Легенда Горы - Яшар Кемаль

Как-то раз, еще малолетком, видел Юсуф, как наказывают преступников. Сидит он задом наперед на ишаке, весь голый, только что срам прикрыт. А ведет ишака человек с заплывшими глазами, с содранными бровями — одно мясо живое кровенеет. А по бокам — два палача огромного роста — настоящие великаны. Один с окровавленным палашом, другой — с кинжалом. Тот, что с кинжалом, схватил вдруг преступника за ухо и отсек под самый корень. Потом взглянул на собравшуюся толпу, ухмыльнулся. Закричал, задергался преступник — веревки так и врезались ему в руки. Из того места, где было ухо, кровь хлещет. А палач как швырнет отрезанное ухо! Пролетело оно над толпой, в окно лавки упало. Лавочник был широкоплечий, могучего склада мужчина с густой окладистой бородой. А увидел ухо — оробел. Пошевельнуться не может, стоит будто заколдованный.

Тем временем второй палач стал своим палашом спарывать кожу со спины преступника. Да так ловко и спокойно, точно овцу свежует. Человек на ишаке даже кричать не мог, только хрипел. Народу тогда собралось — гибель. Но лица у всех вовсе не напуганные, как следовало бы ожидать, а скорее дерзкие, с вызовом.

К вечеру казненного привезли к воротам дворца и бросили на мощеной площадке. Столько крови вытекло — просто ужас. Весь город в крови. Улицы, лавки, дома — все в крови. Казалось, даже из-под земли хлещет кровь. Всех детей тогда выворотило. Но сильнее всех — Юсуфа. Мать плакала, сидя у него в головах. А отец снисходительно утешал:

— Ничего, попривыкнет. Таков этот мир, надо к нему приноравливаться.

Но мать все заливалась слезами. Больше Юсуф ничего не помнил, память как отшибло.

С тех пор Юсуф перевидал много таких преступников на ослах. И хоть бы что! Людям головы отрубают прямо в крепости, цепями побивают их на рыночной площади, а он глядит, не сморгнет даже. Только поражает его отец. Стоит гордый, надменный, и ростом он как будто выше обычного, и в плечах шире, глаза клинками сверкают. Ни дать ни взять — грозное божество, нисшедшее с Горы. Творец и разрушитель, вооруженный громами и молниями.

Боялся Юсуф отца. Любить не любил, а вот боялся очень.

В ту ночь он не спал до утра. Лежит, крутится, а страх все сильнее сердце сдавливает. Отец знает, думает Юсуф, что Гюльбахар с ним советовалась. Знает, но до поры до времени молчит. Такой уж у него нрав скрытный, ни любви, ни ненависти, ни страха не выдает. Впрочем, кого ему и страшиться?

Размышляет Юсуф, ума не приложит, что ему делать. Может быть, бежать в хошабскую крепость, пасть в ноги бею тамошнему: не выдавай меня отцу, отошли в степи южные, где скачут газели черноглазые, где живут арабы. Но ведь и хошабский бей боится его отца. Да что там бей? Иранский шах и османский падишах и те его боятся. Все боятся. Кроме этой бедовой Гюльбахар. Да еще кузнеца Хюсо. Да еще Караванного, Шейха. Но, возможно, и сам Шейх его опасается?

Наконец наступило утро. Так и не уснул Юсуф. Одна другой ужаснее лезли ему в голову мысли. Что, если отец проведает, какие дела творятся у него за спиной? Он и сына-то родного не помилует, прикажет глаза ему выколоть на рыночной площади, кожу с живого велит содрать…

Совсем обезумел Юсуф. Так и чудятся ему шаги палачей. Вот они врываются в его комнату, заковывают ему руки и ноги и волокут на плаху!..

Рядом с дворцовой кладовой была крохотная клетушка, втроем еще можно втиснуться, но не больше. Там-то и решил спрятаться Юсуф. Вошел, прислушивается, ушки на макушке. «Верно, меня уже ищут по всему дворцу, — думает. — Не найдут — разошлют конников по всем путям и дорогам. А впереди них помчится слух обо мне: бежал, мол, из дворца. Так и собью их с толку».

