Временная вменяемость - Роуз Коннорс

— Продолжайте, адвокат, — говорит она. Даже у Беатрис Нолан хватает такта не унижать Патти Хаммонд перед присяжными.

— Патти, что сказал Бак, когда вы увидели его в полдень в тюрьме?

— Он ничего не сказал. Мы просто смотрели друг на друга через стекло. Мы оба молчали. Слов не было.

— Когда вы смогли пообщаться в следующий раз?

— Через несколько дней. Я приходила каждый день, но поговорили мы только через несколько дней.

— Вы спросили мужа, почему он стрелял в Монтероса?

Стэнли встает.

— Нет, — отвечает Патти. — Мне это было ни к чему.

— Ваша честь… — Стэнли хочет это прекратить. Судья, похоже, тоже. Она не выпускает из руки молоток.

Я киваю Патти в надежде, что она закончит свою мысль. Она оборачивается к присяжным, смотрит на них, широко раскрыв глаза, но молчит.

— Вам это было ни к чему?

— Ну да. Я знала почему. — Патти смотрит на присяжных так, словно вдруг поняла что-то очень важное. — Мой муж — не убийца.

— Ваша честь! — Жилка на лбу Стэнли побагровела.

Раздается стук молотка, но я не обращаю на это внимания.

Присяжные тоже. Они сосредоточены только на Патти. Она обращается только к ним, словно в зале больше никого нет.

— Бак вынужден был это сделать. Понимаете?

Многие из присяжных качают головой. Может быть, им слишком тяжело это слышать. Или же они не понимают.

— Ваша честь! — Стэнли вскидывает руки вверх — ему надо хоть как-то остановить Патти.

— У него не было выбора, — говорит Патти присяжным. Стэнли будто и не существует. — Он должен был помочь Билли. Должен был попытаться.

Молоток опускается снова, на этот раз совсем рядом с Патти. Патти подскакивает от неожиданности. И смотрит на судью. Присяжные тоже.

Беатрис не глядит ни на Патти, ни на присяжных. Ее взгляд устремлен на меня.

— Мисс Никерсон, опрос закончен.

Она совершенно права. Мы закончили. Трудно представить себе более выигрышный для нас финал сегодняшнего дня. Однако пусть лучше Беатрис думает, что это ее идея.

— Как скажете, судья. Вы здесь хозяйка.

Люк и Мэгги, которые ходили по магазинам, во время опроса Патти Хаммонд сидели в зале, в заднем ряду. Я этого не планировала. Когда просила их на моей машине приехать к четырем, я думала, что к этому времени мы уже освободимся. Но то было утром, когда дело вел судья Лонг. Теперь все иначе.

Бака увели. Мы с Гарри еще встретимся с ним сегодня, чтобы в последний раз отработать его показания. Мы собирались сначала съездить к себе в контору, прогнать все пару раз без него. Хотели убедиться, что у Стэнли не будет поводов обвинять Бака в непоследовательности.

Но судья Нолан поздно закрыла заседание, так что придется нам сразу работать с Баком.

Патти сидит на месте Бака, между мной и Гарри. Щеки у нее пылают. Она вымотана до предела.

Люк с Мэгги сидят и ждут, когда выйдет публика. Когда они наконец направляются к нам, в зал влетает Джеральдина.

Она водружает свой портфель на наш стол и говорит:

— У меня хорошие новости. О судье.

— Она решила отправиться на пенсию? — интересуется Гарри. — Раньше срока? Надеюсь, не по болезни?

Джеральдина морщится:

— Я не о том судье. Нет, она не уходит на пенсию. И со здоровьем у нее все в порядке. — Джеральдина усмехается. — Но судья Нолан будет тронута, когда узнает, как вы о ней беспокоитесь.

— Она и так уже достаточно тронута, — пожимает плечами Гарри.

— Так как там судья Лонг? — спрашиваю я. — С ним все в порядке?

— Кажется, да. Он в отделении интенсивной терапии. На следующей неделе его переведут в обычную палату. Есть надежда, что обойдется без последствий.

Патти встает и, обойдя стол, обнимает Мэгги. Как это я забыла — они же соседи. Мэгги приникает к ней, шепчет на ухо что-то подбадривающее.

— Его ударили ножом дважды, — продолжает Джеральдина. — Первая рана была достаточно глубокая — нож прошел в паре сантиметров от почки. Хирург говорит, потребуется серьезное лечение. А вторая рана поверхностная.

Джеральдина хмурится. Я знаю это ее выражение лица. То, что она рассказывает, ее беспокоит. Что-то здесь не сходится.

— Хирург сказал, что, скорее всего, тому, кто напал на судью Лонга, помешали, — говорит она. — Не дали довести дело до конца.

