Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона - Филипп Керр

Бернингем сидел в одной из тринадцати огромных камер, каждая размером с часовню. Я пристроился на деревянной скамье возле двери камеры, как самый обычный надзиратель. Пока я сидел, ко мне пристали две или три шлюхи, занимавшиеся здесь своим ремеслом, а маленький беззубый мальчишка попытался продать мне несвежую газету и предложил раздобыть «комнату с ванной» – так обитатели этого ужасного места называли джин. Я не выдержал и пожалел мальчишку, вручив ему полпенни за предприимчивость, куда более достойную, чем попытки шлюх за три пенса обслужить меня в темном уголке.

Так я и сидел, пока надзиратель, которому я отдал еще одну монетку, не подмигнул мне, кивком указав на привлекательную женщину в маске, которую впустил в камеру. Очевидно, это и была нужная мне леди. Следить за ней оказалось совсем несложно, поскольку поверх серого муарового костюма она надела ярко-красный плащ, из-за чего выделялась в любой толпе, как кардинал в церкви квакеров.

Миссис Бернингем провела с мужем более часа, а затем, вновь спрятав лицо под маской, вышла из камеры и зашагала к воротам. Я последовал за ней, совсем как какой-нибудь итальянец из трагедии о кровной мести. Она направилась в сторону Олд-Бейли, и я за ней. Вскоре, к моему немалому удивлению, меня догнал Ньютон, который умудрялся передвигаться, не привлекая внимания к своей особе.

– Так это и есть миссис Бернингем? – спросил он.

– Она самая, – ответил я.– Как прошел допрос Скотча Робина и Джона Хантера? Удалось что-нибудь узнать?

– Я дал им обоим неплохую пищу для размышлений, – сказал Ньютон.– Я сказал, что если они не расскажут мне,

кто украл штампы, то еще до среды познакомятся с петлей – или мне никогда не видеть рая. Завтра я вернусь за ответом. Я всегда считал, что ночь в ожидании казни – лучшее средство развязать языки.

Несмотря на то что быстро стемнело, благодаря красному плащу мы видели миссис Бернингем издалека. Было так холодно, что мы с радостью ускорили шаг, когда она повернула на восток и пошла по направлению к Ладгейт-Хилл. Но, свернув за угол, мы обнаружили, что миссис Бернингем окружили трое оборванцев с дубинками в руках и что-то злобно ей говорят. Я крикнул, чтобы они прекратили приставать к женщине. Тогда самый крупный оборванец, угрожающе помахивая дубинкой, двинулся ко мне.

– Я вижу, тебя нужно маленько унизить, джентльмен, – прорычал он, – чтобы ты не совался в чужие дела.

Я вытащил пару немецких двуствольных пистолетов Вендера, которые всегда брал с собой, когда направлялся в Уит, взвел курок и выстрелил над его головой, рассчитывая, что это заставит его отступить. Однако он продолжал идти вперед, и я понял, что в него стреляли и раньше. Мне пришлось выстрелить еще раз, только на этот раз я прицелился. Он закричал и упал на землю, уронив дубинку: пуля попала ему в плечо. Я взвел курки второго пистолета и дважды выстрелил в другого оборванца, но оба раза промахнулся, так как он двигался с удивительным проворством. Увидев, что он намеревается проткнуть Ньютона штыком, я обнажил шпагу и ранил его в бедро. Он взвыл, как собака, и бросился бежать. В результате все трое беспорядочно отступили с поля боя. Я хотел было преследовать их, но тут увидел, что мой наставник лежит на мостовой.

– Доктор Ньютон! – вскричал я в величайшей тревоге и бросился на колени рядом с ним, думая, что оборванец все-таки достал его своим штыком.– С вами все в порядке?

– Да, благодаря вам, – ответил Ньютон.– Я поскользнулся, когда этот негодяй попытался меня ударить. Посмотрите, что с леди, а со мной все хорошо.

Миссис Бернингем была не слишком взволнована и к тому же оказалась очень хорошенькой – это я увидел благодаря тому, что ее маска отлетела далеко в сторону. Но, заметив обнаженную шпагу в моей руке, она вдруг поняла, какая опасность ей угрожала, и покачнулась, так что я счел возможным подхватить ее на руки. Вместе с моим наставником мы вернулись на Олд-Бейли, где нас поджидала легкая коляска, которую мы оставили неподалеку от Уита.

– Прошу вас, мадам, скажите нам, где вы живете, и мы вас проводим, – сказал Ньютон.

Миссис Бернингем напудрила щеки и носик и сказала:

– Я в долгу перед вами, джентльмены. Боюсь, эти оборванцы не ограничились бы только грабежом. Я живу на Милк-стрит рядом с Чипсайдом, напротив Гилд-Холла.

