ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ БУДДИЗМ - Альфред Синнетт

Будда, отрицая душу, имел в виду столь обыкновенную ошиб­ку верования в переходящую и независимую личность; не меняю­щуюся от одного рождения к другому сущность, двигающуюся к месту или состоянию, в котором, будучи совершенной, она бы веч­но блаженствовала или страдала. Он нас учит, что сохранение соз­нания «Я» логически невозможно, ибо его элементарные состав­ляющие частицы постоянно изменяются, и что «Я» одного сущест­вования отличается от «Я» всех других. Но все, что я знаю о буд­дизме, сходится с теорией постепенной эволюции совершенного человека, - т. е. ставшего Буддой, благодаря опыту бесчисленных жизней.

Лицо, которое к концу своей цепи существований достигнет состояния Будды, которому удастся подняться на 4-ю ступень дхьяны, увидит в своих предпоследних существованиях всю вместе эту серию воплощений как тайное и добровольное развитие. Выраже­ние, которое подкрепляет эту мысль, постоянно встречается в «Джатакаттхаванана», которую Рис Дэвидс так хорошо перевел; вот оно: «Счастливец тогда открыл одно событие, скрытое переменой рож­дений», или «то, что было скрыто и т. д. ». Итак, первоначальный буддизм твердо верил в постоянство анналов Акаши, а также в возможность для человека, достигшего степени настоящей индивидуальной мудрости, ознакомления с ними.

Чувственные склонности и ощущения усопшей личности покидают ее в Девачане, но отсюда вовсе не следует, что ничто не мо­жет быть присуще в этом состоянии, кроме религиозного чувства или мыслей, относящихся к духовной философии. Наоборот, все высшие видоизменения, даже чувственных эмоций, находят в Девачане подходящую сферу для своего развития. Чтобы внушить целую серию мыслей, достаточно в виде примера взять душу человека, страстно любившего музыку; в Девачане она будет непрерыв­но наслаждаться восторгами, доставляемыми музыкой. Личность, сконцентрировавшая на земле лучшее своей души в любви, встре­тит в Девачане все бывшие любимые существа. Не преминут спро­сить, что может произойти, если некоторые из этих существ сами не заслужили Девачана? Ответ гласит, что это не важно. Для лица, которое их любило, «они будут здесь». Нет нужды распростра­няться, чтобы найти ключ к этой тайне. Девачан есть состояние субъективное. Он покажется столь же реальным, как и столы и стулья, которые нас окружают. Напомним, что для глубокой оккультной философии столы, стулья и все вещи этого мира не обла­дают никакой реальностью, и суть лишь преходящие иллюзии чувств. Реальности Девачана, для всех тех, кто туда входит, будут столь же и даже более верны, чем для нас реальности этого мира. Из этого вытекает, что субъективное «уединение» Девачана, которое на первый взгляд можно было бы себе представить, на самом деле вовсе не есть уединение в смысле нашего понимания этого слова в плане физического существования; это соединение со всем, чего желает душа, - лица, предметы или знания. Вниматель­ное рассмотрение места, которое Девачан занимает в природе, по­кажет нам, что это субъективное уединение каждой человеческой единицы есть единственное условие, делающее правдоподобным понятие о духовной и счастливой последующей жизни для челове­чества вообще. Но Девачан есть состояние чистого и абсолютного блаженства для всех туда входящих; в такой же степени Авитчи есть его противоположность. В этой системе нет неравенства или несправедливости; Девачан далек от тождественности для добрых, как и для безразличных, но это безответственная жизнь; из этого логически вытекает, что страданию там нет места, точно так же, как в Авитчи нет места наслаждениям или раскаянию. Это жизнь следствий, а не причин; жизнь, в которой не работают за вознагра­ждение, но в которой его получают. Следовательно, невозможно, чтобы в этом состоянии можно было бы знать, что происходит на земле. Если бы это знание было, то в жизни после смерти не было бы возможно счастье. Небо, которое было бы обсерваторией, откуда находящиеся там еще могли бы видеть бедствия нашего мира, было бы на самом деле местом нестерпимых моральных страдании для наиболее любящих, бескорыстных и достойных из его обитате­лей. Если мы наградим их очень ограниченной симпатией, бесстрастной к чужим страданиям, после того, как то малое количество тех, кого они любили, присоединилось к ним, они, тем не менее, должны были бы пройти через очень печальные периоды ожида­ния, прежде чем оставшиеся в живых закончили здесь существова­ние, иногда продолжительное и труженическое. Эта самая гипотеза еще менее приемлема, т. к. она сделала бы небо невыносимым для его наиболее нежных и великодушных обитателей, т. к. их реф­лективные страдания продолжали бы питаться страданиями чело­вечества вообще, даже после того, как их близкие были бы избавлены от них смертью.

Единственным способом выйти из этого затруднения было бы предположить, что небо еще не намерено открыть свои двери, и что все жившие, начиная с Адама до наших дней, в состоянии транса ожидают воскресения в конце мира. Эта гипотеза также имеет сла­бую сторону; но нам теперь надо меньше заниматься теориями дру­гих верований, чем научным единством эзотерического буддизма.

Читатель, допускающий, что знание земных вещей сделало бы всякое счастье на небе невозможным, мог бы тем не менее сомневаться в возможности настоящего счастья, приведя в виде возраже­ния монотонность уединения, о котором мы говорили. Это возра­жение происходит благодаря невозможности вообразить себе это блаженство в силу отсутствия его земных аналогов. Никто не пожалуется на однообразие минуты, момента или часа, смотря по обстоятельствам, самого большого испытанного в жизни наслаждения. Большинство имело моменты счастья, которые они, по край­ней мере, смогут еще раз пережить, чтобы следовать нашему срав­нению; вообразим один момент этого счастья, слишком короткий, чтобы он мог дать намек на однообразие; вообразите себе тогда эти ощущения продленными до бесконечности, без возможного опреде­ления течения времени по каким-либо внешним признакам. В этих условиях нет места мысли об утомлении. Чистое и продолжитель­ное ощущение усиленного счастья продлевается, но не бесконечно, ибо причины, вызвавшие его, сами не бесконечны, но в течение долгих периодов, пока действующая сила причины не будет исто­щена.