Гарри пристально смотрит на нее.

— И по вашей теории получается, что Ники Патерсон дважды ударил судью ножом, а когда пришел Стэнли, все бросил и уселся как ни в чем не бывало в первом ряду?

Джеральдина делает вид, что не слышала вопроса Гарри.

— Я еду в больницу, — сообщает она нам.

— Он в сознании?

— Пока что нет, — отвечает она. — Но я хочу задать ему несколько вопросов, как только он придет в себя. Может быть, он что-то видел или слышал.

— Медсестры могут тебя не пропустить.

— Пусть только попробуют!

Как только уходит Джеральдина, Люк и Мэгги тоже отправляются домой. И Патти. Она поедет за ними следом до Чатема, говорит она, на случай, если у Люка возникнут трудности на заснеженной дороге. Или у самой Патти. Я доберусь до дома только через несколько часов. Похоже, этот день никогда не кончится.

Снег все валит и валит. Мы с Гарри пробираемся мимо машин на автостоянке к исправительному дому округа Барнстабл. Рука Гарри лежит у меня на плече, и это единственное, что меня радует. Прижимаюсь к нему. Ох, если бы можно было провести этот вечер наедине с Гарри…

Но мы вынуждены расстаться. Гарри идет в мужское отделение, а я — в женское. Гарри начнет работать с Баком, а я сначала побеседую с Соней.

Гарри всегда считал, что для Бака лучший вариант — признание временной невменяемости. Присяжные редко объявляют нуллификацию. И он прав. Чтобы наши присяжные отвергли обвинение, они должны заявить, что закон в данном случае ошибается. Присяжные обычно не хотят выступать с подобными заявлениями. И шансов на то, что состав присяжных примет единогласное решение, очень малы. Это вынуждена признать даже я.

Если же присяжные согласятся с версией о временной невменяемости, у них есть выбор. Они могут отправить Бака домой, даже признав, что он совершил преступление. Они имеют право объявить его невиновным, даже если знают, что он совершил преступление. Закон это разрешает.

Мы с Гарри с самого начала знали, что Бак будет давать показания. Крайне важно, чтобы присяжные его выслушали. Если бы он решил хранить молчание, мы бы приложили все усилия, чтобы его переубедить. Но в этом не было необходимости. Бак в первый же день сказал, что даст показания: он должен рассказать присяжным, что происходило в то утро.

Я рада. Рада, что Бак принял такое решение. В конце концов, с тем, что за этим последует, жить все равно самому Баку.

В больницу мы с Гарри приезжаем уже около десяти. Двое охранников смотрят на нас, устало переглядываются. По их лицам ясно: то, что они видят, им не очень нравится. И я их не осуждаю.

У Гарри вид на редкость хорошо откормленного беженца. Он в стареньком пальто поверх костюма. Щеки и подбородок в густой щетине, под глазами круги.

Мне не нужно смотреться в зеркало — я и так понимаю, что выгляжу ничуть не лучше Гарри.

Один охранник проверяет наши документы. Другой везет нас на лифте на второй этаж.

Джеральдина сидит в закутке перед отделением интенсивной терапии и что-то пишет в блокноте. Она выглядит точно так же, как и в девять утра. На костюме ни складочки, белая блузка свежа, прическа в идеальном порядке. Не понимаю, как ей это удается.

Когда мы подходим, она откладывает авторучку.

— Очень мило, что заглянули, — говорит она, — но его честь в настоящий момент никого не принимает.

Гарри плюхается на стул рядом с Джеральдиной.

— Он в сознании?

— Нет. Но пару часов назад пришел в себя на несколько минут.

— Он что-нибудь сказал?

— Ни слова. Однако пытался. Не получилось. У него болит горло — это из-за трубок, которые ему вставляли во время операции. Бедняга умирает от жажды. Он все тянулся к кувшину с водой, но медсестра только давала ему кубики льда пососать. Потом он снова заснул.

Джеральдина встает и начинает ходить взад-вперед. Видно, что она о чем-то размышляет.

— Пришли результаты из лаборатории, — сообщает она.

Я кидаюсь к ней.

— Чья там кровь?

— Только Сони Бейкер.

Хорошая новость.

— А отпечатки пальцев?

— Все Сонины.

Эта новость не столь хороша.

В наш закуток вплывает крупная женщина в белом халате. Она складывает руки на необъятной груди и хмурится. На значке у нее написано: «Элис Берримор, медсестра».

— Судья проснулся, — сообщает она. — Но я не намерена пускать к нему толпу народу.

— Какую такую толпу? — удивляется Джеральдина.

Сестра Берримор кивает на Гарри и меня. Джеральдина бросает на меня взгляд через плечо — словно мое присутствие для нее новость.