Она была красивой рыжеволосой женщиной с зелеными глазами и хорошими зубами, довольно глубокий вырез платья позволял увидеть эффектную грудь, и я невольно почувствовал к ней влечение. Если бы не присутствие Ньютона, я бы осмелился ее поцеловать, поскольку она улыбалась мне и несколько раз подносила мою руку к своей груди.

Ньютон дал указания кучеру, и мы поехали на восток по Ньюгейт-стрит, выбрав более короткий путь к Милк-стрит.

– Но почему вы сразу не пошли по этой улице? – подозрительно спросил Ньютон.– Зачем свернули на Олд-Бейли и Ладгейт-Хилл? Вы вели себя очень странно с той минуты, как вышли из Уита.

– Вы видели, как я выходила из Уита?

Миссис Бернингем взглянула в окошко коляски, так как небо неожиданно прояснилось, и в лунном свете мне показалось, что она слегка покраснела.

– Да, миссис Бернингем, – сказал Ньютон.

Услышав свое имя, которое она сама не называла, миссис Бернингем выпустила мою руку и заметно насторожилась.

– Кто вы такие?

– Сейчас это не имеет значения, – сказал Ньютон.– Куда вы направлялись, когда покинули Уит?

– Если вам известно мое имя, – сказала она, – значит, вы знаете, почему я посещала Уит и почему у меня возникло желание помолиться за моего супруга. Я пошла по Олд-Бейли, чтобы зайти в церковь Святого Мартина.

– А до посещения вашего мужа вы о нем молились?

– Да. Но откуда вы знаете? Вы следовали за мной и раньше?

– Нет, мадам. Однако я не сомневаюсь, что эти трое оборванцев следили за вами. Вы их узнали?

– Нет, сэр.

– Но один из них что-то вам сказал, не так ли?

– Нет, сэр, боюсь, вы ошибаетесь. Во всяком случае, я ничего не помню.

– Мадам, – холодно проговорил Ньютон, – я никогда не путаю факты. И больше всего на свете не люблю пустые препирательства. Я вам сочувствую, но позвольте назвать вещи своими именами. Вашего мужа обвиняют в серьезных преступлениях, за которые он может лишиться жизни.

– Но как такое может быть? Мне сообщили, что хозяин таверны, которого Джон ударил шпагой, поправляется. Вы преувеличиваете вину моего мужа.

– Что? Вы продолжаете играть с нами, миссис Бернингем? Удар шпагой – это пустяк, и он не интересует нас ни в малейшей степени. Мы – официальные представители Королевского Монетного двора, и речь идет о фальшивой гинее, которой ваш муж расплатился, выдав ее за настоящую, за что ему грозит виселица, если я не выступлю в его защиту. Вот почему я прошу вас – ради него и ради вас самой – рассказать нам все, что вы знаете о фальшивой гинее. А для полного моего удовлетворения вы должны уговорить своего мужа быть с нами предельно откровенным.

Миссис Бернингем тяжело вздохнула и принялась теребить меховую опушку своего плаща, словно это были католические четки, которые помогли бы ей принять правильное решение.

– Что я должна сделать? – прошептала она.– Что? Что?

– Только доктор Ньютон может повлиять на судьбу вашего мужа, – сказал я, нежно накрыв ее руку своей ладонью.– С вашей стороны будет большой ошибкой считать, что существуют другие способы его спасти. Вы должен освободить душу от бремени, мадам.

Я ничего не знаю, если не считать того, что Джон совершил глупость.

Несомненно. Но расскажите нам о тех оборванцах, которые на вас напали, – настаивал Ньютон.– Что они говорили?

– Тот человек сказал, что если Джон донесет, то побои будут самым малым наказанием, которому я подвергнусь. И что в следующий раз они меня прикончат.

– А больше он ничего не говорил?

– Нет, сэр.

– Но вы знали, что он имеет в виду?

– Да, сэр.

– Значит, вы их все-таки узнали.

Да, сэр. Несколько раз я видела мужа в их компании, но он не называл их имен.

– Где вы их видели?

У дома моей матери на Лиденхолл-стрит, – сказала она.– В «Руне». И в «Солнце».

– Я знаю эти заведения, – откликнулся я.

– Откровенно говоря, – продолжала она, – они самые настоящие отбросы, и он не обращал на них особого внимания. С другими он проводил гораздо больше времени. С джентльменами с биржи. Во всяком случае, я так думала.

– С Королевской биржи?

Так я предполагала, но теперь уже не уверена. Джон должен был расплатиться фальшивыми гинеями с некоторыми купцами. Я всячески возражала против этого, опасаясь, что его поймают. Но когда он показал мне эти гинеи, я не могла себе представить, что кто-то сумеет отличить их от настоящих. Мне стыдно в этом признаться, но я больше не возражала. Честно говоря, сэр, я до сих не понимаю, как удалось обнаружить подделку, тем более что мой муж смешивал настоящие монеты и фальшивые.