Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая - Николай Амосов

Вечером доложили о его смерти. Хотя и не было сомнения, что совершится, но все равно - как удар.

Долго с Лидой сидели и вспоминали.

Дневник. 21 апреля. Воскресенье, день

Похоронили Ваню.

В пятницу к двум часам гроб установили в Институте усовершенствования врачей, в котором покойный проработал тридцать лет. Почетный караул организовали. Народа пришло мало: в газетном соболезновании не объявили о месте и времени выноса. Сорок лет хирург оперировал только сложных больных со смертельной болезнью. Тысяч пять-шесть, наверное, прошло через его руки. А сколько пришли проводить?! Десятка два. Обидно. Поневоле думаешь: "Так и тебя... не придут..."

Дневник. 24 апреля. Среда, день

Мне самому опротивели вопли о несчастьях. Хочется шикнуть:

- Сиди и молчи, если дурак!

Я и молчу, кроме дневника, и немножко жене.

Ведь вот опять - край терпения. Так же, как было прошлый год и летом 82-го. Опять надо принимать решение: бросать. Стыдно уже ходить к начальству. Только и спасают 72 года. Ветеран. "На заслуженный покой".

На этот раз был такой удар.

Лежал мальчик 12 лет. Симпатичный. Да еще сын начальника. Хорошие люди, интеллигентные.

Вчера оперировал его первым. Сердце большое, очень сильно пульсирует. При ревизии пальцем - дефект в предсердечной перегородке 4 сантиметра. Зашили с заплатой. Перфузия 29 минут. Воздух тщательно слушали, не было совсем. Анестезиолог Володя Радзиховский, серьезный и надежный.

Когда выходил после второй операции, мальчика уже вывезли из наркозной в реанимацию. Родители ждали в коридоре. Сказал, что первый этап прошел нормально.

- Но еще много что может случиться.

Потом сидел до шести часов, дела. Перед уходом зашел в реанимацию. Мальчик был в сознании, узнал меня, пытался улыбаться. Люба еще сказала, помню:

- Только дышать не хочет, забывает вздохнуть.

- Не торопите, задышит.

Родителей обрадовал еще раз: "Второй этап пережили, проснулся".

Спокойный, прошагал свои четыре километра до дома, даже вздремнул немного после обеда. Потом с Чари ходили гулять на Гончарку, потом смотрели хронику о войне. Мальчик меня не тревожил. Думал о другой больной.

В 10 звонит дежурный Декуха:

- С вашим больным плохо. Мы удалили ему трубку в 7 часов, а в 8.40 при вполне хорошем состоянии было что-то вроде остановки дыхания. Снова интубировали. Сейчас кровяное давление неустойчивое.

Я редко взрываюсь при вечерних докладах, но тут ругался на самой грани приличий. Вызвал "скорую помощь" - ехать. Подумал с безнадежным хирургическим спокойствием: "Толку уже не будет".

На улице ждала машина. Быстро в институт и бегом в реанимацию. Думал: "Зачем бежишь? Не повлияешь все равно".

В главном зале девять человек прооперированных больных. Над мальчиком - Декуха. Делают массаж сердца. На осциллоскопе почти прямая линия. Зрачки широкие.

Приехал Саша Ваднев и включился: массирует, как машина, и еще дает указания по другим больным.

Все тщетно.

Появился Бендет, сообщил, что вызвал родителей: "Там стоят, у входа в реанимацию".

- Ну вот. Значит, тут же сообщим. Не придется ждать до утра тягостного объяснения.

Хорошенькое дело - "сообщим", когда сами не знаем совершенно "отчего"?

В полутемном коридоре вижу мать и отца. Застывшие лица; по мне определили - плохо. Ни вопроса, ни возгласа горя.

- Ваш мальчик умер. Два часа реанимировали, не помогло. Не знаю причин.

Это все. Распорядился отвезти родителей в гостиницу, а потом приехать за нами...

Дневник. 28 апреля. Воскресенье, утро

Только и остается, что писать дневник, откровенничать на бумаге. Всю жизнь замыкался на людей, трудно будет, когда прервутся связи через хирургию, директорство, публичные лекции. Плохо остаться никому не нужным. Понимаю, что это "нужен" - эфемерно, внимание людей изменчиво и неглубоко да вроде бы уже и не очень важно: ослабло лидерство. Ан - нет, страшно. Привыкну, конечно, все старики привыкают.

Сейчас, когда идут операции, когда хорошо бегается и умно говорится, ощущаешь жизнь и забываешь, что это уже последние ее вздохи. Но ударит по голове - и очнешься...

Неделя была скверная, и дистанцию утром выбегал с трудом, где уж тут найти оптимизм?

Смерть каждого ребенка скоблит мое сердце, как теркой, и на много дней лишает покоя. Это не фраза, так и есть. Могу выполнить программу дня, разговаривать и даже смеяться, а в глубине - тоска... Пусть уж лучше одиночество без хирургии.

Поэтому в пятницу объявил на конференции, что снова прекращаю оперировать детей.

Конечно, я не только оперирую, директорствую и плачу над смертями. Я еще читаю, думаю, даже разговариваю о политике. На прошлой неделе был Пленум ЦК. Теперь небось будет называться "исторический апрельский", поскольку первый при новом секретаре. И пойдут опять перепевы: "в свете решений", "в речи на апрельском Пленуме", "как сказал на Пленуме товарищ Горбачев"... И обязательно с добавлением имени-отчества. Сколько я уже слышал этих "исторических"...

Нет, не будем ворчать. Доклад прослушал с интересом. Может, и появится живая струя: "ускорение на базе научно-технического прогресса...", "достижение нового состояния советского общества...".

Дневник. 7 мая. Вторник, утро

На работу иду к двенадцати. Есть время попечатать.

Мы - на даче. Уже неделю как переехали. Были трудности: грязь и неустроенность после ремонта. Мастера (баптисты) устанавливали водяное отопление, потом белили, красили, разобрали все мои приспособления - столики, вешалки. Так что в праздники пришлось поработать. Но все уже сделано, и можно наслаждаться природой.

Такой здесь покой, тишина, отрешенность. Погода холодная, поэтому листочки чуть проклевываются, но трава зеленая и тюльпаны расцвели. Утрами по лесу так славно бегалось, а сегодня снова слабость. Видимо, к прежним силам уже не вернуться. Или это связано со стрессами на работе?

Перед праздниками неделю не оперировал. "Комплексовал" после смерти того мальчика.

Оставим немощи. Значит, старость - программа и тренировкой ее не победишь. Мало ли было уже разочарований в своих идеях и силах? Вот терпят крушение надежды на снижение смертности, что появились в первом квартале после мероприятий, проведенных в прошлом году. Апрель был очень плохой: умирали дети от неясных причин.

Чтобы отвлечься, читаю книги. Вот две: Зенона Косидовского - о Библии и сам "первоисточник". Лет десять назад я прочел Новый завет, а Ветхий мне тогда не понравился. Косидовский пересказал его без вульгарности и предвзятости. Снабдил подробными комментариями от разных наук - библеистики, археологии, истории. Получилось хорошо.