Барышня Эльза - Шницлер Артур

В который раз я прохожу мимо отеля? Так что же теперь? Вот я стою перед подъездом. В зале еще никого. Разумеется, все они еще сидят ведь за обедом. Странно выглядит зала, совсем безлюдная. Вот лежит на стуле шляпа. Шляпа туриста, очень элегантная. Там, в кресле, сидит старичок. Вероятно, уже наелся. Читает газету. Ему хорошо. У него нет забот. Читает спокойно газету, а я должна ломать себе голову, как раздобыть папе тридцать тысяч. Да нет же. Я ведь знаю как. Это ведь так страшно просто. Чего же я хочу? Чего хочу? Зачем я стою в зале. Сейчас они все встанут из-за стола. Что же мне делать? Господин фон Дорсдай, должно быть, сидит как на иголках. Где же она пропадает, думает он. Уж не убила ли себя? Или убеждает кого-нибудь меня убить? Или науськивает на меня своего кузена Поля? Не беспокойтесь, господин фон Дорсдай, я не такая опасная особа. Я дрянцо — и больше ничего. За пережитый вами страх вы будете вознаграждены. Полночь, комната номер шестьдесят пять. Под открытым небом было бы мне все же прохладно. А от вас, господин фон Дорсдай, я отправлюсь прямо к своему кузену Полю. Вы ведь не возражаете, господин фон Дорсдай?

— Эльза! Эльза!

Как? Что? Это ведь голос Поля. Обед уже кончился?

— Эльза!

— Ах, Поль, что же случилось, Поль?

Я напускаю на себя самый простодушный вид.

— Но где же ты пропадаешь, Эльза?

— Нигде не пропадаю. Я гуляла.

— Теперь, во время обеда?

— Так что же? Теперь на воздухе особенно хорошо.

Я говорю вздор.

— Мама уже невесть что думала. Я подходил к твоей двери, стучал.

— Я не слышала стука.

— Но без шуток, Эльза, как можешь ты нас так волновать. Ведь могла же ты предупредить по крайней мере маму, что не придешь к обеду.

— Ты прав, Поль, но если бы ты знал, как у меня болела голова.

Я говорю совсем томно. О, я дрянь!

— Теперь тебе, по крайней мере, легче?

— По правде говоря, нет.

— Надо мне прежде всего маме…

— Постой, Поль, не уходи еще. Попроси тетю извинить меня, я только пойду на несколько минут к себе в комнату, хочу оправиться немного. Потом я сейчас же сойду вниз и попрошу мне дать немного поесть.

— Ты так бледна, Эльза, не прислать ли к тебе маму наверх?

— Да не подымай же такого шума, Поль, и не смотри па меня так. В первый раз ты, что ли, видишь девицу с головной болью. Я непременно приду вниз. Не позже чем через десять минут. До свидания, Поль.

— Так приходи же. Эльза.

Слава Богу, ушел. Глупый мальчик, но милый. Что нужно от меня швейцару? Как, телеграмма?

— Спасибо. Когда она пришла?

— Четверть часа тому назад, фрейлейн.

Почему он смотрит на меня так… участливо? Господи помилуй, что же там написано? Я ее распечатаю наверху, а то, может быть, упаду в обморок. Может быть, папа с собою… Если его нет в живых, тогда ведь все в порядке, тогда я уже не должна идти с господином Дорсдаем на поляну… О, какая я подлая! Боже милостивый, сделай так, чтобы в телеграмме не было ничего плохого. Боже, сделан, чтобы папа был жив. Пусть арестован, но жив. Если там нет ничего плохого, я готова на жертву. Я пойду в гувернантки, в конторщицы. Будь жив, папа. Я ведь готова. Я сделаю все, что ты хочешь…

Слава Богу, я наверху. Зажечь свет, зажечь свет. Тут стало холодно. Окно было слишком долго открыто. Смелее, смелее. Ха, тут, может быть, сказано, что все уладится. Может быть, деньги дал дядя Бернгард и они телеграфируют мне: не говори с Дорсдаем. Я ведь это сейчас увижу. Но если я буду глядеть в потолок, то, разумеется, не смогу прочесть, что сказано в телеграмме. Тра-ла, тра-ла, смелее. Надо же решиться!

«Вторично умоляю поговорить с Дорсдаем. Сумма не тридцать, а пятьдесят. Иначе все напрасно. Адрес прежний Фиала».