Для душ в Девачане нет никакого изменения их (так сказать) занятий, но что единственный момент земных ощущений исключительно избран для увековечивания. Известный автор говорит по этому поводу: «Существует два возможных поля действия: одно - объективное и другое - субъективное. Грубые энергии - те, что действуют в наиболее плотных состояниях материи — объективно выявятся в следующей физической жизни, их следствие есть эта новая личность каждого рождения, которая, в свою очередь, проходит через большой цикл эволюционирующей индивидуальности. Лишь моральная и духовная деятельность находят свою Действительную сферу в Девачане. Но ведь мысль и воображение, безграничны, поэтому как же можно представить себе в Девачане нечто похожее на однообразие? Те, в чьей жизни отсутствовали чувства любви или, по крайней мере, некоторые духовные склонности, так что они не способны пережить после своей земной жизни период, соответствующий Девачану, очень малочисленны. Вообразим, на­пример, великого философа, который был бы одновременно пло­хим другом и эгоистом; может быть, его физические недостатки и его страстные стремления будут иметь результатом возрождение нового ума и еще большого разума, но также очень несчастного человека, пожинающего кармические следствия всех причин, вы­званных его прежним существованием, - неизбежная компенсация страстей, преобладавших в его прежней жизни; но промежуточный период между двумя его физическими рождениями «не может быть» ничем иным, по великолепно скоординированным законам приро­ды, как бессознательным. Существование бесплодного промежутка между смертью и воскресением, как дает надежду или скорее наме­кает протестантская христианская теология, для душ, оставивших этот мир и долженствующих витать в пространстве в состоянии ментальной каталепсии до «Страшного суда», невозможно. Причи­ны, производимые ментальной и духовной энергией, являются бо­лее пространными и значительными, чем производимые физиче­скими побуждениями, поэтому их следствия для добра или зла должны быть пропорционально более велики.

Прожитые на этой или на других землях жизни не представля­ют подходящего поля для таких следствий, а так как каждый па­харь имеет право на свой собственный урожай, то эти следствия, естественно, должны развиваться или в Девачане, или в Авитчи.[5]

Возьмем, например, Ф. Бэкона, о котором поэт сказал, что он:

«Самый блестящий, самый мудрый и

Самый гадкий из людей».

Возможно, что он вернется в своем следующем воплощении под видом жадного ростовщика, одаренного замечательными интеллектуальными способностями. Но как бы они ни были велики, они не нашли бы в частной ментальной линии, прежде проложен­ной основателем новейшей философии, поле деятельности, где бы он мог пожинать все плоды своего урожая. Лишь ловкий адвокат, подкупленный прокурор, неблагодарный друг или нечестный министр могли бы найти под влиянием кармы подходящую почву в теле ростовщика, появившись вновь под влиянием нового Шейлока. Но тогда, что стало с Бэконом, этим несравненным мыслите­лем, чьи философские изыскания о самых глубоких проблемах при­роды были «первой, единственной и последней любовью»? Куда отправится этот гигант своей расы, когда с него содрали его низшую природу? Должны ли будут все следствия этого из ряда вон выходящего разума рассеяться и исчезнуть? Конечно, нет. Его мо­ральная и духовная энергия тоже должны будут найти поле дейст­вия. Этим полем является Девачан. Вот какие приносят плоды все его планы морального преобразования, все его абстрактные изы­скания об элементах природы, все божественные умственные стрем­ления, которые так хорошо заполнили блестящую часть его суще­ствования. Абстрактная сущность, известная в предыдущей жизни под именем Френсиса Бэкона, которая в своем будущем воплоще­нии «могла бы» быть представлена отвратительным ростовщиком, созданием самого Бэкона, его Франкенштейном, плодом его кар­мы, - это существо будет пока поглощено духовным миром, также им самим приготовленным наслаждением умственными причина­ми, прекрасными и благодетельными, которые он посеял во время своей жизни. Он будет продолжать сознательное существование, чисто умственное, - сон, необычайно реальный, - пока карма не будет удовлетворена; тогда волна энергии, достигнет краев чаши этого второстепенного цикла, и существо перейдет в следующее состояние причин в этом или в другом мире, соответственно степе­ни своего совершенства. Следовательно, есть перемена занятий в Девачане, перемена постоянная. Ибо эта жизнь сновидений есть плод, урожай психических семян, упавших с дерева нашего психи­ческого существования в течение моментов мечтаний или надежд, — беглые проблески блаженства и восторга, приглушенные на со­циально-неблагодарной земле, но расцветающие на розовой заре Девачана и созревающие под этим навсегда плодоносным небом. Если человек познал лишь один момент совершенного опыта, его Девачан не будет, как можно было бы предположить, бесконечным продолжением этого момента. Это единственная нота, взятая из лиры жизни, составит основу субъективного состояния этого суще­ства и выразится бесконечными гармониями психических фантасмагорий. Тут все наши обманутые надежды, наши мечты и вожде­ления полностью воплощены, и мечты объективного существова­ния становятся реальностями существования субъективного. Тут за завесой МАЙИ эти призрачные и обманчивые видения открывают­ся посвященному, который познал великую тайну проникновения вплоть до бездн Тайн Бытия... ».