Мишень - Анастасия Эльберг

— Не вини себя, — мягко сказала Кэцуми. — У каждого свой путь. Мы не можем спасти всех. Мир играет по своим правилам.

— Так, значит, Кларисса.

— Да. Она живет в Треверберге. Найдешь ее — и останется только распутать клубок.

Кэцуми взяла свою чашку.

— Подозрительно просто, — нахмурился я.

— Самые сложные вещи всегда просты, Винсент. Нам ли не знать.

— Спасибо за информацию. Не скучно тебе здесь? Чем ты занимаешься, помимо работы?

Она повела плечами.

— Охота, икебана, оригами, рисование. Стихи. — Ее губы тронула слабая улыбка. — С любовью и теплом вспоминаю нашу переписку. Благодарю тебя за нее.

— Думаю, это я должен тебя поблагодарить. Если бы не ты, японская поэзия оставалась бы для меня загадкой.

— Я слышала, в Треверберг приехала Дана.

Повисла неловкая пауза, и воздух в комнате из теплого превратился в ледяной.

— Да. Мы виделись на открытии Недели моды.

Кэцуми допила чай и вернула чашку на блюдце.

— Мудрость приходит не тогда, когда мы случайно выбираем единственно верный путь. Мы обретаем ее после долгих лет мучительных поисков, в тот момент, когда нам кажется, что дальше искать бессмысленно. Но находим не извне, а внутри себя. И выходим на свет.

— Как там в кодексе бусидо? Если мир становится черным, благородный муж находит в нем белое пятнышко.

Она закивала, улыбаясь, и сцепила пальцы.

— В тебе есть сила, которую ты когда-нибудь назовешь по имени. Но мир устроен так, что силу мы познаем через боль.

— А если нет и боли, и осталась только пустота?

— Пустой сосуд можно наполнить чем угодно, а в сосуд, до верха наполненный болью, не влить ни капли. Мы говорим: принять может только пустая рука. Пусть это утешает тебя в те минуты, когда ты теряешь, Винсент.

В просторных помещениях на последних этажах здания клуба Кэцуми организовала настоящие хоромы. Здесь были и гостиные, где она принимала деловых партнеров, и уютные кабинеты, в полумраке которых говорили по душам, и светлые столовые, и даже комната для размышлений, обставленная в столь любимом хозяйкой буддийском стиле «все, что не пустота, мешает сосредоточиться». Около часа мы провели в оранжерее, наблюдая за фонтанами и лакомясь неизвестно откуда взявшимися зимой свежими фруктами, и вернулись в кабинет Кэцуми, когда уже перевалило за полночь. За все это время мы не обменялись и парой десятков слов, но ощущение было такое, словно я впервые за несколько веков выложил кому-то целый список самых личных вещей и вздохнул свободно. Терять это ощущение не хотелось, уходить — и подавно, но мой визит затянулся.

— Я могу проводить тебя в библиотеку, — сказала Кэцуми. — Там есть прекрасные исторические манускрипты. К утру я освобожусь, мы сможем подняться на крышу и полюбоваться восходом.

— Не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством. Спасибо за чай и за экскурсию… и за беседу.

Кэцуми спрятала руки в широких рукавах вязаного пончо, опустила глаза и легко кивнула.

— Желаю тебе удачи.

— Ты уверена, что…

— Не переживай. — Она тронула прическу, в которой поблескивали шпильки из храмового серебра. — Говорят, что мир равновесен. Придет время платить по счетам, и каждый из нас выложит все, что должен, до последнего цента.

Она жестом пригласила меня следовать за собой.

— Я позвоню одному из своих водителей. Вряд ли таксисты поедут в старую половину города в такую погоду.

— Я уже договорился с тем, кто вез меня сюда, так что пусть твои ребята посидят в тепле.

— Была рада повидать тебя, Винсент. Пожалуйста, заходи в любое время.

Я достал сотовый телефон для того, чтобы позвонить таксисту, и с удивлением обнаружил три непринятых вызова — когда мы с Кэцуми зашли в оранжерею, я перевел аппарат на тихий режим. И стоило мне прикоснуться пальцем к экрану, как он снова ожил, показывая номер Мины.

— Милая, я буду минут через сорок. Надеюсь, в старой половине не завалило снегом все дороги? Ты не замерзла?

— Доктор Дойл? — ответил мне незнакомый мужской голос. — Меня зовут Джейсон Хайтауэр, я офицер полиции Треверберга. Вам знакома женщина по имени Вильгельмина Бриггс?

— Естественно, ведь мой номер есть в ее телефоне, а с него вы и звоните. Что-то произошло, офицер?

— Боюсь, что да, доктор. Не могли бы вы приехать к нам?

— В участок? Но… черт. Вы можете объяснить мне, что стряслось?