А, пятьдесят! Иначе все напрасно. Тра-ла, тра-ла. Пятьдесят. Адрес прежний Фиала. Но, конечно, пятьдесят или тридцать, не все ли равно. Господину фон Дорсдаю тоже все равно. Веронал лежит в белье, на всякий случай. Отчего я не сказала сразу: пятьдесят? Я ведь об этом думала. Иначе все напрасно. Так скорее же вниз, нечего тут сидеть на кровати. «Вышла небольшая ошибка, господин фон Дорсдай, простите. Не тридцать, а пятьдесят, иначе все напрасно. Адрес прежний Фиала». — «Вы меня, вероятно, считаете дураком, фрейлейн Эльза!» — «Нимало, господин виконт, помилуйте». — «За пятьдесят я, во всяком случае, должен был бы потребовать больше». Иначе все напрасно. Адрес прежний Фиала. «Как прикажете, господин фон Дорсдай. Пожалуйста, прикажите только. Но прежде всего напишите телеграмму вашему банку, иначе у меня ведь нет гарантий…»

Да, я это сделаю так. Я приду к нему в комнату и, только когда он у меня на глазах напишет телеграмму, разденусь. А телеграмму буду держать в руке. Ха, как неаппетитно! А куда же мне положить платье? Нет, нет, я разденусь уже здесь и закутаюсь в свое широкое черное манто. Что удобнее всего. Для обеих сторон. Адрес прежний Фиала. У меня стучат зубы. Окно еще открыто. Закрыть. Под открытым небом? Я могла бы простудиться и умереть. Мерзавец! Пятьдесят тысяч. Он не может сказать «нет». Комната шестьдесят пять. Но сперва я скажу Полю, чтобы он ждал меня у себя в комнате. От Дорсдая я прямо пойду к Полю и расскажу ему все. И пусть Поль надает ему пощечин. Да, еще сегодня ночью. Богатая программа. А потом веронал. Нет, зачем же веронал? Зачем умирать? И не подумаю. Веселее, веселее, теперь только начинается жизнь. Порадую же я вас, будете вы довольны своею дочуркой. Дрянью хочу я стать, какой еще не видел свет. Адрес прежний Фиала. Ты получишь свои пятьдесят тысяч, папа. Но па следующие деньги, которые я заработаю, я накуплю себе ночных сорочек с кружевною отделкой, совсем прозрачных, и роскошных шелковых чулок. Живешь па свете один только раз! Для чего же другого моя красота? Побольше света, включу лампу над зеркалом. Как прекрасны мои рыжевато-золотистые волосы и мои плечи! Глаза у меня тоже хороши. У, какие они большие. Было бы жаль меня. Веронал от меня не уйдет… Но ведь мне надо вниз. Глубоко вниз. Господин Дорсдай ждет и даже не знает еще, что сумма тем временем поднялась до пятидесяти тысяч. Я повысилась в цене, господин фон Дорсдай. Я должна показать ему телеграмму, иначе он мне, пожалуй, не поверит и подумает, что я хочу на этом подработать. Я пошлю телеграмму ему в комнату и припишу несколько слов. «К моему глубокому сожалению, сумма возросла до пятидесяти тысяч, господин фон Дорсдай», — это вам ведь все равно. И я уверена, что ваше требование не было серьезно, ибо вы виконт и джентльмен. Завтра утром вы пошлете Фиале эти пятьдесят тысяч, от которых зависит жизнь моего отца. Я на это рассчитываю. «Разумеется, фрейлейн, я на всякий случай пошлю сразу сто тысяч, ничего не требуя взамен, и обязуюсь, кроме того, заботиться впредь о содержании всей семьи, оплачивать биржевые долги вашего папаши и покрывать все его растраты. Адрес прежний Фиала».

Ха-ха-ха! Да, именно таков он, виконт д'Эпри. Ведь это все вздор! Что же мне остается? Это ведь должно произойти, мне ведь это надо сделать, все, все должна я сделать, что потребует господин фон Дорсдай, чтобы папа завтра получил деньги, — чтобы он не попал в тюрьму, чтобы он не покончил с собою. И я это сделаю. Да, я это сделаю, хотя все это ни к чему. Через полгода мы опять скатимся вниз, как теперь. Через месяц… Но тогда уж это меня не будет касаться. Одну жертву я принесу — и больше ни одной. Никогда, никогда, больше никогда! Да, это я скажу папе, как только приеду в Вену. И потом прочь из этого дома, куда бы то ни было! Я посоветуюсь с Фредом. Он единственный, кому я дорога.

Но до этого еще далеко. Я не в Вене, я еще в Сан-Мартино-ди-Кастроцца. Ничего еще не произошло. Так что же будет? Как, что? Вот телеграмма. Что же мне делать с телеграммой? Я ведь уже знала, что делать. Я ведь должна ему послать ее в номер. Но что еще? Что-то приписать? Ну да, что же приписать? Ждите меня в полночь. Нет, нет, нет! Этого триумфа у него не будет. Я не хочу, не хочу, не хочу! Слава Богу, что у меня есть порошки. Это единственное спасение.