Нексус Эрдманна - Нэнси Кресс

Генри не мог остановить этот яростный гам. Он бы поднялся, но его ходунки остались в кухне; им просто не хватило места в переполненной гостиной. И он был очень благодарен Бобу Донован у, когда тот вложил два пальца в рот и испустил свист, который мог бы оглушить фронтовика.

— Эй! Все заткнулись, а то мы так ни черта и не поймем!

Все резко замолчали и возмущенно уставились на коренастого мужчину в мешковатых брюках из хлопчатобумажной ткани и в дешевом свитере из акриловой пряжи. Донован нахмурился и опустился на свое место. Генри воспользовался паузой.

— Мистер Донован прав: таким образом мы ничего не узнаем и не поймем. Давайте продолжим по кругу, никого не перебивая. Пожалуйста, миссис Басс.

Эрин Басс толково описала практически то же, что испытал Джон Клудж. Правда, с ней ничто не приключалось в среду ночью, но зато был более ранний опыт, совпавший по времени с тем слабым «приступом», испытанным Генри во вторник, как раз тогда, когда к нему пришла Керри, чтобы сопроводить в колледж. Эрин описала это переживание, как «шепот у меня в мозгу».

Следующие шестнадцать человек один за другим отчитались в тех же самых переживаниях четверга и пятницы, хотя некоторые из них не ощущали никакой «энергии» во вторник или в среду. Генри оказался единственным, с кем это произошло пять раз. В процессе всех «исповедей» Эвелин Кренчнотид неоднократно порывалась вскочить и «вставить свои пять центов». Ее распирало, будто гейзер, который только и жаждет разразиться обильными потоками. Генри опасался ее вмешательства, поэтому предостерегающе взял ее за руку, что было ошибкой, ибо Эвелин тут же принялась нежно пожимать его пальцы свободной рукой.

Когда наконец подошла очередь самой Эвелин, она заявила:

— Никто из вас не испытывал боли в четверг, кроме Генри и меня! А я находилась в это время в госпитале, на ЯМР-томографии, и я лежала внутри этой штуки, и боль была ужасной! Ужасной! А затем… — она сделала драматическую паузу, — затем я увидела ожерелье Анны Черновой как раз в то время, когда оно было украдено! И вы его тоже видели — все эти «твердые цвета», о которых говорил Джон. Сапфиры, рубины и бриллианты!

Снова разразился гвалт. Генри, в глубине души которого нарастал страх, мысленно застонал. Ну почему Эвелин Кренчнотид? Самый ненадежный свидетель из всех…

— Я его видела! Видела! — визжала Эвелин.

Джина Мартинелли принялась громко молиться. Люди что-то друг другу яростно втолковывали или сидели молча, с бледными лицами. Незнакомая Генри женщина полезла трясущейся рукой в карман и извлекла оттуда пузырек с пилюлями. Боб Донован опять приложил пальцы к губам.

До того как Донован смог испустить свой опасный для барабанных перепонок свист, Эрин Басс грациозно поднялась с пола, хлопнула в ладоши и крикнула на удивление громко:

— Стоп! Мы так ни к чему не придем! Эвелин, займите свое место!

Постепенно шум затих. Эвелин, которую последствие ее слов скорее возбудило, нежели испугало, пустилась в долгие и путаные описания своей митральной недостаточности, пока Генри не остановил ее единственным доступным способом — снова схватив за руку. И снова ласковое пожатие в ответ, Эвелин зарделась и нежно произнесла:

— Да, дорогой!

Генри ухитрился вырваться из ее хватки.

— Пожалуйста, я обращаюсь ко всем: для всего этого должно существовать объяснение.

Но не успел он начать излагать свои соображения, как Эрин Басс из союзницы превратилась в саботажницу.

— Вот именно, и я думаю, что мы снова должны пройти по кругу в том же порядке, чтобы каждый мог высказать свои соображения по этому поводу. Но только кратко, чтобы не усыпить многих из нас…

Джон?

Клудж предположил:

— Ну, это может быть каким-то вирусом, затрагивающим работу мозга. Заразным вирусом. Или же каким-то загрязнением в здании.

«Ну да, вирус, заставивший всех присутствующих пережить одни и те же галлюцинации и сумевший открыть запертую дверцу сейфа!» — подумал Генри. Сарказм как-то взбодрил его. Ему просто необходимо было встряхнуться. Все находящиеся в комнате упоминали, что четверговая «энергия» имела своим источником область сердца, но никто, кроме Генри, не знал, что именно в этот момент Джим Пелтьер, избивая Керри, пережил необъяснимый сердечный приступ.