— Будет лучше, если мы поговорим лично. Я жду вас. Пожалуйста, приезжайте.

Лицо Кэцуми, как и раньше, выражало вселенское спокойствие. И тон ее, когда она заговорила, был таким же спокойным.

— Случилось несчастье?

Я убрал телефон.

— Похоже на то.

— Пусть все сложится хорошо, Винсент. — Кэцуми посмотрела на кого-то за моей спиной. — Ко мне визитер? Проводи господина, Лара.

С визитером мы столкнулись в дверях — высокий мужчина в длинном плаще, светловолосый, вот и все, что я успел разглядеть. Уже спускаясь по лестнице, запоздало понял, что это Незнакомец, вспомнил рассказ про северянина и даже подумал вернуться, но счел это лишним. После попытки убийства только полный идиот так открыто вернется завершить начатое. Или тот, в ком столько безрассудства и самоуверенности, что они скоро польются из ушей… Впрочем, здесь при необходимости ему вправят мозги. Да и почему Кэцуми не может водить дела с Незнакомцами? И откуда мне знать, сколько среди них светловолосых, а сколькие из них родились на севере.

Расстояние от клуба до полицейского участка можно было преодолеть быстрым шагом за полчаса, а на машине — и того быстрее, но метель разыгралась не на шутку, и такси ехало до пункта назначения непростительно долго. Когда я вошел в стеклянные двери, впустив за собой облачко снега, мои часы показывали половину второго ночи. Поразмышлять о том, где искать звонившего мне офицера, я не успел: меня окликнули по имени.

— Доктор Дойл! Что это вы здесь делаете в такой час? — поинтересовалась Джой, приятельница Муна-старшего, патрульная из Ночного квартала.

— Добрая ночь. — От холода у меня уже зуб на зуб не попадал, но это еще не означало, что я могу грубить даме. — Не подскажете, где искать офицера Хайтауэра?

Джой улыбнулась и прижала к груди тонкую папку, которую несла с собой.

— Я провожу вас.

Через пятнадцать минут я сидел в одном из кресел у стола офицера Хайтауэра, пил горячий чай и слушал рассказ о событиях последних часов. Ровно в десять вечера госпожа Вильгельмина Бриггс вернулась из больницы, где навещала господина Эдуарда Муна. Ей следовало облачиться в домашнюю одежду и, приготовив себе горячий шоколад, расположиться на диване с хорошей книгой и кошкой под боком. Но госпожа Вильгельмина Бриггс этого не сделала. Она оставила в одном из кресел свою сумочку, сняла верхнюю одежду, разулась, босиком поднялась на крышу своего дома и шагнула вниз. Смерть наступила мгновенно: перелом шейных позвонков.

Как офицер Хайтауэр нашел мой номер? Он значился в телефоне Мины в быстрых наборах под цифрой «два». Может быть, это плохая шутка? Для опознания — в Треверберге родственников у Мины не было, до родителей дозвониться не удалось — пришлось спуститься в полицейский морг и померзнуть там еще немного, пока не очень трезвый парень в белом халате искал в документах номер ячейки. Тело принадлежало Вильгельмине Бриггс.

Был ли этот рассказ странным для здешних полицейских? Ничуть. В Треверберге, большом городе, самоубийства происходят регулярно. Был ли он странным для меня? Да. Более чем.

Где я просчитался? Анна пересеклась с ней на пути домой? Вряд ли, Мина ехала на такси, в ее сумочке даже нашли квитанцию. Они встретились в больнице? Нет. Там дежурила пара врачей-темных эльфов, они позвонили бы мне, а если бы я не ответил, то набрали бы номер Киллиана. Она пробралась туда незаметно? Но если так, зачем отпускать Мину домой, ведь я могу ждать ее, и тогда «сюрприза» с самоубийством не получилось бы? Нет, в таком случае Незнакомка выбрала бы что-нибудь более эффектное — заставила бы ее прыгнуть под поезд или полететь с одной из башен торгового центра.

Она ждала Мину в квартире? Не вариант: после преодоления охранных заклинаний у нее хватило бы ментальных сил разве что на слабое внушение вроде «принеси-ка мне кофе». Конечно, оставалась еще одна опция: естественное самоубийство без вмешательства Анны. Но люди такого склада, как Мина, не уходят из жизни тихо. Она оставила бы предсмертную записку и устроила бы все так, чтобы у полицейских и врачей была возможность ее спасти. По сути, умирать они не хотят — скорее, обращают на себя внимание. Да и выбор способа самоубийства казался странным: прыгнуть с крыши? Больно и страшно. Полсотни таблеток снотворного — это идея получше. Никакой боли и крови, глубокий вечный сон.

— Спасибо, что приехали, доктор Дойл. И примите мои соболезнования еще раз.