Сидит Юсуф в своей клетушке, носа не высовывает. А за дверью — в щелочку видно — постепенно темнеет. Наконец, и совсем темно стало, вечер наступил. Отлегло у него от сердца, вышел он, идет по коридору. Все встречные почтительно его приветствуют. Но почему-то с опущенными глазами. «Не иначе как это ловушка, — насторожился Юсуф. — Сейчас меня схватят». Заурчало у него в животе от голода, направился он на кухню. Сперва пахло весенними цветами, потом потянуло запахом жареного мяса. При виде его все в кухне вскочили на ноги. Постоял-постоял Юсуф, да так и не решился попросить, чтобы его накормили. Из большого зала непрерывно долетал гневный голос отца. И вдруг оборвался. Будто ножом обрезали. Бросился Юсуф во двор. Там, во всех углах, неподвижно стоят часовые, грозно усы топорщатся. Юсуф, словно гонимый зверь, юркнул в дворцовую мечеть. Оттуда забежал в гарем, к матери. Надо ей все рассказать. Да и поесть чего-нибудь, а то ведь так и ноги протянуть недолго.

Увидела его мать, испугалась:

— Что с тобой, мой мальчик? Уж не захворал ли?

— Плохо мне, — простонал Юсуф, улегшись на постель. Он весь горел как в огневице. Три дня и три ночи лежал в беспамятстве. Позвали лекарей. Влили они ему в рот свои снадобья, на четвертый день он и опамятовался: открыл глаза, разжал стиснутые пальцы. Встал, ходить начал. И одна мысль острым гвоздем сидит в голове: надо рассказать обо всем отцу. Все равно от него ничего не укроется. Тут он вспомнил о Гюльбахар. Ну и отчаянная же она! Отец все знает, а ей хоть бы что. Надеется, верно, вывернуться. С помощью какой-нибудь уловки.

Подумал — и бегом в гарем. К Гюльбахар. А она сидит за прялкой, нить сучит. Поскрипывает прялка, жалобно так стонет.

Этот скрип окончательно свел с ума Юсуфа.

— Гюльбахар! — прохрипел он, как умирающий.

— Что, Юсуф?

— Отец прикажет глаза нам вырвать, живьем кожу содрать. Он уже все знает.

— Это ты ему сказал?

— Нет, я не говорил, но он знает. Пропали мы, сестра. Пропали.

— Так кто же ему сказал?

— Какая разница! Знает он, да и все тут. Надо бежать, пока не поздно.

Челюсть у него отвисла. Он стоял широко расставив ноги, чтобы не упасть, и цеплялся за нее.

— Надо бежать, Гюльбахар.

— Куда же?

— Куда-нибудь.

Гюльбахар усадила его на тахту.

— Надо так надо. Но не сейчас. Погоди немного.

— Отец готовит тебе западню, — бормотал Юсуф. — Потому-то и виду не подает, что все знает. Все, все. И как ты в кузню ходила. И как кузнеца о помощи просила. И как с Ахмедом встречалась. Вот мы сейчас говорим с тобой, а он уже знает о чем. Если не убежим, он велит глаза у нас вырвать. Я сам слышал его разговор с Исмаилом-ага.

— И что же отец говорил?

— Убью, мол, я эту дочь и этого сына. Только до завтра подожду. Может быть, сами признаются, попросят помиловать их. До завтра подожду, а там уж велю их схватить.

Гюльбахар хорошо понимала, что творится с ее братом. Долгие годы и она сама испытывала нечто подобное. Кажется, будто отец видит насквозь любого человека, решительно все о нем знает. И тут уж ничего не поделаешь. Все доводы рассудка бессильны. Уж если тобой завладел этот страх, от него никакими усилиями не избавиться. Не сегодня завтра побежит Юсуф к отцу, выложит все до мельчайших подробностей. Если только не помрет от страха. Сразу видно, что он не в себе.