Тропами подводными - Юрий Папоров

Малыш делает еще одно усилие, и наконец он свободен! «Но что это? Он беспомощен или просто устал? А может быть, испугался, что выбрался на свет вниз глазами и они видят лишь грязную поверхность скалы?»

Ухожу за воздухом стрелой, боясь упустить что-нибудь в дальнейшем развитии событий.

Малютка отлежался и снова затрепыхал плавниками-ластами, но вместо того, чтобы поплыть, он пополз по скале. «Не может перевернуться. Очевидно, никак не поймет, что к чему. Где верх, а где низ? И в каком вообще ему положении надлежит пребывать на этом свете?»

Я протягиваю ружье и хочу концом стрелы аккуратно перевернуть маленького ската. В нем без хвоста сантиметров десять, не более. Малыш тут же реагирует и, переворачиваясь на живот, пытается царапнуть своим шипиком конец стрелы.

«Ах вот ты какой! Малявка, ты не такое уж безобидное беззащитное существо. Ну-ну, в добрый час!»

Мы эскортируем нашего новорожденного. Он поравнялся с расщелиной, из которой показалась голова мурены. Бентос кинулся на выручку, испугал ее, и маленький, кажется, понял: быстро отвильнул и поплыл дальше.

«Но куда он плывет? Разве он знает? Разве ему ведомо, сколь огромна, разнообразна, непонятна и враждебна вселенная, в которой он совершает первые шаги? Ты умеешь защищаться, это ты хорошо доказал. Но знаешь ли ты своих врагов? Знаешь, где они тебя подстерегают? И от всех ли ты в состоянии защитить себя своим крошечным шипом? Ты ожидал два месяца и три дня, чтобы появиться на свет, а погибнуть можешь в один миг. Берегись, малютка! И быстрее познавай этот мир, чтобы стать сильным. В добрый путь! У нас с тобой, к сожалению, разные дороги!»

Бентос странно неактивен. Я догадываюсь, что он переваривает только что виденное, поэтому первым начинаю жестами выражать свое восхищение и предлагаю плыть обратно, особенно не надеясь на его согласие. Бентос, как ни странно, не спорит.

По дороге он то и дело подает мне знаки, которые я перевожу: «А? Ну как тебе это нравится?»

На берегу даю волю чувствам и начинаю искренне восхищаться. Такое действительно не часто увидишь. Бентос ходит, надув грудь, как голубь, словно бы сам у всех на виду только что родился, да сразу взрослым человеком.

Я увлекаюсь и начинаю рассказывать Бентосу все, что знаю про скатов из прочитанных мною книг. Он очень внимательно слушает, буквально разинув рот, и я заканчиваю словами:

— А ведь ты сам спокойно мог бы все это знать да еще лучше, чем я, рассказывать.

Бентос ничего не ответил, а в автобусе, уже перед самой Гаваной, неожиданно спросил:

— А что такое «гойя»?

— Это известный испанский художник. Сын ремесленника. Был передовым человеком своего времени. Своими картинами и гравюрами Гойя стремился обличить все уродства современной ему жизни.

Бентос слушает с каким-то особым вниманием. Потом задумывается и через минуту говорит:

— Значит, Гойя был против того, чтобы сильные мурены пожирали слабых малюток?..

Глава IX. Спасайся кто может

Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь! Гидра срастается с человеком, человек сливается с гидрой. Вы одно целое с нею. Вы — пленник этого воплощенного кошмара. Тигр может сожрать вас, осьминог — страшно подумать! — высасывает вас. Он тянет вас к себе, вбирает, и вы, связанный, склеенный этой живой слизью, беспомощный, чувствуете, как медленно переливаетесь в страшный мешок — в это чудовище. Ужасно быть съеденным заживо, но есть нечто более неописуемое — быть заживо выпитым.

Однако досталось же осьминогу от великого писателя! Известно, что к пятидесяти годам Виктор Гюго оставил любимый им пышный Париж, поселился на Нормандских островах в проливе Ла-Манша, и со временем характер его заметно изменился, «Труженики моря» создаются в преклонном возрасте, когда писатель больше слушает, чем чувствует и переживает. Внешний вид осьминога на берегу, на борту судна, в рыбачьих сетях, возможно, помог воображению и… родилась столь ужасная картина, нарисованная Гюго.

Но проходит почти век, и его соотечественнику Жаку-Иву Кусто удается первому более или менее серьезно познакомиться с осьминогами в их собственном доме. Этим чудовищам морских пучин устраивается школа… модных западных танцев. При этом подводные восьминогие «вампиры» принимают приглашение потанцевать, лишь понатерпевшись страху от четвероногих незнакомцев и не видя иного выхода. Все это фотографируется но цветную кинопленку и демонстрируется с экранов для миллионов зрителей.