Когда очередь дошла до Эрин, она сказала:

— Все, что мы видим в этом мире, является майей, иллюзией чего-то постоянного и непреходящего, тогда как на самом. деле реальность текуча и переменчива. Объяснение тому, что здесь произошло, лежит за пределами мира интеллектуальных концепций и разнообразных феноменов и проявлений. Нам были даны отрывочные образы, вспышки видений изменчивой природы реальности; мы прикоснулись к подлинному недифференцированному «бытию», которое обычно можно постичь лишь в нирване. Эти видения несовершенны, но по какой-то причине наша коллективная карма позволила нам это увидеть.

Боб Донован, следующий в очереди, раздраженно возразил:

— Все это просто чушь. Наверняка мы действительно подцепили какой-то мозговой вирус, как сказал Клудж, а сейф сработал шизанутый медвежатник. Копы сейчас это дело расследуют. Нам просто надо показаться докторам, хотя, конечно, толку от них, если требуется вылечить человека, никакого. А у людей, которые испытали боль, у Генри и Эвелин, болезнь протекает более остро, только и всего.

Большинство постояльцев, хотя и не без некоторого беспомощного скепсиса, согласились на теорию заболевания мозга, другие испытали видимое облегчение, оттого что им предложили хоть какое-то объяснение. Одна женщина произнесла задумчиво:

— Может, это начало Альцгеймера? Мужчина рядом с ней пожал плечами и ответил:

— Все в Божьей воле.

Джина Мартинелли возвестила:

— Это и есть Божья воля! Грядет Конец Времен, и нам даны будут Знаки, если только мы станем слушать! «…И будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни».[13] Так что…

— Конечно, Джина, это может быть волей Божьей, — перебила ее Эвелин, у которой уже сил не было сдерживаться, — но она уж очень странная! Ведь я же мысленно видела это ожерелье так же ясно, как видела бы реальное при свете дня, и это как раз в тот момент, когда его выкрали из сейфа! По-моему, Бог здесь ни при чем. И дьявол тоже, иначе кража удалась бы, понимаешь, о чем я? Дьявол-то Знает, что он делает. Нет, это было послание от тех, кто ушел раньше нас. Мой дядя Нед мог видеть духов и все время их видел, они ему верили, я помню, как-то мы спустились к завтраку, а чашки все были перевернуты вверх дном, в комнате никого не было, и дядя Нед так сказал… Генри перестал вслушиваться. Духи. Бог. Восточный мистицизма

Вирусы. Альцгеймер. Ничего, что объясняло факты, что хотя бы приблизительно соответствовало законам природы. У этих людей способность к умозаключениям не выше, чем у термитов.

Эвелнн еще продолжала какое-то время В том же духе, но наконец даже до нее дошло, что никто не слушает. Аудитория была деморализована, а некоторые и вовсе спали. Айрин Бромли мирно сопела в кожаном кресле Генри. Эрин Басе позвала:

— Генри?

Он беспомощно оглядел собравшихся. Генри хотел описать эксперимент с интерференцией электронов при прохождении через две щели, разъяснить им, что если добавить еще один детектор, чтобы проследить путь, которым устремляется пучок электронов, то этот путь становится предопределенным, даже если включить детектор после момента испускания частиц. Он планировал подробно рассказать, как серия этих поразительных экспериментов навеки изменила всю физику, заставив ученых включить наблюдателя в фундаментальную процедуру измерения реальности. Сознание оказалось вплетенным в саму ткань Вселенной, и сознание представлялось Генри единственным связующим звеном, способным соединить всех этих невероятно разных людей и невероятные события, произошедшие с ними.

Даже для него самого эти «объяснения» выглядели неубедительными. Теллер или Фейнман просто фыркнули бы, такое услышав! И хотя это было уже гораздо лучше, чем все сказанное утром, Генри очень не хотелось выкладывать свои соображения сидящим перед ним иррационально мыслящим людям, половину из которых составляли просто-напросто невежды, а вторую половину — откровенно чокнутые. Они просто все отвергнут, и чего он добьется?

Но ведь именно он собрал их. И ничего другого предложить не может.

Генри начал продираться сквозь дебри, пытаясь излагать мысли так, чтобы звучало проще некуда. На большинстве лиц отражалось полное непонимание. Наконец, он завершил:

— Я не утверждаю, что имело место какое-то влияние на реальность групповым сознанием. — Да, но разве он не говорил только что именно об этом? — Я не верю в телекинез и подобный вздор. По правде сказать, я не знаю, что случилось. Но что-то случилось.