоди! — крикнул Тео, но тут Суджи возник словно ниоткуда, и тоже сияя счастливой улыбкой, оттого что сэр вдруг переменился.
Суджи принес поднос с пивом для Тео и соком лайма для Нулани. Тут же стояла маленькая тарелка с манго. Тео отказался смотреть картины, пока Суджи и себе не нальет пива. Суджи ухмыльнулся. Сэр иногда совершенно несносен. Солнце выглянуло в тот самый миг, когда Нулани развернула картины.
Они оказались меньше, чем ожидал Тео. На первой он сидел за письменным столом, перед лакированной миской с яркими морскими ежами и кораллами. А в старом исцарапанном зеркале отражался совсем другой интерьер — его лондонской квартиры. «Зеркальный» интерьер украшали пионы, которых не было на столе рядом с морскими ежами. На блестящий деревянный край миски опустился длинноногий москит. Тео склонился над пишущей машинкой.
Портрет, который Тео видел несколько месяцев назад, самый большой из трех, тоже был завершен. В одном углу Нулани нарисовала себя: брызги зеленого и белого и черные волосы. Наполненный солнцем кувшин тонкого стекла, треснувший, с отколотым носиком, стоял на полке шкафа рядом с Тео. Лицо Тео было повернуто к свету, он смотрел на деревья за окном. Нулани поймала его в тот момент, когда он ушел в раздумья над очередной фразой. И выражение глаз портретного Тео озадачило Тео реального. То были глаза человека гораздо более молодого — быть может, его самого, но в другой жизни. Как ей это удалось? Откуда она узнала? Боже, подумал он. Боже. На Тео накатила волна чего-то прежде неиспытанного, какой-то неловкой нежности. Накатила — и отхлынула, оставив его с уверенностью, что, когда он вновь обретет дар речи, день для него будет наполнен солнцем, как кувшин на картине.
— Ты… Ты прекрасный художник, — произнес Тео беспомощно. Как писатель, он остро ощутил невесомость и зыбкость любых слов перед талантом. — Люди должны увидеть твои работы, — добавил он, глядя в ее сияющие глаза и понимая, что никакими словами не сумеет передать свои мысли и чувства. Лишь одно он четко сознавал в ту минуту: ее картины должны попасть в Англию. И он это сделает для нее. Чего бы это ни стоило.
Дождь лил и лил. Вода заполняла половинки кокосов, валявшиеся повсюду. В чистейших круглых зеркальцах отражались кусочки неба. Время от времени буддистские монахи поддевали их ногой, переворачивали, выливая воду. Но чаще забывали. Вновь ввели комендантский час, и монахам не до кокосов. Даже зная, что наступило время полчищ москитов, густых как дым и гибельных как летающие иглы, монахи думали совершенно о другом. Их мысли занимал язык — превосходство сингальского над тамильским. Да и солдаты, которых в мирное время обязали бы обрызгать каждый дом ДДТ, сейчас были заняты более важными делами. И потому вода с небес, которую принимали как данность, не слишком обращая внимание, скапливалась озерцами под пальмами, в канавах и выгребных ямах. Истинный рай для москитов. Плавая в кокосовых каноэ среди цветов лотоса и водяных лилий, они терпеливо дожидались ночи. А вот для людей здесь был отнюдь не рай, и те глупцы, что шутили с этой страной, поступали так на свой страх и риск.
Двое британских журналистов были застрелены. Третий, фотограф, сохранил жизнь, лишившись левого глаза. Двоих индийских студентов искалечили. Их истории стали известны, и международная пресса распространила предупреждения об опасности. Держитесь подальше от здешних мест и не пытайтесь преступить их древние законы. А пока все трагедии этой страны накрыл дождь, и многие считали его божьим благословением.
Ближе к ночи, когда картины повесили и Нулани ушла домой, Тео захотелось взглянуть на них еще раз. В комнате стояли запахи краски и льняного масла, и присутствие Нулани ощущалось во всем. И снова Тео захлестнули чувства. Он представил ее, красное платье с темными разводами дождя, глаза блестят, похожа на птицу, ускользнувшую от грозы. Он вспомнил молчаливую сосредоточенность, с какой она работала последние месяцы, и вновь восхитился. Ее юностью, ее уверенностью, ее талантом. Глядя на мазки краски, светотени, что превращались в образы, он ощутил причастность к мыслям Нулани.
В «зазеркальной» комнате на столике стояла фотография Анны. Пионы в вазе усыпали стол вокруг рамки лепестками. А что же с его лицом? Нулани удалось не просто внешнее сходство, она уловила иное измерение, некое отличие Тео времен Анны от него нынешнего. А этот взгляд — откуда он взялся? Тео закрыл глаза, наслаждаясь теплом и сокровенностью момента. Вошедший Суджи замер на пороге. Он тоже увидел гораздо более молодого человека, и не только на портрете. Но как такое могло случиться?
— Я должен свозить ее в Коломбо, к моему другу, — сказал Тео. — Он художник. Надо попросить разрешения у ее матери. Мы могли бы поехать на поезде.
Тео кивнул, закрепляя решение.
— Сэр… — Суджи запнулся.