Но сто лет — это вовсе не так уж мало для человечества, За это время проникшие в глубины водолазы — живые свидетели, «герои-участники», бойкие сочинители, а с ними и псевдоученые, как утверждает тот же Кусто, поведали миру столько страшного о встречах в море с головоногими, что теперь нелегко сразу представить себе обратное.

С другой стороны, просто трудно как-то поверить в то, что диковинные рассказы об этих морских животных всего-навсего сплошная выдумка.

Древняя легенда, веками бытовавшая среди атлантических рыбаков о чудище «кракен» — «плавающем острове» со множеством рук, которое, «когда хотело, играло с рыбачьими шхунами, как с игрушкой, и утаскивало рыбаков с суденышек в бездну»; старинное поверье рыбаков Ла-Манша о том, что «кальмар самое маленькое и самое большое животное моря», и многое другое может и быть плодом фантазии. Но что мы скажем о находках, особенно часто встречающихся на берегах Австралии и Южной Африки, выброшенных морем осьминогов до трех тонн весом; о щупальцах кальмаров до 10 метров в длину, которые в наши дни обнаруживают рыбаки в желудках кашалотов, и, наконец, об утверждениях Тура Хейердала — ученого, в честности которого никто не решится сомневаться, — видевшего «огромные бесформенные тела, большие по размеру, чем Кон-Тики» (90 кв. м!), которые плавали по ночам вокруг суденышка ученого в Атлантике? Как относиться ко всему этому?

Ведь нынче уже существует, твердо обосновываясь и перебираясь из одной книги в другую, мнение, что осьминоги — безобидные и даже трусливые морские животные.

Раньше — страшно было подумать! Теперь — это трусливая «партнерша» в танце. Не в силу принципа «золотой середины», но мне все же представляется нынешняя крайность в оценке этого животного далекой от истины.

Мне доводилось охотиться на осьминогов, случайно встречаться с ними в подводных гротах, вступать в настоящие сражения с ружьем и ножом и нырять за ними, на удивление друзьям, с голыми руками. Поэтому я отношусь к осьминогам как к серьезному, неглупому и сильному сопернику подводного пловца, не иначе, строго придерживаясь правила: подводный охотник, там, где обитают осьминоги, утрой внимание и будь осмотрителен.

Аквалангисту — тому несколько легче, но и опасней, ибо доступная ему глубина увеличивает вероятность встречи с более крупными экземплярами этих животных, которые, если и не разделаются с ним, нагонят достаточно страху.

В детстве, «исследуя» подземные проходы кяризов в окрестностях Ашхабада, я бесстрашно по самые плечи засовывал руки в узкие норы земляных крабов. Было ясно — одна клешня может оказаться сильнее другой, и тогда на месте щипка покажутся капельки крови. Но ты не уступил в смелости, отваге и выносливости никому из твоих друзей. И не столько общий внешний вид осьминога, его желеобразное туловище, как будто зашитое в целлофановый мешок, из которого в разные стороны тянутся находящиеся постоянно в движении щупальца-ноги, щупальца-руки с множеством слегка пульсирующих присосков служили тому причиной. Его глаза! Выпуклые, огромные, вопрошающие, иногда чуточку печальные или злые, но всегда выразительные глаза вызывали опасение и страх.

В одиночку пытался я поначалу охотиться на осьминогов с ружьем. Но у меня, должен признаться, из этого ничего не получилось. Сколько я ни стрелял в осьминогов, которые сидели в своих гнездах, результат всегда был один и тот же. Лишь острие гарпуна притуплялось с каждым ударом о камни и скалы. Стрела пробивала животное, но оно так крепко сидело в своем жилье, присосавшись к стенкам, что лопасти гарпуна всякий раз разрывали его тело, и я оставался ни с чем.

Иногда я ухитрялся перехватывать осьминога в движении — он плавает рывками, используя при этом специальный орган, действующий как водомет. Оба выстрела были удачными. Но оба раза, прежде чем я успевал подтащить к себе стрелу и забросить ее в лодку, животное умудрялось ухватиться за скалу или оплести щупальцами ветви кораллов. В результате оказывалось, что я напрасно «жег порох». Как бы легонько ни тянул я за стрелу, в конечном счете тело осьминога разрывалось, и стрела без добычи возвращалась в ружье, а раненый спрут уползал в первое попавшееся укрытие.

Очень скоро я забросил это занятие, так как всякий раз в подобных случаях у меня портилось настроение. Приходило то же самое ощущение, что и во время боя быков, когда новичок тореро трусил, неумело работал с быком, причиняя животному лишь одни страдания.