Слова не помогут, если то, чего не должно было быть, уже случилось. Суджи ясно видел, как светятся глаза Тео, — в точности как у девушки. Доверчивые, полные нерастраченной любви. Ну и что тут скажешь? Разве такое можно остановить?
— Будьте очень осторожны, сэр, — произнес Суджи. — Я предупреждал, что за семьей девочки все время следят. Вы не совсем понимаете эту падшую страну. Дядя Нулани пока вас не знает, но учтите, что вы можете на него наткнуться. Из-за отъезда мальчишки в Англию он часто бывает у сестры.
Суджи на мгновение умолк, не зная, как выразить все, что его тяготило.
— Вы не видите, как сильно мы изменились. Война сбила нас с пути, сэр. Некоторые говорят, что во всем англичане виноваты. Хоть они и ушли с острова, а мы все равно чувствуем себя ниже их. Кто знает, может, и правда. — Суджи беспомощно пожал плечами. — Уж очень нам теперь много всего надо, сэр. Поэтому мы и ведем себя совсем по-другому.
«Потерянный рай», — думал Тео, глядя на море. Прежде чем он ответил, Суджи снова заговорил, вспомнив о подброшенном в сад цыпленке:
— Кто знает, где встретишься с врагом, сэр? Вам многие могут позавидовать, и кто-нибудь захочет навести сглаз.
Суджи был очень серьезен, хотя и знал, что Тео глух к любым предостережениям. Он не послушает его советов. Осторожность не в характере Тео. Слишком долго он жил на чужбине, и жизнь вдали от родины изменила его. Он совсем ничего не боится. Да и времени у него нет, чтоб думать о сглазе и о недругах, которые могут встать на его пути.
Тео отправился к миссис Мендис, и Суджи проводил его печальным взглядом.
Суджи был прав: дядя Нулани пил пиво на веранде, а вот самой девочки Тео не увидел. Дядя молчал, слушая о редком таланте Нулани. Тео говорил быстро, от пива отказался, выпил лишь чай с молоком.
— Мой друг преподает в Коломбо в британской школе, он известный художник, и у него большие связи в мире искусства. Он человек в возрасте. Сингалец, — добавил Тео специально для дяди.
Тот по-прежнему молчал.
— Если ее примут в художественную школу, то она будет получать стипендию, — продолжал Тео, хотя понятия не имел, насколько это возможно.
Дядя с каменным лицом вертел в руке банку с пивом.
«Да что со мной такое? — Тео был зол на себя. — Я будто боюсь этого человека, а ведь он абсолютно безобиден. Я заразился опасениями Суджи, не иначе».
Собеседник мельком глянул на Тео, смял банку в кулаке и швырнул в глубь сада. Миссис Мендис принялась пенять ему, что мусорит. Дядя Нулани встал, подтянул ремень на армейских брюках. Ростом он был ниже Тео, но шире, грузнее. С его губ, хорошо очерченных, но слишком мясистых, густо-красных, сорвался странный для мужчины визгливый, саркастичный смешок.
— Искусство! — издевательским фальцетом произнес он. — Тут война идет. Мы не на жизнь, а на смерть с тамилами деремся. На что нам твое искусство, парень? — Он бросил быстрый мрачный взгляд на входную дверь. — Никакое искусство ей не надо. Замуж ей надо, вот что, только, я погляжу, с этим у нее проблемы. Но это уж дело не мое, а матери, э-э?
Не утруждая себя прощанием, он спустился по ступенькам веранды, вышел в ночь, грозившую пролиться дождем, и зашагал к поджидавшему его джипу. Миг спустя фары джипа вспыхнули, выбросив два снопа света, похожие на ярко-желтые палочки динамита.
Тео протяжно выдохнул. Не так уж все и плохо. Он довольно безобиден, этот дядя. Тео решил назавтра отправиться в Коломбо, но на машине — поскольку картины еще не совсем высохли. Рано утром заедет за Нулани, и, даст бог, к полудню они уже будут в студии его друга. Домой из-за комендантского часа надо вернуться до наступления темноты.
— Скажите, чтоб не забыла свои альбомы с эскизами, — напоследок попросил он миссис Мендис.
Суджи зажег бумажные фонари, и на стены дома легли причудливые тени, среди которых мельтешили гекконы. Потом закрепил ставни — к ночи ветер с моря усилился — и прошел в комнату-студию, чтобы рассмотреть портреты. Суджи был один в доме, сэр еще не вернулся от матери Нулани. Что-то он задерживается. Беспокойство Суджи с каждой минутой нарастало. Он вспомнил свою первую встречу с Тео, когда тот шел с чемоданом от станции. Мистер Самараджива сразу же ему приглянулся. Джентльмен, по всему видать, подумал тогда Суджи. Конечно, он еще не знал, какого встретил известного человека, но догадался, что таких людей нынче уж не осталось. «Хороший он, — размышлял Суджи, глядя на портреты. — Честный, чистый. Не испорченный войной. Все это у него на лице написано». Потому-то Суджи и согласился работать на мистера Самарадживу. Узнав, что Тео вдовец, Суджи все гадал — что же его заставило вернуться домой. А когда узнал больше о жизни Тео, очень понадеялся, что родные края исцелят сердечные раны.